Страница 32 из 113
— Забавно. — Хмыкнул Рихард. — Это многое говорит о вас. О вас обоих.
— И что же? — Спросил Рейквин.
— Вы, господин Эльдштерн, боитесь умирать. А вы, господин эльф, думаете, что никогда не умрёте. Но это и неудивительно.
— Любопытный вывод. — Сказал Карл. — А сам бы ты как хотел конец встретить? Может, тогда мы тоже сможем что-то о тебе сказать.
— У меня всё на лице написано, хех! — Рассмеялся Вайс. — Как и всякий уважающий себя наёмник, я хотел бы помереть на куче денег с кувшином вина в одной руке и красивой девицей в другой. Ну, что же это обо мне говорит?
— Что ты наёмник до мозга костей. «И песни нет милее мне, чем сладкий звон монет» — Пропел алхимик.
— Именно. — Улыбнулся Рихард. — «Для тех, кто меч свой продаёт, назад дороги нет!» — К слову, герой этой песни так и умирает. В объятьях женщины, но, так и не познав счастья.
— Потому и вспомнил. Её нередко пели в ригенских кабаках.
— А этот шрам, позвольте полюбопытствовать, он откуда? — Спросил эльф.
— Тот, что на лице — от одного ублюдка. Я тогда ещё мальчишкой был, а он решил высказать всё, что думает о моей матери и её народе. Я огрызнулся, а этот меня плетью…
— Ужасная история. — Помрачнел эльф.
— Не такая уж ужасная. — Ухмыльнулся Вайс. Он достал из корзины морковку и с громким хрустом откусил половину. — Позже я выяснил, где он живёт. И перерезал ему глотку во сне. Оставил его жену вдовой, а детей сиротами.
Наступила тишина, нарушаемая только поскрипыванием колёс и мерным стуком копыт.
— Да, господа маги и учёные. Шрамов у меня немало. И те, кто их оставил, сполна заплатили за каждый. Кто-то своей жизнью, а кто-то — чужой. Но вам, уверяю, бояться нечего, коль скоро вы не собираетесь перейти мне дорогу. А нам, как я понимаю, делить нечего. Кроме этой корзинки, разумеется, хех. Угощайтесь, а то, гляжу, побледнели от голода…
Дальнейшая дорога проходила по большей части в молчании. Дождь так и не настиг повозку. То ли это кучер постарался, обрадованный щедрым вознаграждением, то ли погода так распорядилась — Карл не знал. Но был этому очень рад, как и тому, что наконец-то можно было просто помолчать.
Глава 10
Дракенталь к вечеру заволокло тучами, и сотни тысяч противных мелких капель устремились вниз, разбиваясь о крыши и землю. Маркус Аронтил с тоской глядел сквозь мокрое стекло. Из единственного окна открывался прекрасный вид на невысокие, но всё же величественные горы, обрамлявшие дракентальскую долину. Обычно этот пейзаж, окрашенный светом закатного солнца, радовал глаз мага, но сейчас он видел лишь серую стену мокрого камня, изредка освещаемую всполохами молний. Раухель говорил, что сегодня служба Маркуса должна быть закончена, но магу будто бы не хотелось никуда уходить. То ли виной тому был дождь, явно не располагавший к пешим прогулкам, то ли он просто прикипел к этому месту, как когда-то прикипел к захламлённой деканской комнате в Академии. Но вспомнив о Тиберии, томящемся в темнице, и об Игнате, найти которого, казалось, было лишь вопросом времени, маг укорил сам себя за подобную мысль.
Глава тайной службы появился уже когда за окном совсем стемнело и нельзя было определить, где кончаются горы и начинается небо.
— Следуйте за мной, господин Аронтил. — Йоахим Раухель выглядел усталым.
Путь их лежал вниз по лестницам и с каждым пролётом Маркус чувствовал, как воздух становится всё более затхлым и сырым. В этих тесных коридорах мага не покидало гнетущее чувство, что за ним кто-то наблюдает. К тому же, ему чудилось, будто бы сами стены готовы были сомкнуться и похоронить его в толще камня. Остановившись перед дверью с окошком, Раухель трижды постучал. В окошке появилось небритое лицо тюремщика, после чего послышался скрип засовов и замков.
— От лица лорда Рейнара благодарю вас за неоценимую помощь. — сказал через плечо Раухель. — Ждите здесь. Я приведу вашего спутника, а потом выведу вас через караульное помещение.
Глава тайной службы скрылся за дверью, а Маркус остался наедине с дверью и нависающими стенами. Маг поёжился и постарался гнать дурные мысли подальше. Мерный огонёк масляной лампы на стене успокаивал. Маркусу всегда нравилось смотреть на пламя, как и любому огненному магу. Порой, когда в Академии выдавался особенно поганый день, он мог уснуть, лишь глядя на огонёк свечи, которую он ставил на стул у кровати. И даже то, что несколько раз порыв ветра опрокидывал свечу ночью, едва не устроив пожар, его не останавливало. Маркус всегда успевал почувствовать пламя и потушить его.
Послышался звук шагов. Маг разобрал ставший знакомым чеканный шаг дорогих сапог Раухеля, но вместе с ним был и другой, шаркающий, неспешный. Они приближались и, наконец, дверь вновь отворилась, медленно и с противным скрипом, выпустив главу тайной службы. За ним, щурясь на свет лампы, шагал сутулый человек в грязной и рваной одежде, в котором с трудом узнавался Тиберий Алестийский. Его бывшие некогда кудрявыми волосы теперь стали грязными и спутанными. Щёки ввалились и покрылись густой чёрной щетиной, обрамляющей приоткрытый рот, из которого вырывалось тяжёлое дыхание. Но хуже всего было то, что на посеревшем лице не было того, что сопровождало молодого аэтийца всё время с момента знакомства с Маркусом. Надежды. Того неуловимого выражения, веры в лучшее, которая была и во время нападения на корабль, и после крушения. И даже когда маг видел его в последний раз, перед тем, как закрылись тюремные двери, это выражение не покидало лицо Тиберия. Сейчас же аэтиец был сломлен. Он поднял потускневшие глаза на мага.
— Маркус. — Исхудавший аэтиец, казалось, с трудом приподнял голову. — Вот мы и снова встретились.
— Тиберий! Друг! — в душе мага поднималась буря. — Что они сделали с тобой?
— Ничего. — аэтиец изобразил слабую улыбку. — Просто слишком долго просидел взаперти.
— Но ты так исхудал… Я ведь передавал тебе еду. — Маркус гневно обратился к Раухелю. — Передавал через вас.
— Я не могу лично следить за каждым тюремщиком и стражником Пламенного замка. — невозмутимо парировал Раухель. — Возможно, многие передачи не дошли до вашего друга. Если это так, то я не имею к этому отношения. Идёмте, я провожу вас к выходу.
Глава тайной службы светил перед собой лампой, внимательно смотря под ноги, когда поднимался по лестнице. За ним следовал Маркус, придерживая под руку с трудом шагающего Тиберия. От аэтийца разило потом и нечистотами, но мага это не волновало. Некоторое время спустя он нарушил молчание.
— Но ведь я делал всё, чтобы улучшить его условия. Вы уверяли, что он в порядке, что его хорошо кормят и не смеют тронуть и пальцем.
— Господин Аронтил. — Раухель резко остановился. — Прошу вас не забывать, что, помимо всего, ваш друг совершил преступление и понёс за это наказание. Хоть ваши услуги были крайне полезны, но не следует их переоценивать. Вам следует быть благодарными уже за то, что я сделал вам такое предложение.
— Маркус. — подал слабый голос аэтиец, отдышавшись. — Это лишь моя вина. В последнее время у меня не было аппетита. В темнице сложно следить за временем. Вас очень долго не было, и я подумал, что больше не увижу вас. И утратил надежду.
— Idipsum ad finem. — сказал маг. — Вместе до конца.
— Да, я помню. — Тиберий вновь улыбнулся. — Но целыми днями один взаперти… Знаете, в империи преступников обычно отправляют на каторгу, в шахты или продают в рабство. Но самым жестоким наказанием считают заключение в «брюхо каменного зверя». Человека просто закрывают или замуровывают в одиночной камере с толстыми каменными стенами оставляя лишь бритву, хлеб и воду. А через месяц открывают, чтобы вынести тело. Нам показывали такие камеры во время учёбы в Большом тривии. И рассказывали, что обычно человек умирает не от нехватки воздуха, голода или жажды, а от того, что сходит с ума и кончает с собой. Режет руки или горло.
— Жуткий способ. — поёжился маг. — Почему бы просто не казнить преступника как полагается?