Странствующая Земля (ЛП)

— Что это? — спросила Каёко у офицера. В голосе ее звучал испуг.

От его ответа все волосы на моем теле встали дыбом.

— Цунами.

Высокие металлические ворота подземного города с грохотом захлопнулись за нашими спинами. Примерно через десять минут мы почувствовали и услышали исходящие от поверхности низкие раскаты — как если бы по земле высоко над нами перекатывался великан. Мы переглянулись; наши лица побелели от ужаса, потому что все мы знали: сейчас, в этот самый момент стометровая волна накрыла Гавайи. Вскоре она обрушится на все земные континенты; но последовавшие за этим сотрясения повергли нас в еще больший трепет. Словно гигантский кулак протянулся с небес и принялся колотить по Земле. На глубине эти удары почти не ощущались, но каждый из них сотрясал наши души. Это метеориты безжалостно и безостановочно избивали Землю.

Этот кошмар продолжался с небольшими перерывами целую неделю. Когда мы наконец выбрались из подземного города наружу, Каёко вскрикнула:

— Боже мой, что случилось с небом?

Все вокруг было серым. Пыль, поднятая ударами метеоритов, заполнила верхние слои атмосферы. Солнце и звезды пропали за этой бесконечной серостью, как будто вселенную затянуло густым туманом. Вода, которую принесли цунами, замерзла и покрыла немногие уцелевшие здания длинными ледяными завесами. Пыль из атмосферы выпала обратно на сушу и заледеневший океан, сделав мир монохромным. Мир сплошной серости.

Мы с Каёко продолжили свой путь в Азию следующим же рейсом. Когда самолет пересек давно ставшую бессмысленной линию перемены дат, мы стали свидетелями самой темной ночи человечества. Создавалось впечатление, что самолет погрузился в чернильную бездну. Ни один луч света не разгонял мрак за стеклом иллюминатора. В этой черноте наше настроение тоже стало черным.

— Когда же это кончится? — пробормотала Каёко.

Я не знал, что она имела в виду — нашу поездку или полную невзгод жизнь. Впрочем, какая разница; в тот момент обе казались одинаково бесконечными и безысходными. Даже если бы Земля успела убежать на безопасное расстояние от гелиевой вспышки и мы все спаслись, то что с того? Мы бы тогда всего лишь вскарабкались на первую перекладину непостижимо высокой лестницы. Даже если через сто поколений наши потомки и увидят свет новой жизни, наши-то кости давно истлеют в пыль. Я не смел даже думать о грядущих страданиях и лишениях, а уж мысль о том, чтобы тащить за собой по этой бесконечной грязной дороге жену и ребенка, была совсем невыносима.

Я устал, слишком устал, чтобы тянуть эту лямку…

И когда отчаяние и скорбь уже грозили задушить меня, я услышал женский крик:

— Нет! Не надо, дорогой!

Я повернулся на крик и увидел женщину в нескольких рядах от нас. Она держала пистолет, который вырвала из рук мужчины, сидящего рядом. Было очевидно, что он только что попытался приложить дуло пистолета к виску. Мужчина выглядел слабым и истощенным, его угрюмые безжизненные глаза уставились в бесконечность. Женщина уткнулась головой ему в колени и разрыдалась.

— Перестань, — сказал мужчина голосом, лишенным всяческих эмоций.

Рыдания прекратились, и остался лишь гул самолетных двигателей — тихая погребальная песнь. Мне представилось, что самолет увяз в окружающем нас необъятном мраке. Казалось, мы неподвижно зависли на месте. Во вселенной остались только тьма и наш самолет, больше ничего. Каёко тесно прижалась ко мне всем своим холодным как лед телом.

Внезапно в кабине поднялся шум, люди начали возбужденно перешептываться. Я выглянул в окно и увидел прямо по курсу самолета тусклый свет — голубоватый, рассеянный, едва пробивающийся сквозь висевшую в небе пыль.

Это светились геодвигатели.

Удары метеоритов разрушили треть геодвигателей, расположенных в Западном полушарии, — меньше, чем прогнозировалось в начале нашего путешествия. Двигатели Восточного полушария, не подвергшиеся метеоритной бомбардировке, потерь не понесли. Их совместной мощности хватит, чтобы Земля продолжила свой побег.

При виде слабого сияния я почувствовал себя тяжелым водолазом, после долгого подъема из бездны наконец увидевшим свет поверхности. Я снова задышал спокойно. Позади раздался женский голос:

— Дорогой, мы в состоянии чувствовать страх и боль только тогда, когда живы. Смерть… Смерть — это ничто. На той стороне только тьма. Лучше оставаться живым, разве не так?

Ее изможденный муж не ответил. Он неотрывно смотрел на голубое свечение, и его глаза наливались слезами. Я знал, что он выдержит; мы все выдержим, пока горит этот заветный голубой свет. И тогда я вспомнил слова отца о надежде.

После приземления мы с Каёко не отправились прямиком в наше новое жилище в подземном городе, а поехали навестить моего отца на наземной базе космического флота. Однако когда мы прибыли туда, нас ждала только медаль, холодная как лед — отец был награжден ею посмертно. Медаль вручил мне контр-адмирал флота. Он рассказал, что это произошло во время операции по отведению астероидов с пути Земли. Взрыв антиматерии швырнул фрагмент астероида прямо в одноместный корабль моего отца.

— Когда произошло столкновение, относительная скорость камня и корабля составляла девяносто пять километров в секунду, — сказал адмирал. — Корабль испарился мгновенно. Ваш отец не страдал. Уверяю вас, он не чувствовал боли.

Когда Земля снова устремилась к Солнцу, мы с Каёко поднялись на поверхность, чтобы увидеть весну. Но весна не наступила.

Все по-прежнему — серый мир под таким же серым и унылым небом. Поверхность усеивали многочисленные замерзшие озера, образовавшиеся из воды отступившего океана, но нигде не проглядывало даже пятнышка зелени. Пыль в атмосфере блокировала солнечные лучи, что не давало температуре повыситься. Суша и океаны не оттаяли, даже когда Земля достигла перигелия. Слабый, еле-еле светящийся диск солнца казался призраком, маячащим за завесой пыли.

Прошло три года — и пыль начала рассеиваться, а человечество стало подходить к своему последнему перигелию. Когда Земля достигла его, люди, живущие в Восточном полушарии, получили возможность полюбоваться самыми быстрыми в истории восходом и закатом. Солнце вылетело из-за горизонта и стремительно пронеслось по небу. Угол падения теней на поверхности Земли изменялся так быстро, что казалось, будто это стрелки бесчисленных часов с маниакальной решимостью описывают круги по воображаемым циферблатам. Тот день был самым коротким на Земле — он длился менее часа.

А потом солнце кануло за горизонт, и на землю упала тьма. Меня объяла невыразимая скорбь. Этот мимолетный день был как краткое (слишком краткое!) изложение всех четырех с половиной миллиардов лет истории Земли в Солнечной системе. И никогда, до самого последнего часа вселенной, Земля не вернется сюда.

— Пришла тьма, — горестно вздохнула Каёко.

— Долгая-долгая ночь, — отозвался я.

Эта ночь продлится две с половиной тысячи лет. Лишь через сто поколений первый луч Альфы Центавра снова осветит наше полушарие. Другая сторона планеты, наоборот, вступит сегодня в самый длинный день. Тем не менее, он всего лишь миг по сравнению с долгой, длиной в целую эпоху, ночью. Солнце быстро поднимется в зенит, где и останется висеть неподвижно, медленно сокращаясь в размерах. Спустя полвека его будет трудно распознать среди окружающих звезд.

Проложенный навигаторами маршрут вел Землю прямиком к Юпитеру. План Навигационной комиссии состоял в следующем: пятнадцатый виток Земли вокруг Солнца пройдет по настолько вытянутой эллиптической траектории, что ее афелий достигнет орбиты Юпитера. Там Земля скользнет мимо планеты-гиганта, едва-едва разминувшись с ней. Чудовищная гравитация Юпитера разгонит Землю до третьей космической скорости.

Впервые мы увидели Юпитер через два месяца после того, как прошли перигелий. Поначалу он представлялся невооруженному глазу как неяркая световая точка, которая, однако, вскоре превратилась в крохотный диск. Прошел еще месяц, и Юпитер вырос до размеров утраченной Луны, но являл собой багровый, а не лучезарно серебристый шар. Если напрячь глаза, то можно было различить полосы на его поверхности. Затем лучи геодвигателей, которые пятнадцать лет стояли перпендикулярно поверхности Земли, начали наклоняться. Окончательные корректировки угла были сделаны, когда мы приблизились к месту нашего космического рандеву.