Страница 18 из 113
Тот несколько секунд оставался на месте, а после с трудом, нехотя опустил взгляд на руки.
— Ну ты, чего молчишь? Оглох, что ли? — Рябой толкнул оцепеневшего мальчика в плечо. Таринор задрожал, выронив нож, а дыхание стало прерывистым. Едва лезвие коснулось земли, мальчик побежал прочь. Так быстро, как только мог.
— Куда?! А ну стоять!
— Да ну его. — Махнул рукой черноволосый в ответ на раздавшиеся голоса разбойников. — Ещё я по лесу за малыми не бегал. Заблудится — хорошо. К своим выйдет — приведёт добычу. Всё хлеб.
После этого они разошлись по засадам.
— Что это было? — Сдавленным голосом спросил наёмник. — Я что…
— Да. Ты убил своего друга, Таринор.
— А потом…
— Если вкратце, то ты, не помня себя от ужаса, отыскал дорогу в деревню. Примчавшись домой, ты только и мог повторять что-то про разбойников и Ольфа. Его отец собрал друзей и отыскал этих молодцов. К несчастью для этих болванов, силы свои они явно переоценивали. Кто-то из них получил в голову мотыгой, кто-то успел убежать. А Рябой, пока его забивали дубьём, вопил про тебя и Ольфа. Конечно, его словам никто большого значения не придал, но после того случая отец Ольфа так и не смог посмотреть тебе в глаза. Может, отцовское сердце подсказывало ему, что разбойник говорил правду, а может, он так и не смог простить тебе, что ты остался жив, а его сын — нет.
— Но почему тогда я ничего не помню?
— Очевидно, это сильно ударило по твоему рассудку. После того случая ты ещё три года молчал и мочился под себя. А потом, — Асмигар сказал это, и перед Таринором понеслась вереница событий. — Незнамо откуда пришедшая зараза выкосила добрую половину местных, в том числе унесла жизнь твоей матери. У её погребального костра у тебя голос вновь и прорезался. Деревня опустела, и ты оказался предоставлен сам себе…
Таринор уже не слушал, что говорил бог-странник. Картинки проносились перед взором, сменяя друг друга словно ураган. Это всё враньё, что перед смертью перед глазами проносится жизнь. Умирая, наёмник вообще ничего не видел. Угасавшее сознание пронзала только глухая боль. Теперь же перед глазами мелькал каждый прожитый день его проклятой жизни с момента, как он покинул умирающую деревню. Бродяжничество, воровство, первые убийства гоблинов за деньги. Потом голод, несколько месяцев рабства на каком-то южном корабле, черноусый надсмотрщик с кнутом и диким взглядом, чудом удавшийся побег. Вступление в отряд беспринципных наемников с кричащим названием «Чёрные вдоводелы», который, скорее, следовало бы назвать бандой. Несколько лет беспечной жизни, лёгких денег, грабежей и сражений за грызущихся между собой лордов. Потом началась война. Одноглазый Виллем, лидер отряда, после очередной перепалки по поводу причитающейся доли подставил Таринора где-то под Эрбером, а остальные и не возражали. Наёмника схватили. Чтобы выжить самому, пришлось выдать других участников отряда. С каким удовольствием он сдал этих ублюдков с потрохами одного за другим. Дали выбор: казнь вместе с остальными или служение родине. Затем стремительная военная карьера, от «крысиной роты» до королевского телохранителя. И всё, самое гадкое, что связано с войной. Когда перед глазами появился образ наёмника, занёсшего меч над головой короля Эркенвальда, Таринора словно молнией поразило.
— Хватит! Прекрати!
Видения пропали. Мир вновь потемнел, и наёмник обнаружил себя в том же месте, что и раньше. Из окна лился ласковый лунный свет и доносился аромат цветов. Асмигар всё так же сидел напротив.
— Я помню всё это. — Таринор чувствовал себя обессилившим, будто растёкся в кресле. — Но почему я забыл про Ольфа? Про тот проклятый день…
— Просто ты сам себя заставил не помнить это. Так бывает у людей, знаешь ли. Кто-то предпочёл бы с этим жить, постепенно сходя с ума и утопая в чувстве вины. А ты выбрал забыть и жить дальше. Продолжая мои прежние слова, за жизнь ты заплатил памятью. И, может быть, неким проклятьем со стороны кого-то из богов. Вспомни, тебя ведь всю жизнь преследовали неприятности. Сколько раз ты спрашивал себя «почему снова я?». То-то же. Возможно, это и есть та причина, по которой ты застрял в небытие, не попав туда, куда обычно уходят после смерти. Но всё же ты как-то связался со мной, пусть и не по своей воле.
— Разве я не стал бы призраком? Неупокоенная душа и всё такое?
— Призрака привязывает к миру смертных нечто личное, незавершённое. Скажем, моряк, спешивший домой к жене, но погибший в кораблекрушении, может остаться морским призраком. А ты… Тебя ничего такого в Аталоре не держало, а значит и неупокоенным духом тебе становиться не положено. Вместо этого ты стал чем-то вроде призрака в самом Межмирье, не способный ни окончательно обрести покой в дайме кого-то из богов.
— И что мне теперь делать? Я обратно в темноту не хочу.
— А куда хочешь?
— Теперь уже не знаю. — Грустно проговорил Таринор. — Видимо, я и впрямь редкостная сволочь. Наверное, я заслуживаю Ада.
— Если бы заслуживал, туда бы и отправился. Но ты здесь.
— Разве не ты перенёс меня?
— Вовсе нет. Точнее, не совсем так. Видимо, это из-за тех карт, помнишь? Ты слишком долго был рядом с ними, поэтому, когда ты помер, у меня начало жутко свербить в ухе. Если ты думаешь, что это форма речи, то ошибаешься: у богов тоже может свербить в ухе. И всё время твоё недовольное лицо перед глазами. Тут уж, хоть я и зарекался, а всё же решил проверить, как ты там поживаешь. А ты, как оказалось, повис в небытие. Вот тогда я тебя сюда и перенёс с позволения моей хорошей знакомой. Теперь понятия не имею, что с тобой делать.
— Верни его в Аталор, Вечный странник. — Послышался мягкий женский голос. — Он искупил вину.
— Не нам решать, искупил он вину или нет. — Ответил Асмигар, посмотрев куда-то вверх. — К тому же, я не могу это сделать. И это против правил.
В лучах света огромной луны, пробивающегося из окна, появилась женская фигура. Она становилась всё отчётливее, пока не приобрела очертания и не перестала быть прозрачной. Высокая девушка в платье, сотканном, будто из лунного света. С длинными серебряно-белыми волосами, развевающимися в стороны, будто бы от ветра, она глядела на Асмигара взглядом, полным уверенности и спокойствия, а глаза её светились ярким неземным светом.
— Селименора, Среброокая госпожа, Богиня лунного света, Светоч-Во-Тьме, Та-что-ведёт-отверженных… и множество других имён. — Проговорил Асмигар, улыбнувшись. — Прошу прощения, мы уже уходим. Я пока, правда, ещё не решил, куда, но уходим.
— Fairmegden’atcuarenaev(Его путь ещё не окончен). — Проговорила она.
— Как это не окончен? — Изумился бог-странник. — Разве нам решать, когда окончится его путь? Уж не решила ли ты пойти против законов Мироздания?
— Imdwantal (Я так хочу).
— Ничего не имею против эльфийского, но прошу, говори так, чтобы он понимал. В конце-концов, он имеет право знать, что о нём говорит богиня.
— Хорошо. — Селименора подошла ближе, и наёмник будто нутром ощутил взгляд глаз, светящихся серебряным светом. — Не знавший покоя при жизни. Не познавший его после смерти. В моих силах вернуть его. И в моей воле. Я желаю, чтобы он отыскал Драма из дома Дирен, из народа Ушедших и передал ему, что Среброокая не оставит его, покуда он ходит под лунным светом.
Таринору стало не по себе. Он вспомнил, как нелестно отзывался о богах в целом и о Селименоре в частности.
— Ты прощён. — Неожиданно сказала богиня. — Твои помыслы здесь как на ладони. Я возвращаю тебя в мир живых, в мир невечных.
— Хоть это всё я не забуду? — Неуверенно спросил наёмник.
— Не забудешь. — Подмигнул Асмигар. — Раз уж тебя решила воскресить сама Серебряная богиня — точно не забудешь.
— Благодарю тебя, среброокая и луноликая. — Начал было Таринор, но Селименора тут же приставила палец к его губам. Наёмник тут же ощутил холодок, расходящийся от губ по всему телу. Странная лёгкость и сонливость. Сознание погрузилось в долгожданный и сладкий сон.