Страница 10 из 13
– Меня здесь не было, отец. Я сам пытался разжиться деньжатами, – пробовал оправдаться бог с бараньей головой, но его, тут же пресек на полуслове грозный старец.
– Не о тебе сейчас речь, баранья башка, я говорю о молодежи, которая совсем скурвилась. Я не удивлюсь, если скоро узнаю, что вы начали вкалывать себе наркотики от безделья.
– Но позвольте, господин Птах, зачем же всех стричь под одну гребенку, – возразил ему нахальный Тот. – Если бы мы достойно не встретили сегодня этих хозяев квартиры, то вы бы завтра вместе с вашей супругой оказались на улице. И вместо благодарности нам, мы вынуждены выслушивать от вас поток упреков и ругательств. Нет уж, увольте.
– Это правда? – спросил старец у своей молодой жены.
– Сущая правда, – поспешно подтвердила она. – Они уже хотели нас выселить.
– И все равно это не повод, чтобы пускать их в свою постель, – строго заметил старец. – А что это у вас на столе?
– Их души, – пролепетал бараний бог.
– Как они здесь очутились? – рассвирепел прародитель богов.
– Это Амон снял их с электрички, – пояснила Бат и указала на бога с опущенной головой и закрученными бараньими рогами.
– Простите, отец, я совсем этого не знал, – сказал упавшим голосом "царь всех богов".
– А что о нас подумают люди? Тебе, баранья бестолочь, это не пришло в голову?
– Если бы я знал об этом заранее, то никогда бы не сделал этой глупости. Простите меня, отец.
– Мало я тебя драл в детстве розгами. Люди нам делают одолжение, а ты тут же похищаешь их души, круглорогая скотина.
– Извини, отец, больше не буду. Прародитель Птах подошел к столу и сгреб все деньги себе в миску и высыпал за пазуху, затем бережно двумя пальцами за кончики хвостов приподнял извивающиеся души философов над столом и объявил:
– Чтобы завтра же вернули их хозяевам.
– А одну душу уже проглотил Тот, – доложила старцу его молодая супруга.
Ее замечание опять привело старца в яростное состояние духа.
– Как ты посмел, наглец, съесть душу человека, от которого получил милость?
– Но я ее выиграл у вашего сына, – нагло заявил Тот, – и она по праву принадлежит мне.
– А ну-ка живо марш в туалет, и чтобы через пять минут его душа оказалась у меня на столе. Понял?
Старец огрел посохом своего сына Амона, после чего Тот уже не осмелился вступать с ним в спор и быстро скрылся в коридоре, ведущем в совмещенный санузел.
– И не возвращайся, покуда не добудешь из себя эту душу, – орал ему вслед грозный старец.
За столом царило гробовое молчание.
– Что это еще за новости? Какие имена вы себе напридумывали? – обратился Птах к оставшимся. – Что это еще за Тотищев? Это тот придурок, который блюет сейчас в туалете? Так он – Тот, а не Тотищев, так и передайте этому дерьму. А ты, значит, Баталии, бычья твоя душа? А кто мою жену окрестил Бюстмарк? Если хоть раз еще услышу эти клички, всем поотрываю уши. Совсем перепоясались, всякий страх потеряли.
Боги притихли, сидели, не поднимая глаз от стола.
– Ну, что там этот Тот, дерьмо на палочке? Что делает в туалете? Скоро он там еще? Долго мне ждать его? Ну-ка сходи, посмотри.
Бог Амон сорвался с места и исчез в коридоре.
– Как он там? Получается у него? – крикнул старец через некоторое время в его сторону.
– Нет, – ответил Амон виноватым голосом, докладывая. – Никак не может ее исторгнуть из себя. Не идет душа слепого ни туда, ни сюда, застряла в нем крепко. Он и пыжится и выворачивает себя наизнанку, но все напрасно. Может быть, она уже переварилась в его желудке?
– Пусть только попробует не принести ее мне, я обломаю всю трость об его спину. Так и передай ему.
Через некоторое время бледный Тот появился из туалета, между пальцами он держал омытую душу слепого поэта, которая от страха сжалась в комочек. Каким путем он извлек ее – этого уже никто у него не допытывался.
– Прекрасно, – воскликнул старец, получая из рук в руки душу слепого, – это будет для тебя хорошим уроком, впредь на чужой каравай рот не разевай.
Птах бережно сложил все три души философов в носовой платок, завернул их и спрятал у себя за пазухой.
– Завтра верну их им лично, – объявил он. – Ну а сейчас время позднее, прошу всех разойтись по домам.
Боги, не мешкая, поспешно стали откланиваться. Первым выскочил в прихожую собачий бог Анубис, увидев Диогена, поспешно заговорил:
– Извини, брат, не удалось поболтать. Сам видишь, какая катавасия получилась, давай быстрее уносить отсюда ноги. Тебе куда? Ах да, нужно отправить тебя к твоему хозяину? Ты уж не серчай на меня, дорогой. В следующий раз непременно пообщаемся, а сейчас, прощай.
Не успел еще Диоген ему ничего ответить, как его понесло сквозь стены в другой город. Так неудачно окончилась первая попытка Диогена поближе познакомиться со своим богом.
6. Беседа мудрецов на кухне
Так посмеялся Кронид, и ему отвечает Афина:
"Нет, мой отец, никогда я мышам на подмогу не стану,
Даже и в лютой беде их: от них потерпела я много:
Масло лампадное лижут и вечно венки мои портят,
И еще горшей обидою сердце мое уязвили:
Новенький плащ мне прогрызли, который сама я, трудяся,
Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно.
Дыр понаделали множество, и за заплаты починщик
Плату великую просит, а это богам всего хуже.
Да и за нитки еще я должна, расплатиться же нечем.
Так вот с мышатами…"
Пигрет (VI-V вв. до н. э.)
"Батрахомиомахия" ("Война лягушек и мышей").
Около двух часов дня на кухне у слепого Гомера собралась вся обездушенная троица философов. Хозяин квартиры поил гостей чаем. Из открытого окна с пятого этажа хорошо просматривалась часть набережной и торец гостиницы "Интурист". Кучка иностранцев, собирающаяся отбыть автобусом на экскурсию, еще прогуливалась перед гостиницей и по набережной, где их ловили проститутки-одиночки и при помощи жестов пытались договориться об обслуживании в номерах на вечер или даже всю ночь за очень умеренную цену. Глядя на эту мирную сцену, Грек-философ заметил:
– И что людям не сидится дома, что их гонит в такую даль?
– Ты это о туристах? – спросил слепой Гомер. – Через окно я частенько слушаю их иностранную речь. Кого только здесь не бывает: японцы, немцы, французы, итальянцы. Вот только греков мне ни разу не приходилось слышать.
– Греки сидят дома, – ответил Нивос Родеф. – У них прекрасная страна – сущий рай на земле, нужно быть безумцем, чтобы с Эгейского моря тащиться куда-то в далекую Сибирь к чертям на кулички, да еще летом.
– Так что же их всех гонит из своих прекрасных стран? – повторил свой вопрос Грек-философ.
– Я думаю тело, – сказал слепой.
– А почему не душа? – удивился Нивос Родеф.
– А ты вспомни беседу Сократа с Симмием из платоновского "Федона". Сократ во всем обвиняет тело. Он так и говорит, что тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами и такой массой всевозможных вздорных призраков, что из-за него нам невозможно о чем бы то ни было поразмыслить. Я думаю, что нам некогда думать об истине, тело нас загоняет в суету сует, и здесь ничего не поделаешь, вместо того, чтобы сидеть на одном месте и предаваться нашим размышлениям, мы срываемся, как угорелые, и мчимся за тридевять земель, чтобы опять окунуться в другую суету. Ведь как говорил Сократ, что даже войны происходят ради стяжания богатств, а стяжать их заставляет нас тело, которому мы по-рабски служим, по вине тела у нас нет досуга для философии.
– Ты хочешь сказать, что если постоянно предаваться философии, то можно освободиться от заботы о теле? – с сарказмом спросил его Нивос Родеф.
– Какое там! – воскликнул удрученно слепой. – Тело и тут находит нас, шепчет нам на ухо всякие непристойности, сбивает с пути истины, путает, приводит в замешательство и смятение, и мы оказываемся не в силах разглядеть истину. Сократ доказывал, что достигнуть ясного знания о чем бы то ни было можно, только отрешившись от тела и созерцая вещи сами по себе самой по себе душой. Он говорил, что только после смерти мы можем что-то познать нашей чистой душой, а при жизни это невозможно.