Страница 10 из 12
– Нет, Генри. Я не говорила никаких глупостей.
Он садится на старую церковную скамью, которая служит лавкой в прихожей.
– Дженни дома?
– Поехала в город. Хочет новое пальто на ночное бдение. Что-нибудь теплое и элегантное.
Генри с самого начала очень ясно заявил, как относится к этому ночному бдению. Он не религиозный человек. Идею подал местный викарий. Молитвы и свечи по поводу годовщины. Изначально назначили на четверг… ровно год, день в день. Но когда подтвердилась реконструкция по телевизору, решили перенести на субботу. И людям удобнее – выходной.
Барбара задирает подбородок.
– Мать Сары надеется, что мы сможем отложить бдение, пока Сара не поправится, чтобы присутствовать. Я сказала, что идея не очень удачная и Саре нужно заниматься только здоровьем. Думаю, все устроим, как планировали.
– Ты по-прежнему считаешь затею стоящей?
– Не знаю, Генри. Но люди были так добры, и они как будто ждут чего-то… Журналисты будут фотографировать – это поддержит интерес публики. По словам Кэти, нам важно поддерживать интерес публики.
– А как Сара? Утверждает, что это случайность – с таблетками?
Никто не сочтет передоз случайностью, думает Генри. Хотел бы он относиться к Саре с большим сочувствием, да только не получается.
Глава 10
Свидетельница
– Я сам заварю чай, милая. Отдышись хоть десять минут!
Слышу голос мужа, но не оборачиваюсь. С верхней ступени лестницы гляжу, не отводя глаз, на почту на коврике перед дверью. И среди счетов и писем вижу знакомый черный конверт. Теперь адрес напечатан на кремовой наклейке.
– Я прекрасно себя чувствую. Правда. Ты же знаешь: не люблю присаживаться. – Я спускаюсь, хватаю письма с пола, сжимаю их в руках, ощущая в конверте плотную открытку, и запихиваю ее в середину, пока Тони спускается по ступенькам.
– Ты точно в порядке, Элла?
– Как насчет бутербродов с грудинкой? Скажи Люку: пятнадцать минут. Пропустит автобус, если не поторопится. – Я чувствую, как колотится в груди сердце, и специально не гляжусь в зеркало в холле – не хочу видеть улику: покрасневшие щеки.
Я действительно думала, что, обратившись к Мэтью, все прекращу; честно считала, что не придется беспокоить Тони, который и так всем этим сыт по горло.
На кухне просматриваю почту и отбираю для Тони рассылки из винного клуба и банка. Знаю, что должна рассказать ему, и уже дала себе слово, что скоро расскажу. Очень скоро. Как только поговорю с Мэтью. Но Тони снова расстроится, а он просто завален работой – его ждет повышение. И мне плохо, поскольку он ясно предупреждал меня – не ездить в Корнуолл. Господи… Я так надеялась, что Мэтью разберется с этим делом.
– Что-нибудь стоящее? – Тони смотрит на почту у меня в руках.
– Страховая компания. Скидка при страховке нескольких автомобилей.
Тони корчит гримасу и отворачивается, а я включаю печку и начинаю возиться с хлебом и грудинкой. И тут звонит телефон.
– Возьму, – говорю я. Неужели Мэтью? Я ведь, кажется, просила его звонить в магазин.
– Элла, что-то происходит, а ты не говоришь – что.
– Не сейчас, Тони. Пожалуйста. Все хорошо. – Черт. Если это не мать из Корнуолла, придется нести открытки в полицию. И рассказать Тони.
Одной рукой открывая новую упаковку грудинки, второй беру трубку, намереваясь сказать Мэтью, чтобы перезвонил позже, в магазин.
– Это мама Люка?
– Да, Элла Лонгфилд. Кто говорит?
– Ребекка Хильер, мама Эмили. Я хотела подтвердить договоренность. О встрече.
– Встрече? Боюсь, я не понимаю…
Долгое молчание.
– Люк с вами не говорил?
– Нет. Что-то произошло?
– Послушайте, я ни в коем случае не буду обсуждать это по телефону. Люку я ясно дала это понять. Так вы свободны в эту субботу или нет?
Тони одними губами спрашивает: кто это? В чем дело?
– Ну… Мой муж играет с друзьями в покер, так что…
– Значит, в субботу. Вечером, в половине восьмого. У нас. Люк знает адрес.
И вешает трубку.
– Очень странно. Даже грубо. Позовешь Люка?
– Что происходит?
– Сама не понимаю.
Я начинаю укладывать шесть кусочков грудинки на противень, поворачивая друг к другу спинками. Пока Тони топает по лестнице, быстро открываю ужасный конверт.
«Следи за собой. Я слежу…»
– Элла! По-моему, тебе лучше подняться сюда.
Боже милостивый…
В комнате Люка я сразу понимаю, что все плохо, что ужас переметнулся с открытки на моего сына. Последнюю пару недель он выходит из дому все позже и позже. Три или четыре раза опаздывал на школьный автобус. Из школы написали, что он не выполняет домашнюю работу. Предложили встретиться с наставником. Я хотела сходить, но столько всего навалилось…
– Какого черта тут творится, Люк? – Тони пока что сердится, а не переживает.
Люк свернулся под одеялом; со вчерашнего дня не раздевался. В джинсах и сине-зеленой толстовке. Потный. Вонючий.
– Ты простудился? Заболел? – Я пытаюсь говорить спокойно. Чувствую вину, что не уследила.
– Давай, говори, Люк. Что за дела? – Тони раздвигает шторы.
Сын смотрит темными полуприкрытыми глазами, молчит.
– Я только что говорила с матерью Эмили по телефону. Про какую-то встречу. Похоже, она думала, что я в курсе. Что за встреча, Люк? – Я стараюсь не повышать голос.
Он по-прежнему молчит.
– Люк, в чем дело? – Я впадаю в панику. Наркотики? Воровство? Неприятности с полицией? Нет. Только не мой Люк, точно. Мой отличник, который шел прямой дорогой в Оксфорд-Кембридж, не считая этой ерунды в последнее время. Временный заскок, уверен Тони. Маленький мятеж, потому что выпускной год оказался куда сложнее, чем все представляли. Может, его уже тошнит от экзаменов? Так ведь?
– Пожалуйста, Люк. Расскажи нам, что происходит. Мы постараемся помочь. – Тони старается говорить мягче.
И тут Люк поражает нас обоих – принимается плакать. На него волнами накатывают рыдания. Детские слезы, нелепые и театральные, и в то же время такие пугающие у этого полностью одетого парня ростом шесть футов два дюйма, в синей дутой куртке.
Я сразу понимаю две вещи. Что происшествие очень серьезное и что я слишком отвлеклась на историю Анны Баллард.
Глава 11
Отец
Генри переводит трактор на задний ход. На порог дома выходит Барбара.
– Какого черта ты затеял, Генри?
– Готовлю все к твоему ночному бдению.
– Моему бдению?
– Ну уж точно не я его придумал.
Несколько минут она смотрит, как он гоняет трактор. Сердитые, резкие движения: туда-сюда.
– Все равно не понимаю, что ты делаешь.
– Раскладываю тюки соломы. Чтобы можно было сесть.
– Люди не захотят садиться. Они придут ненадолго.
– Люди всегда хотят садиться. Придут старики – им нужно присесть, Барб. Стулья лучше не выносить. Нечего устраиваться с удобством, а то мы от них в жизни не избавимся.
– Не будь смешным.
Генри вообще был против этого дурацкого ночного бдения. Прошлой ночью они снова шепотом спорили по этому поводу. Можно все устроить перед домом, сказала Барбара, когда пришел викарий. Генри совершенно определенно заявил, что не поддержит ничего церковного – ничего, напоминающего поминальную службу.
Но викарий объяснил, что идея бдения – совершенно противоположная. Люди хотят показать, что не сдались. Что продолжают поддерживать семью. Молиться за благополучное возвращение Анны. Барбара была в восторге и со всем соглашалась. Маленькое событие у дома. Люди пройдут от деревни или парка в промышленной зоне – по дороге.
– Это была твоя идея, Барбара.
– Вообще-то викария. Люди просто хотят выразить поддержку.
– Все это мерзко, Барб.
Он снова ведет трактор по двору, подвозит еще два тюка соломы.
– Вот. Теперь хватит.
Глядя на жену, Генри не понимает, как они дошли до такого. Не только после исчезновения Анны, а за все двадцать два года брака. Неужели все браки кончаются так? Или просто он плохой человек?