Ветка Лауры

Почва глиниста. Спустясь, лес по местам с пашнею попеременно, и селения везде частые. Река Теша и, наконец, луг, где разливается Ока, которую переезжают под городом. Муром стоит на горе вдоль оврага. Тут встретил брата. Радость, обедали и поехали, я сел с ним. До Драчева 27 1/2, до Мошек 26 1/2 (верст)».

Так после длительной разлуки Радищев встретился с братом Моисеем. Вместе на почтовых поехали на Судогду и на следующий день уже были во Владимире, Радищев пишет в путевых заметках:

«Под городом переезжают Клязьму по живому мосту. Володимер на горе, в самой середине строение каменное, потом улица господских дворов деревянных и слобода ямская длинная».

Что мог видеть Радищев в нашем крае? Владимирку. По ней он отправился в Сибирь, по ней возвращался назад после многолетней ссылки. Свернув после Ундола в сторону от Владимирки, Радищев заехал в Андреевское, к бывшему президенту Коммерц-коллегии графу Воронцову, оказывавшему опальному писателю моральную и материальную помощь в трудные годы.

Нам трудно представить Владимирку радищевских времен. Мы привыкли к асфальтированной автомобильной дороге Москва — Горький, которая на наших глазах делается все шире и благоустроенней. С удивительной быстротой мчатся по шоссе машины: утром владимирцы выезжают в Москву, чтобы попасть на дневной оперный спектакль в Большом театре.

Миллионы людей знают старую Владимирку по картине Левитана. В этом скромном и сокровенно написанном пейзаже Левитан раскрыл традиционную тему дороги, столь выразительно трактуемую в народных песнях, в русской литературе от Радищева и Пушкина до Блока. Левитановская «Владимирка», звучащая симфонией печали, по своим гражданским чувствам очень близка дорожным размышлениям Радищева, его большим социальным идеям и глубине чувств. Тема дороги и у Радищева, и у Левитана связана с думами с судьбах Родины.

Каковы были нравы того времени, правдиво свидетельствуют сатирические издания Николая Новикова — современника Радищева. В журнале «Трутень» описывается деревенский помещик, который жил в доме, построенном дедушкой «на время». Но в этом доме так «обжились, что нового и по сие время не построили; ибо батюшка сего дворянина отягощен был делами, а именно: пил, ел и спал, а сынок к строению не имеет охоты, но вместо того упражняется в весьма полезных делах, ибо он изыскивает: может ли боец-гусь победить на поединке лебедя, ради чего выписывает из Арзамаса самых славных гусей и платит за них по двадцать, по тридцать и по пятидесяти рублей за каждого. Он имеет также бойцов-петухов и содержит огромную псовую охоту и наложенный на него соседями за помятые их хлеба оброк каждый год платит беззаимочно».

«Трутень» упоминает еще о сынке приказного, который лазил по голубятням, гонял голубей, держал петухов для боя и выкармливал разного рода собак. Журнал «Щепетильник» рассказывает об одном молодчике, который не мог письма написать без помощи дядьки, но зато знаток был в голубях и собаках. Страсть к ним простиралась до того, что однажды, парившись в бане и увидя из окна стаю голубей, он бросился на будку, схватил шест и начал нагой гонять своих птиц.

Немного сохранилось близ владимирской дороги мест, напоминающих нам о XVIII веке, но все же такие места встречаются. Вот Ундол, где останавливался Радищев. На пригорке раскинулась тенистая роща, названная в народе «Суворовской». По деревенскому преданию рощу садил сам Александр Васильевич Суворов — великий полководец, любивший подолгу жить в своем ундольском имении. До сих пор в Ундоле не прочь поговорить о том, что генералиссимус Суворов по утрам выезжал на сером в яблоках скакуне на Владимирский тракт и скакал по направлению к Владимиру до Пушничихи-горы. В Суворовской роще старых деревьев сохранилось мало. Но, глядя на далекую кромку старинного леса, слушая шум полевого ручья, сливающийся с пением жаворонков, вьющихся над простыми крестами деревенских могил, думаешь о том, что век Суворова и Радищева живет в этом среднерусском уголке.

Дорога в Андреевское сворачивает за Малой Пекшей вправо и проходит то через орешниковое мелколесье, то мимо деревень и деревенских речек и прудов, то полевым раздольем, где стоит вековая тишина.

Здесь братья отважились на смелый поступок: вместо того, чтобы ехать по указанному Радищеву маршруту, они свернули в сторону и заехали в Андреевское. Об этом в заметках сказано скупо:

«У графа обедали…»

Что заставило Радищева, столь спешившего в пути, остановиться в Андреевском, отъехав всего лишь несколько десятков километров от Владимира? Дело в том, что Андреевское было поместьем Александра Романовича Воронцова, сыгравшего видную роль в судьбе писателя-революционера.

Не касаясь подробно взаимоотношений Радищева с Воронцовым, скажем лишь о том, что Александр Романович был одним из самых образованных людей своего времени. Он длительное время являлся всемогущим президентом Коммерц-коллегии, где до ссылки служил и Радищев. Будучи деловым, властным человеком с «кремневым» характером, Воронцов горячо полюбил Радищева, отличавшегося неподдельной честностью и стойкостью убеждения. И когда над писателем-революционером разразилась гроза, Воронцов, не знавший «ни страха ни угодливости», оказал большую поддержку автору «Путешествия», несмотря на то, что недруги обвиняли его в сообщничестве «бунтовщику». Недаром опальный писатель назвал Воронцова «душесильным» и вел с ним оживленную переписку.

Итак, братья Радищевы встретились в Андреевском с Воронцовым.

Что представляло в те годы Андреевское?

Огромный дворец прекрасной архитектуры был описан в середине прошлого века в «Русском архиве». Как сообщает автор заметки, дворец «вполне сохранился в том виде, как он был при графе А. Р. Воронцове, со всем устройством, гобеленовыми обоями, бюстами, театром, обширною портретною галереею».

Таковы печатные данные. До наших дней сохранился громадный архив А. Р. Воронцова, представляющий сущий клад для исследователей. Большая часть воронцовских бумаг находится в настоящее время в Ленинграде, но богатейшие фонды лежат во Владимирском государственном архиве. В последние годы в этих фондах найдены ценные материалы, проливающие свет на многие известные страницы жизни Радищева, характеризующие его деятельность в таможне.

Вот подлинная служебная записка Радищева Воронцову, сообщающая о делах Коммерц-коллегии. Характерный радищевский почерк, золотистые чернила, которые предпочитал писатель.

Из тьмы екатерининской ночи доносится к нам голос Радищева — патриота, страстно любившего свою Родину, заботившегося о международном авторитете своего государства. Например, в «Инструкции от государственной Коммерц-коллегии определенному в Гамбурге, Любеке и Бремене Российским Генеральным Консулом…» Радищев требует от русского представителя поступать «во всяком случае прилично своему званию, как того требует слава Российской нации и должность честного человека», «защищать правость своего дела», сохранять «честь Российского флага во всех портах».

Много еще интересного о Радищеве можно рассказать, рассматривая вновь найденные документы. Но возвратимся к вопросу, который сейчас нас волнует — к вопросу о портрете писателя.

В воронцовском архиве имеется «Ведомость дворовым людям в Андреевском» с поименным перечнем людей, живших при графском дворе. Здесь были — приказчики, конторщики, писари, ключник, наклейщики, столяры, садовники, шорники, портные, сапожники, печники, медники, слесари, кузнецы, конюхи, музыканты, форейторы, художники, официанты, рыбаки[2]. Между прочим, старший официант при дворе получал на шесть рублей больше, чем архитектор.

Среди воронцовских бумаг обращает на себя внимание счет «с кого на сколько взыскать следует за покраденное живописцами постное масло». Но из дел крепостных живописцев можно понять, что масло было всё-таки израсходовано на работы. Много трудились художники Иван Бабарин, Федор Страхов и ученик Федор Ефимов. Они не сидели без дела, а усердно работали над созданием воронцовской портретной галереи.

2

Владимирский архив, фонд Воронцова, дело № 187, листы 115–116.