Хватка

       Вот я и говорю, — продолжал рассуждать вслух рыжий свинарь, — Вагнер уже старый, когда-нибудь помрет, а я до того буду стараться и за себя, и за него. Наберусь опыта, госпожа будет мной довольна, а когда придет подходящее время, ей и думать не надо будет, кого оставлять управляющим вместо Хельмута.

       Представляешь, пройдет всего какой-то десяток лет, немцы станут строить свою Германию дальше, в какой-нибудь Индии, а я к тому времени уже управляющий. Тоже господин, между прочим. А управляющему за работу, мало того, что полагается оплата, так еще и самое главное — отпуск.

       Приеду я на брянщину, весь такой важный, в шляпе. Солдат ко мне подходит: «Аусвайс!», а я только цигарку прикурю, достану документ, покажу, а немец мне под козырек, раз!

       Эх-ха, — протяжно выдохнул рыжий и, повернувшись на спину, уставился в потолок, — мамка моя расплачется, это точно. И соседи заткнутся. Был Ленька Перко — охламон из охламонов, а стал Леонид Иваныч — управляющий. И милиция заткнется, — о! дернулся свинарь и рассмеялся, — а милиции-то больше не будет. У Гитлера — полиция. Вот я там и расскажу, кто германского управляющего в детстве обижал.

       — Какой Гитлер? — чувствуя, как заледенели ладони, со страхом прошептал Петрок. — Ты что, думаешь, Гитлер победит?

       — Конечно победит, — спокойно ответил Ленька. — Всю Европу победил, а Россию не сможет? Против него упираться, только народ зря губить. Наши говорят, что немцы уже Москву и Ленинград берут.

       — Ты что, не может быть, — не поверил Петрок, — откуда они про это знают?

       — Как откуда? — снова рассмеялся Ленька. — Их оттуда сюда и привезли. Запомни, Петька, кто бы и что тут не говорил, немцы победят. А если кто-то будет говорить тебе другое, только покажи этого мне человека, хорошо? И вообще, кто на хозяйку или управляющего что-то нехорошее сболтнет — тоже, шепни мне. Ты погоди сопли ноздрями выдувать, — видя, как напрягся напарник, не дал ему открыть рот рыжий, — я ведь не просто так тебе обо всем этом здесь рассказываю.

Не гляди, что я невысокий, враз эти сопли в красное разукрашу, слышь? Пока ты где-то там, в лагере, сох, я тут ел каждый день досыта, и кулаки у меня, брат, быстрые. За то милиция домой и ходила.

       Думаешь, Хельмут, — поднимая к потолку указательный палец, — целый управляющий, просто так любопытствует и переживает за то, чтобы у свинаря появился нормальный помощник? Болеет он крепко, того гляди помрет. Допустим, на его место я, а на мое кто?

       Ну что ты надулся? Запомни, те, что из лагерей здесь работают, тебе не друзья, и не родственники. Ты для них — враг. Да враг. Сам подумай, они голодают, а ты хоть и из свиного котла, но каждый день будешь жрать от пуза. И, это тоже важно, даже не думай прикормить кого-то из них, они все здесь, как звери, мной проверено. Никто даже спасибо тебе не скажет, если втихаря дашь кому-то поесть. А если Хельмут или еще кто это заметит — отгребешь столько палок, что месяц будешь синим ходить. Заруби себе на носу, на твое место любой из лагерных без оглядки пойдет, и будет впрягаться даже быстрее меня, но, вот в чем закавыка, управляющий не возьмет любого, понимаешь? Им здесь нужен надежный человек, потому что он и госпожа всегда хотят знать, кто и что в усадьбе затевает.

       Ты, Петька, не особо-то тут кого-то слушай. Про меня особенно. Эти вечно голодные черти из зависти могут такого рассказать, что и уши обвиснут. Лучше, — оживился Ленька, — я тебе сам расскажу, чтобы ты услышал все это без их добавок.

       Было тут, с полгода назад. Троих привозили на работу, а потом оставили при фермах, в бараке, а они, в благодарность, за то, что вытащили их из-за колючки, решили бежать…

       Минут сорок висели на том заборе, что в кустах за свинарником, пока их не сняли. Солдаты подстрелили, а потом еще штыками добили. Вот же неблагодарные. Определили вас в барак, так работайте себе. Нет же, пришли как-то рано утром: «Ленька, не говори никому, что нас видел, мы сбегаем, посмотрим что-то там, в кустах. А то — давай с нами? Уйдем по-тихому…». Такой я дурак, — зло хихикнул рыжий, — они сбегут, а мне, за то, что видел их и не рассказал Хельмуту, потом отгребай по ребрам?

       Петрок приподнялся на локтях:

       — Ты… — ватными губами прошептал он, — ты …выдал их?

       — Выдал, — ничуть не смутился Ленька, — мало того, еще и тихонько показал управляющему кто и где планирует рвануть через ограду.

       Я и тебе советую делать точно так же, если придется. Сам подумай, за забором считай Берлин, вокруг Германия, куда им бежать? Все равно подстрелят или поймают, а тебе отвечай. Потому и говорю, ни с кем особо не сближайся, но если уж пришлось, и ты услышал про что-то нехорошее или увидел, как эти пленные в кормушки коровам или свиньям колючки от проволоки бросают, а они бросают, сразу говори мне или Хельмуту. Запомни, прозеваешь колючку, пропадет свинья, и тогда крепко получишь на орехи.

       Что ты притих? Небось уже и сам думал, как бы дать деру? Ну-ну. Лучше сразу удавись где-нибудь, добровольно. Вбей себе в башку, Петро, отсюда бежать некуда. Твое село о-очень далеко и немцы не для того тебя везли сюда, чтобы тут же отправить обратно только потому, что парнишке, видите ли, не понравилось местное обхождение.

       Смирись, будь умнее. Отъешься, отоспишься в тепле, да и я, если будешь молодцом, за тебя слово замолвлю обязательно. И учи язык. Если не говорить по-ихнему, то хоть понимать немцев ты должен, и еще, выполнять все надо быстро, бегом, они это любят. Не будешь справляться — пеняй на себя. Управляющий и госпожа должны видеть твое рвение к работе, а вздумаешь артачиться — одно мое слово и на твое место быстро привезут другого подневольного, а тебя, такого честного и норовистого, сначала отправят к навозной яме, а потом тихонько придавят и впихнут внутрь ее, к белым червякам…

       Впервые за долгое время Петрок хорошо спал. Не тяготили его голову тяжелые мысли о сказанном Ленькой, не было возле печи в бытовке холода, не было привычного голода, вокруг тихо и сухо. Одно плохо, кажется, только сомкнул глаза, а уже пора вставать, рыжий свинарь толкает в бок. Разговаривать с ним не хотелось, но к счастью, особо и не пришлось. Главный свинарь фрау Шницлер умело, словно только этим всегда и занимался, расписал своему помощнику, что и как с утра надо делать, а как впряглись в работу, стало не до разговоров.

       Около одиннадцати часов утра пришел какой-то человек и что-то сказал на ухо Леньке.

       — Иди, — утираясь рукавом от пота, устало сказал тот, — Хельмут зовет к собаке, кормить надо.

       Петрок поставил к стене потемневшую от частого соседства с огнем палку, и отправился вслед за молчаливым посланником управляющего. Они прошли к хозяйскому двору напрямую, по петляющей между фермами и бараками тропинке. Петруха еще за несколько шагов до ворот каменного обиталища Дуная заметил стоящих возле него солдат и ведро с едой для собаки. Проводник кивнул в их сторону и сказал: «Сматры не выпусти. Фрау сказалла будьет стрельят».

       Сразу после этих слов военные разошлись в стороны и навели стволы внутрь помещения. Услышав вблизи ворот чужой голос, Дунай вначале глухо залаял, но едва только Петрок взял наполненное до половины ведро, отодвинул засов и приоткрыл дверь, обрадовавшаяся овчарка, едва не сбила его с ног.

       — Ду-у-унай, — с трудом протиснувшись внутрь, становясь на колени и жмурясь от атаки влажного языка, радостно выдохнул Петрок, — соскучился…

       Умный пес и не думал рваться в приоткрытые ворота. Он, жадно внюхиваясь в родной запах, вертелся вокруг юноши, то и дело, суя ему свою довольную морду то за уши, то в подмышки.

       Петруха, наконец, поднялся, закрыл за собой дверь, переставил ведро к дальней стене и сев на корточки, стал наблюдать за тем, как оголодавший друг принялся жадно хлебать густую, вкусно пахнущую мясом кашу.

       Никто не торопил юношу, он снял свои дырявые башмаки, нагреб под себя соломы и, тихо свалившись набок, вскоре сладко задремал. Сколько времени он так пролежал неизвестно, но проснуться пришлось резко, с той стороны ворот вдруг забарабанили кулаком: