Ветка Лауры

— Я пил из его струй.

Александр Иванович побледнел, сыграл несколько аккордов на клавесине, вновь прошелся по комнате и сказал:

— Слушай.

Зазвучали пламенные и нежные стихи:

Лицо Одоевского было бледным, он трепетал словно в лихорадке, расхаживал по комнате, гордо подымая голову. Его руки были крестом сложены на груди и слова, словно чудом, срывались с уст:

За окном бесновалась пурга. Курицын возился на кухне, гремя посудой. Янушкевич сидел растроганный, вспоминая далекую страну. По щекам Александра Одоевского катились слезы. Он говорил:

— Милый Янушкевич, мы всегда будем верны ей!

…Прошло немного времени. Новые странствия и беды выпали на долю Янушкевича. Александр Иванович Одоевский, посланный на Кавказ, в солдатской шинели, под пули горцев, был сведен в могилу тропической лихорадкой. Вслед за ним умер и отец, старый князь, не перенес гибели любимого сына. Верный Курицын посадил желудь с ветки Лауры на могиле своего «батюшки Александра Ивановича». Дуб хорошо принялся.

Поныне на берегу Черного моря, недалеко от Туапсе, возвышается ширококронный дуб. Он слушает неумолчный шум Черного моря и склоняет свои ветви над могилой изгнанника. Но могила его не забыта: люди, приходя сюда, вспоминают вещие слова поэта об искре, из которой разгорелось пламя.

ПУТЕШЕСТВИЕ КРИТИКИ

ПРОШЛОМ веке, в тринадцатом году, по владимирским местам путешествовал князь и сочинитель Иван Михайлович Долгорукий. У него были хозяйственные заботы, но не последнюю роль здесь играла и охота странствовать. Недаром Иван Михайлович так об этом поведал миру:

Что же увидел именитый странник, путешествуя по центральной России?

Есть под городом Юрьев-Польским селение Флорищи. Тут произошел памятный эпизод. Вот что рассказывает Долгорукий в «Журнале путешествий из Москвы в Нижний». «Мужик, у которого остановилась моя передовая повозка, увидев меня, пал в ноги, припомнив, что я когда-то сына его пощадил при рекрутской отдаче. Благословлял меня беспрестанно. Душа моя уступила первым движениям своим, и я заплакал. Но дошло дело до фуража. „Почем овес, сено?“ — „Батюшка! Лишнего не возьму“. — „Хорошо! Однако, что стоит?“. Цена объявлена дороже многих других хозяев в той же деревне. „Как же, друг мой, тебе не стыдно, хваля меня, так много брать дороже прочих?“-„Воля твоя, барин, меньше нельзя!“ — „Хорошо! Так не прогневайся: я переберусь туда, где дешевле“, и перенес мой обед к другому крестьянину. Я охотник до гречневой каши. Повар мой ее тут и приготовил, но мужик рассердись, что не у него взял овес и сено, не дал и каши, а на новом дворе уже ее готовить было некогда, и так я лучшего своего кушанья лишился. Ах! Как жаль мне было моей чувствительности и слез! Вот что делает корысть! Надежда взять с меня рублей 20 за фураж сделала меня благодетелем, отцом; повернулся ветер не туда, и мужик мне отказал в горшке каши: и после этого (а подобных случаев много) можно ли полагать признательное сердце в трупе нашего крестьянина?»

«На пути, ехавши мимо погоста, — пишет в том же путевом дневнике Долгорукий, — где похоронен первый муж жены моей и любимая дочь ее, я остановился и вышел на гроб их. Сельский священник отправил литию, вечная память раздала свои отголоски в моем сердце, слезы брызнули. И нам со временем отдадут тот же долг наши потомки».

Комментарии к этим словам излишни. Перед нами сочинение эпигона Карамзина, описывающего свои «чувствительные путешествия» в духе казенно-дворянской идиллии.

Сентиментальные путешественники не интересовались народом. Их внимание привлекали, прежде всего, небо и травка, поющие птички и шумящие ручейки и, главным образом, сам друг.

Но мы знаем, что в русской литературе были описания путешествий и совершенно иного рода. В лучших радищевских традициях написана книга «Путешествие критики», автор которой скрылся под псевдонимом С. фон Ф. Каждая страница этой книги дышит ненавистью к деспотизму и крепостничеству, проникнута горячей любовью к простым русским людям.

Книга «Путешествие критики» вышла в свет в 1818 году в типографии ученика владимирского издателя Матвея Пономарева — С. И. Селивановского. Небезынтересно отметить, что в дальнейшем Селивановский был тесно связан с декабристами. Книга С. фон Ф. быстро стала библиографической редкостью и даже в специальных справочниках о ней не говорилось ни слова.

Казалось, о книге забыли. Правда, в 1914 году В. Евгеньев в своей работе «Писатели — борцы с крепостной неволей» упомянул «Путешествия критики», но интереса специалистов это не привлекло.

Прошло много лет. В 1951 году Московским университетом «Путешествия критики» было переиздано. Книга вышла очень изящно оформленной и сравнительно большим тиражом. Литературоведы отмечали, что извлеченное из тьмы забвения произведение содержит весьма ярко выраженный элемент демократической культуры начала XIX века. В «Вестнике Московского университета» писалось: «Приходится пожалеть, что неизвестный автор „Путешествия критики“, скрывавшийся под псевдонимом С. фон Ф., остался нераскрытым и поныне».

И вот в наши дни, благодаря случайным находкам, таинственный псевдоним раскрыт. Автором «Путешествия критики» оказался владимирский учитель Савелий Карлович фон Ферельтц. Обнаружен протокол заседания Совета Московского университета, в котором есть запись «О припечатании в „Московских ведомостях“ касательно пожертвований, учиненных учителем владимирской гимназии фон Ферельтцем в пользу оной один экземпляр изданной Ландкарты или плана географии…» Почти одновременно в Ленинграде в историческом архиве обнаружили среди дел Московского цензурного комитета любопытные памятки. В графе «Название рукописи» стояло: «Путешествия критики», в графе «Автор»: «Сав. фон Ферельтц — учитель».