Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 108 из 123

Если план командующего увенчается успехом, то эскадра обрушится на уступающего в силах, не ожидающего ее появления врага и сокрушит его. Если же все это ловушка немцев, то сейчас мы налетим на превосходящую мощь и сами будем разгромлены. Орел или решка? Пан или пропал?

Николай потянулся, не поднимая рук, и осмотрелся вокруг себя - все было подготовлено к немедленному бою, в том числе и его заведование - пока он отлучился, его лейтенант в центральном "прозвонил" башни и плутонги. Что ж, они готовы, но предрассветная хмарь пока еще надежно скрывала противника, да и наши собственные корабли тоже. Маштаков видел корму "Полтавы" впереди и нос "Гангута" позади, а на правом траверзе миноносец, и все. Вот сейчас засветлеет на горизонте, и темнота вокруг посереет, а затем исчезнет без следа, тогда уж...

Как-то внезапно, рывком, пришло понимание, что все это всерьез, что здесь, быть может уже всего в нескольких милях враг, который не отступит и будет драться до последнего. Соединение, которое привел к Моонзунду фон Эссен превосходило по своей мощи все три эскадры, что Россия выставила против Японии в прошлой войне, вместе взятые. Но немцы, даже если удастся застать их врасплох - тоже огромная сила, которая не капитулирует и не захочет умирать без боя.

До сегодняшнего дня Николай участвовал лишь в одном морском сражении, в Цусимском, страшном как по масштабу, так и по своим результатам. Но то, что должно было вот-вот начаться, грозило оставить Цусиму далеко позади, в том числе и по потерям тоже. Душу кавторанга разрывало на части торнадо мыслей и чувств: страх перед смертным боем (а кто его не испытывает?) и кипящий в жилах огонь его предвкушения, желание смыть цусимский позор и опасения его повторения, уверенность в своих силах и боязнь фатальной ошибки, стремление взять с врага кровью за погибших друзей и сожаления о тех, кто не переживет сегодняшней битвы. Все это было несвоевременно, перед глазами крутился невнятный калейдоскоп картин из прошлого и фантазий ближайшего будущего, но не было и намека на ясность сознания, которая сейчас ему ой как нужна. Требовалось взять себя в руки и кавторанг сделал то, чего не делал по-настоящему уже давным-давно. Он обратился к Богу, проговаривая про себя слова знакомой с детства молитвы:

- Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него.

Николай никогда не был особенно стоек в вере, о чем иной раз сожалел, а иногда ему казалось, что никакого Бога нет и вовсе. Но сейчас ему очень хотелось, чтобы Он все-таки был. И кавторанг сосредоточился на том, что говорил сейчас его внутренний голос, стараясь выбросить из головы суетное и вникнуть в смысл каждого произносимого им слова.

- Яко Той избавит тя от сети ловчи, и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его.

И вновь противоречивые ощущения смешались в душе капитана второго ранга: легкий стыд от своего эгоизма, потому что о вере своей он вспоминает только в минуту нужды или смертельной опасности, но тут же по грани сознания, еще и стыд от того, что не может справиться со своими чувствами сам и вынужден обращаться за поддержкой к Господу. Но все это лишнее, и Николай оттолкнул от себя оба этих чувства. Он не знал, слышит ли его Господь, но понимал, что не должен сейчас предаваться гордыне или самоуничижению. Обращаясь к Господу, он вверяет себя Ему и принимает Его суд по делам своим.

- Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме преходящия, от сряща, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится, обаче очима твоима смотриши, и воздаяние грешников узриши.

На Николая нисходило спокойствие, его тревоги таяли в наполняющем его ощущении мира.

- Яко Ты, Господи, упование мое, Вышняго положил еси прибежище твое. Не приидет к тебе зло, и рана не приближится телеси твоему, яко Ангелом Своим заповесть о тебе, сохранити тя во всех путех твоих. На руках возмут тя, да не когда преткнеши о камень ногу твою, на аспида и василиска наступиши, и попереши льва и змия.

Ощущение любящего внимания и заботы, осознание великой силы, разделившей с ним сейчас его тревоги и - чувство великого освобождения, понимания, что не Николай, а Он несет на себя груз, который кавторанг самонадеянно водрузил на свои плечи. Что бы ни случилось - все в руке Его и потому нет причины опасаться будущего. Все, что от Николая нужно сейчас - исполнить свой долг, и он в состоянии это сделать, потому что Господь в милости своей никогда не дает испытания, превосходящие силы человеческие. Николаю всего и нужно было сделать все, что он может, а в остальном положится на Господа.

- Яко на Мя упова, и избавлю и: покрыю и, яко позна имя Мое. Воззовет ко Мне, и услышу его: с ним есмь в скорби, изму его, и прославлю его, долготою дней исполню его, и явлю ему спасение Мое.





Вместо урагана ненужных, мешающих чувств, страхов и ярости - кристальная ясность мысли и бодрость, как будто всю ночь предавался сладкому сну в пуховой постели. А еще - ощущение того, что ты только что прикоснулся к чему-то невыразимо прекрасному и чистому, такому, что не вообразить человеческим умом. Воспоминание не оставляет чувства потери или грусти: ты знаешь, что там, где ты только что был, тебя любят и ждут: эти двери для тебя всегда открыты.

Николай перекрестился. Бестужев-Рюмин, хмуро глядевший до этого в смотровую щель, бросил понимающий взгляд на своего старшего артиллериста: воистину, кто в бой не шел, тот Богу не молился!

Светало. Взору Николая открывались сейчас корабли эскадры - вот уже "Полтава" виден полностью, а вот и показались развернутые строем фронта крейсера головного дозора. Но... что это за...? Он что, все еще спит что ли?! Кавторанг зажмурился и протер глаза руками - на фалах крайнего "Адмирала Невельского" поднимался... тот самый "Глаголь", который с некоторых пор словно преследовал кавторанга. И, словно в насмешку над Николаем, следующий "Глаголь" пополз вверх по фалам "Полтавы". Не веря самому себе кавторанг вскинул бинокль и... чуть не рассмеялся.

Сам по себе "Глаголь" действительно обозначал брандвахту, но лишь в том случае, если он поднят один. А в Российском императорском флоте для передачи сигналов используются сочетания двух и даже трех флагов. И сейчас под узким и синим "Глаголем" на ветру полоскалось еще одно полотнище.

Это - не брандвахта.

Это - сигнал: "Вижу противника!"

А затем башни "Полтавы", до того стоявшие по-походному, пришли в движение, разворачивая тяжелые орудия на левый борт.

***

Контр-адмирал Гадецкий чувствовал себя омерзительно. Командующий первой эскадрой хохзеефлотте в этой операции подчинялся непосредственно Шмидту, и вместе с ним должен был стеречь русские дредноуты, пока старые броненосцы прорываются в Рижский залив. Так оно и было, но после неудачи четвертой эскадры командующий решил направить на штурм Ирбен все четыре дредноута типа "Нассау". Весь второй дивизион, на котором сейчас держал свой флаг Гадецкий. До начала операции его флагманским кораблем был "Остфрисланд", но сейчас на нем разместился сам Шмидт со своим штабом, и Гадецкий вынужден был переехать на "Позен". Что же, полученный приказ вполне его устраивал, так что контр-адмирал предвкушал славный бой и победу над не в меру упорными русскими, но... все пошло немного не так, как он планировал. Совсем не так.

Эрхард Шмидт дал необходимые указания, приняв адмиралов и командиров кораблей в апартаментах "Остфрисланда", но после совещания попросил Гадецкого задержаться:

- Дорогой мой контр-адмирал - сказал ему командующий:

- Я очень хочу, чтобы не возникло никаких неясностей, и потому повторяю еще раз. Вы можете вломиться в Рижский залив в первый же день операции, но быть может, Ваша операция растянется на два или даже три дня. Это не так уж важно, времени у нас пока еще достаточно. Когда Вы протралите проходы в Ирбенской позиции, Вы, безусловно, вправе сами решать, вводить Ваш дивизион в Рижский или не вводить. Но вот что я Вам делать категорически запрещаю - разделять Ваши силы. Вы можете ввести в Рижский все четыре Ваших дредноута, или же оставить их у прохода в Ирбенах снаружи. Но ни в каком случае Вы не должны разделять линкоры между отрядами!