Поздняя осень любви

Он тихонько её окликнул, и она несмело подошла. Девушка была одета в темное платье, так что только лицо белело в сумраке ночи.

– Ты пришла, – сказал Сашка, осторожно беря Кристину за руки.

– Ну, не приходить же еще раз к тебе на КПП, – тихо ответила Кристина.

Александр накинул ей на плечи свою куртку, – по ночам уже становилось прохладно, – и они взошли на мост.

Мост казался слишком большим для обмелевшей Верещицы. А когда-то это была полноводная река, по которой шли баржи, груженные солью и прочими товарами. Тогда и городок назывался – Сольный.

На середине моста они остановились, чтобы посмотреть на струящуюся внизу воду. Александр осторожно обнял девушку за плечи.

Они долго гуляли в эту ночь, пока небо не начало розоветь на востоке и на траву не упала крупная роса. Сашка все время думал, позволит ли Кристина поцеловать её на прощание, и всё-таки рискнул. Они впервые поцеловались на все том же мосту…

Было пора возвращаться в часть, а то настырный старшина мог заметить отсутствие своего солдата. Сашка проводил Кристину до калитки её дома, который стоял всего метрах в двадцати от реки, и поспешил к воротам гаража, что так и простояли чуть приоткрытыми всю ночь.

Осторожно зайдя в гараж и закрыв за собой ворота, он спрятал отмычку, быстро переоделся и выскользнул наружу. Дрожа от утренней прохлады в одном исподнем и все время оглядываясь по сторонам, Сашка добежал до дверей казармы.

– Проблемы с желудком? – ехидно, но тихо спросил дневальный.

– Точно, – так же шепотом ответил Александр. – А как тут у вас? Тихо?

Дневальный кивнул головой, и Саша быстро отнес шинели на место и скользнул к себе под одеяло, чтобы согреться и хоть немного подремать до подъема. Уже засыпая, он с удовлетворением подумал, что никто в казарме не заметил его отсутствия. Через минуту он уже храпел на всю казарму.

Скоро на соседней койке заворочался разбуженный этими дикими звуками старослужащий Иванихин. Сев на кровати, он раздраженно посмотрел на источник беспокойства. Сашка спал как убитый. И храпел. Не выдержав, Иванихин бросил в него подушкой, но тот только повернулся на другой бок и захрапел на тон выше.

Злой оттого, что его разбудили за час до подъема, Иванихин соскочил на пол, поднял упавшую подушку и направился к соседней койке, где спал его давний товарищ и сослуживец Петро.

– Петр, просыпайся, – потряс он приятеля за плечо. – Ты что, не слышишь, какой тут концерт?

– Да не сплю я уже, – тихо отозвался Петро, – разве под такой храп можно спать?

На соседних койках заворочались остальные, послышались возмущенные возгласы.

– Давайте его вытащим отсюда, – предложил кто-то.

– Ага, и поставим около туалета! – подхватил идею Иванихин.

Четверо из разбуженных солдат аккуратно подняли спящего Сашку вместе с койкой на руки и, стараясь не скрипеть досками пола, понесли его к дверям. Дневальный уже тоже крепко спал, сидя на стуле и уронив тяжелую голову на стол, его тоненький храп звучал в унисон с громкими звуками, которые издавал нагулявшийся за ночь Александр. «Диверсанты» осторожно пронесли мимо него койку. Они с трудом сдерживались, чтобы не расхохотаться.

– Кто рассмеется – убью! – грозно прошептал Иванихин.

Вынесли Сашку на улицу, даже не задев за дверные косяки. Дорога до туалета заняла несколько минут, Сашка безмятежно храпел.

– А давайте его на плацу оставим, – предложил Петро. – Солдат спит – служба идет!

Так и сделали. Оставив койку посередине плаца, шутники тихо вернулись в казарму, давясь от смеха. Дневальный все ещё сладко спал.

Командир части Сметанин носил прозвище «Зоркий сокол», потому что его левый глаз был когда-то травмирован и смотрел теперь как будто в сторону. И надо же было ему именно в это злосчастное утро прибыть в часть пораньше.

Дежурным на КПП в этот день был прапорщик Денисюк. Он бодро отрапортовал командиру, что за время его дежурства никаких происшествий не было.

Выслушав доклад, Сметанин сделал дежурному знак следовать за ним и вышел на территорию, глубоко вздохнул, наслаждаясь бодрящим утренним воздухом, сделал замечание, что до сих пор не были выключены прожектора, освещавшие территорию в ночное время, и тут заметил непорядок на плацу.

Посередине плаца стояла койка, на которой крепко спал и громко храпел солдат вверенной ему части.

– Что это такое? – задохнувшись от возмущения, спросил Сметанин.

Удивленный не меньше него, прапорщик ответил:

– Не могу знать, товарищ полковник!

Денисюк сильно заикался по жизни, а в столь критической ситуации почти совсем потерял способность нормально выговаривать слова, поэтому из его ответа командир почти ничего не понял. Они подошли ближе и смогли разглядеть, кто так сладко спит на свежем воздухе. От возмущения «зоркий глаз» Сметанина совсем повернулся в орбите, так что почти перестал был виден.

Денисюк решительно потряс спящего за плечо. Саша что-то пробормотал и перевернулся на другой бок. Прапорщик хотел продолжить его будить, но Сметанин перехватил его руку.

Он посмотрел на часы и сказал:

– Ещё пятнадцать минут до подъёма. Пусть солдатик поспит. А мы с тобой пока перекурим.

Они отошли в сторону и, усевшись на скамейку, закурили.

Из казармы выскочил дежурный, который уже знал, что командир прибыл в часть. Дежурил в этот раз вечно пьяный начальник финансовой части – капитан Смолин. Приглаживая растрепанные со сна волосы, он подскочил к начальству и хотел доложить по форме, но Сметанин, почувствовав сильный запах перегара, не дал ему и слова сказать.

– Что у вас такое творится? – кипя от возмущения, начал командир. – Почему на плацу солдат спит? Как койка могла тут оказаться?

– Не знаю, товарищ полковник, – забормотал начфин, – я никуда не отлучался, только на секунду в туалет отошел…

– Вижу, как ты службу несешь! А дневальный где был? Или вы в туалет вместе ходили? – Сметанин начал срываться на крик. – Так и тебя могут однажды вытащить и отправить в неизвестном направлении! Проснешься где-нибудь в лесу – ни части, ни сослуживцев!

– Нет, – промямлил подчиненный, стараясь держаться подальше от командира, чтобы не обдавать того винными парами, – может, дневальный и задремал на секундочку…

– Распустились совсем, – продолжал горячиться полковник, – в части бардак! Кто за это отвечать будет? Дневальный спит, дежурный ходит неизвестно где! Кто из солдат позволил себе эту неуместную шутку? А ты что, тоже спал или в туалет ходил? – неожиданно повернулся он к Денисюку.

– Никак нет, – вытянулся тот во фрунт. – Я найду виновных, – поспешил пообещать прапорщик, – я их загоняю, они у меня попляшут!

А виновные в это время наблюдали за происходящим в окно. Им хотелось получить максимальное удовольствие от удачной проделки. Но никто и предположить не мог, что командир так некстати заявится в часть. Теперь шутники имели бледный вид, каждый про себя гадал, в какую форму выльется начальственный гнев. Им всем оставалось служить всего по паре месяцев, и загреметь под конец службы на губу не хотел никто.

– Надо же, чтобы все так неудачно сложилось! – досадливо покачал головой Иванихин. – Кой черт его принесло с утра пораньше!

– Надо самим признаться, – решительно заявил его приятель, – повинную голову меч не сечет.

Он потянулся за формой. Тут послышался крик дневального: «Подъем!»

Сашка, привыкший за время службы сразу просыпаться по этой команде, скатился с койки и обнаружил, что койка стоит на плацу, он стоит босиком в одном нижнем белье, а рядом стоит командир части с дежурными.

– Вы почему здесь спите, рядовой? – грозно, но стараясь сдержать улыбку, задал вопрос Сметанин.

– Не могу знать, – стоя по стойке смирно, ответил Сашка, – но могу с уверенностью сказать, что я не мог сам вынести койку на плац. Я спал.

Он не мигая смотрел перед собой и не мог видеть, как лицо командира невольно расплывается в улыбке.

– Отправляйтесь в казарму, – приказал Сметанин.