Страница 22 из 28
(Шаман утвердительно опустил веки.)
Прямо из крутого, щетинившегося сланцами берега торчали остатки бревенчатого сооружения, напоминавшего огромный горизонтально уложенный колодец. Бревна посерели от времени.
– Что это?
– Была сланцевая шахточка, потом склад. Вход засыпали после войны. Но берег размыло.
– Что там было?
– Взрывчатка, горючее, оборудование…
– Что-нибудь есть сейчас?
– Беру кое-что для хозяйства: железо, вар, всякую мелочь. Можно найти что-то полезное и для городской жизни, но тащить на такие расстояния неразумно.
– Есть оружие, боеприпасы?
– Раньше оружие не оставляли на неохраняемом объекте.
– Возьму что-нибудь легкое на память.
– Твоя городская квартира и так забита хламом.
– Да. Откуда ты знаешь?
– Ты годами таскаешь «что-нибудь на память», и, наверное, это уже мешает тебе жить.
– Не нужно ничего брать?
– Бери то, что нужно. А «на память» приучай работать память.
– Но предмет может вызвать воспоминания, «оживить» их. Студентов учим, что предмет – внешняя опора воспоминаний.
– Воспоминания могут «забить» твое сознание, как хлам квартиру.
– Люди дорожат своими воспоминаниями.
– Я говорю не о том, что само запомнилось, а о том, чтобы ты не наращивал объем воспоминаний искусственно.
– Есть целая культура организации воспоминаний: фотографии, видео, сувениры…
– Куда, зачем и какой багаж впечатлений тащит твое сознание?
– В каком смысле?
– Память нужна человеку не для прошлого, а для будущего. Не заполняй ее искусственно, это может помешать продвигаться в будущее.
Издали огромное летное поле казалось сплошь покрытым цветами, но под ногами лежали поржавевшие железные полосы с выдавленными круглыми отверстиями. Трава и росла в этих отверстиях. В основном полосы сохранились такими же ровными, как и более полувека назад, хотя местами были изогнуты и даже скручены от перемены температур и влажности. При ходьбе иногда попадались «всплывшие» за полвека из мерзлоты валуны, окруженные кусками порванного и покореженного железа.
Снег сошел уже недели четыре, и летное поле цвело поверх буйной молодой зелени ковром синей незабудки, белой пастушьей сумки, неизвестных мне сиреневых, красных и желтых цветов. Тонкий запах цветов, ярко-синее до фиолетового оттенка небо, полукольцо черно-синих гор со сверкающими снегом вершинами, мирное жужжание шмелей и порхание бабочек в сочетании с железной взлетной полосой, сохранившей какой-то дух тех суровых лет, подействовали на меня особым образом: день был так прекрасен и так трагичен, что любое действие было бы бессмысленным лукавством. Я просто лег на нагретые солнцем травы и полосы, положив руки под голову. Шаман глянул на меня и молча удалился к невысоким строениям на краю аэродрома. Очень высоко, наверное, уже в ионосфере, парила одинокая белая птица, и я «ушел» за ней. Не спал и не бодрствовал, а как-то «впитывал» красоту и трагичность, бесконечность и мимолетность этого мира. Через несколько часов спокойствие и ясность Шамана стали понятны мне.
– Теперь понял про бесполезность «предметов на память».
– (Шаман кивнул.)
– Спасибо тебе.
– Не за что. В городе нельзя постоянно находиться в этом состоянии.
– Почему?
– Многие окружающие будут неосознанно пытаться взбаламутить тебя.
– ???
– Это так же естественно, как кинуть камень в спокойную воду. Большинству городских необходимо везде обозначать свое присутствие.
– У себя в квартире я могу это практиковать?
– Конечно. Но потом, чтобы заняться городскими проблемами, тебе будет необходимо волевое усилие.
– Зачем вообще людям нужна эта социальная суета?
– А где же человек может развиться до уровня контроля над собой?
– Мне кажется иногда, что социальные связи мешают развиваться, расти.
– В чем-то мешают расти, в чем-то – опуститься. Неустойчивому социальные связи необходимы.
Шаман льет дробь из аккумуляторных пластин. Технология проста: свинец стекает от костра по стальному желобку и капает в ямку с водой. Иногда капли застывают «с носиком», поэтому мы с Шаманом обиваем дробь в каком-то железном баллоне. Меняя наклон желобка и температуру, Шаман меняет «номер» дроби. Оказывается, сланцы не набирают влагу и горят жарче, чем дрова.
Трудно придумать занятие скучнее. В отличие от меня Шаман сосредоточен и спокоен, ему не скучно, но и поговорить он не против.
– Ты тратишь большую часть бодрствования на всякие работы, и у тебя остается часа три-четыре на местные практики.
– Да, примерно так.
– В городе ты мог бы иметь больше времени.
– Нет, примерно так же. И там нет местных практик.
– Тебе не скучно столько часов лить дробь? Мне это капанье действует на нервы.
– За день делаю годовой запас. А от скуки у меня есть аэродромы подскока.
– Есть недалеко еще аэродромы?
– Я говорю про внутренние аэродромы.
– Что это?
– Любому человеку со временем надоедает чем-либо заниматься.
– При чем здесь аэродромы?
– Человек как самолет. (Смеется.) Летит-летит, потом ему нужно сесть и заправиться.
– Человеку нужно поесть? (Смеемся вместе.)
– Когда тебе надоедает заниматься каким-либо делом, ты или бросаешь его, или делаешь волевое усилие для продолжения.
– Естественно.
– Беда в том, что ты и бросаешь дело, и делаешь усилие неосознанно.
– Обычно заставляю себя осознанно.
– Ты когда-нибудь делал выбор: «Бросить или сделать волевое усилие?»
– Нет, но я понимал необходимость продолжения.
– Необходимость – не выбор. Даже не совсем волевое усилие. Выбор делается без необходимости. Ты делал такой выбор?
– Трудно сказать.
– Выбор без необходимости сделать волевое усилие и есть аэродром подскока в твоих делах. Без него твой «самолет» не улетит дальше обычного радиуса.
– Чтобы развиваться, нужны волевые усилия?
– Для дел. При развитии усилия бывают и вредны.
– Как это?
– Когда человек напрягается, он становится жестче, консервативнее.
– Для развития себя нужно расслабиться?
– Разрешить себе изменяться, расти, понимать. А уж с этим или расслабиться, или собраться – по ситуации.
Берег сокровищ
Пока я собирал плавник и сланец для ночного костра, Шаман нажарил местной травы, напоминающей петрушку.
Заросли этой травы буйно покрывали весь видимый обрывистый берег, поэтому я удивился ее съедобности.
– Обычно съедобные травы нужно искать.
– Мы и нашли.
– Но здесь ее больше, чем всех других трав на склонах.
(Шаман пожал плечами.)
– Вкусно. Какой-то особый рецепт жарки?
– Какой может быть рецепт жарки? (Шаман засмеялся.) Жарь.
– Что это за трава?
– Местные называют ее дикой петрушкой. По науке не знаю.
– Обладает лекарственными свойствами?
– Примерно как петрушка, только сильнее.
– Так ее нельзя столько есть? (Я задержал вилку у рта.)
– Можно. (Шаман опять засмеялся.) Только будешь мало спать и много думать о женщинах.
– А ты?
– Я не сплю в белые ночи более двух-трех часов. Как и все здесь.
Петрушка дикая
© Фото автора
В полчетвертого утра проснулся от рева белухи. Казалось, что она проревела прямо над ухом, но колесо ее огромной спины медленно перекатывалась в сотне метров от берега. Шамана не было. Судя по костру, он подкладывал плавник примерно час назад. Поймав себя на том, что и спина белухи выглядит привлекательно, решил больше не ложиться. И дикой петрушкой не злоупотреблять.