Страница 21 из 28
– Всего три раза?
– Падений с льдин или со скал возле берега, когда можно сразу вылезти, не считаю.
– Ну, ты – отморозок.
– Отморозок – ты. Лезешь в полынью просто так, вообще без нужды.
– Не просто так. Сначала стараюсь разогреться. Потом опыт. И всегда хорошо продумываю еще до прыжка, как вылезти назад. Это – моржевание.
Бухта Светлая
© Фото автора
– Падение с льдины не опаснее моржевания. Все зависит от отношения.
– Опаснее. В зимней неуклюжей одежде, которая еще и намокает. Такого опыта у «моржей» нет.
– Потренируйся в одежде, вот и будет опыт.
С годами я убедился, что Шаман вовсе не собирается где-нибудь случайно погибнуть. Его отношение к жизни и смерти нельзя не только назвать наплевательским, но, напротив, он относится к этому гораздо серьезнее большинства людей.
Некоторые «ужасные трюки» Шамана вроде перевозки (дрейфа) на льдинах по ветру бревен и других громоздких вещей или спусков скольжением по ледникам сегодня уже не кажутся мне опасными. Весенний дрейф, например, оказывается, применим только в закрытых лагунах, из которых льдину вряд ли может вынести, и она почти неминуемо будет прибита к берегу господствующими ветрами. Дрейфу можно помочь шестом или можно поспать-позагорать на льдине, лежа на туристическом коврике. «Отмороженный» спуск по снежным языкам с крутых склонов оказался после небольшой тренировки с палкой, выполняющей роль руля и тормоза, полностью регулируемым и по скорости, и по направлению. Опасно все это лишь без подготовки.
Возник обратный вопрос.
– Вообще когда-нибудь рискуешь?
– Все рискуют, даже переходя улицу.
– Я не об обыденном уровне, а о большей степени опасности.
– Одному на побережье всегда опаснее. Приступ болезни, снимаемый в городе уколом, здесь может оказаться смертельным. То же – травмы.
– А кроме бытового риска?
– Полного контроля не будет никогда. Но у меня его больше, чем у простого человека.
– Как этого делаешь?
– Стараюсь предвидеть последствия, не испытывать зря ситуацию на прочность, не раздражать Духов местности, быть в потоке. Словами трудно описать.
– Это требует дополнительных затрат энергии?
– Наверное, хотя я давно привык.
– Оправданно ли?
– Смотря как собираешься умереть.
– Что?!!!
– Лучше сказать не «умереть», а «перейти»?
– Куда перейти?
– В царство мертвых, мир предков, загробную жизнь. Хоть горшком назови.
– Как-то ты слишком без уважения.
– Уважение – не в придыханиях и восклицаниях, а в реальной подготовке.
– Как это?
– Если тебе все равно, как умереть, ты к этому не готовишься, хотя можешь много говорить, например, об уважении. А с уважением слова не столь важны, как реальная подготовка.
– Ты собираешься умереть определенным образом?
– Да.
– Будешь самоубийцей?
– Не утрируй.
– Но ведь не мы выбираем время, место и способ.
– Mors serta, hora inserta[49].
– Да понятно, в университетах обучались.
– Мы можем выбирать или строить начало матрицы перехода.
В этот момент я испытал нечто сравнимое с мгновенным мысленным катапультированием и возвращением в ситуацию. Казалось, я привык уже к тому, что Шаман весьма образованный человек. Годы жизни в Ярославле (2000–2004) сделали его и очень современным. Но на побережье возле костра непоколебимо спокойный Шаман с его неторопливыми четкими движениями, длинными паузами и простой чеканной речью настолько создавал образ древней мудрости, что обыденно употребленная им, в общем вполне к месту, современная терминология резко переворачивала восприятие.
– Как же ты резко выходишь из образа терминологией.
– Не я. Это твой образ меня упрощен.
– Знаю.
– Ты тоже многих вводишь в подобное состояние.
– Знаю. (Хохочем.)
Бликующая на солнце зеленая морская вода лижет, омывает подножье черной скалы. Хотя скала, когда высохнет, не совсем черная, сероватая. И не подножье, скала под водой еще метров пять до пологого дна, усеянного огромными камнями. Просто так воспринимается.
Про дно знаю из рассказов Шамана и промеров для краболовки, сам не доныриваю даже в ластах. Может, на теплом море донырнул бы. Хотя – это вряд ли, без тренировки.
Метрах в ста от берега мелькает черный плавник Касатки. Что-то долго Шамана нет. Он как раз на дне, пошел за местной особо крупной мидией[50]. Нужна всего одна сетка, полакомиться. Впрочем, беспокойство – пустое. Случись что на дне, я ничем помочь не смогу.
Выскочивший как чертик на скальное плато Шаман прервал тревожные мысли. Сняв ласты и передав мне сетку с мидией, красный от задержки дыхания Шаман резко трясет головой, вытряхивая воду. Мокрые блестящие волосы кажутся черными.
Фукус (морской виноград)
© Фото автора
– Знаю тебя больше двадцати лет. Люди есть в 50–60 совсем белые, а у тебя все соль с перцем. Как это делаешь?
– Вот сейчас под водой чуть не просрался, хотелось вдохнуть.
– Так и сдохнуть можно.
– Можно в незнакомом месте. Но здесь почти точно знаю, когда выскочу. Еще бы мог, наверное, секунд десять-пятнадцать.
– При чем здесь седина?
– Экстремальность. Не сдох – помолодел чуть-чуть, когда восстановился.
– Другой бы там и сдох.
– Конечно. Мало ли у кого сердце, давление, холодовой шок… Нужно осторожно, постепенно.
– Экстремальность – общий рецепт?
– Один из. Пиши это аккуратно – готовых рисковать придурков много, а потом тебя же обвинят.
– Читал про японского крестьянина-долгожителя, который прижигает себе какие-то точки на колене или под коленом.
– У каждого в своем образе жизни свои рецепты.
Для аккуратности текста лучше проявить занудство (наверное, 35 лет педстажа дают о себе знать). Еще раз для «придурков» объясняю: для здоровья полезна только разумная, продуманная, безопасная экстремальность. Непродуманность чревата летальными или калечащами исходами.
Аэродром подскока
Понятно, что день будет жарким и солнечным. Кое-где над зеркальной гладью моря таяли белесые клочки ночного тумана. Шаман возился с браконьерской шлюпкой – благодарность за излечение бригады от тяжелого отравления. Он переделывал шлюпку в небольшой шлюп постоянно и радикально: усилил и закрыл борта, нарастил центральные ребро и небольшой киль, укрепил канат, выполняющий роль волноотбойника и причального бруса, подвижный парус, специально сшитый для него эвелнами. Кроме этого, в шлюпе имелись запасные весла, устройство для повышения устойчивости из шестов с пых-пыхами[51] и множество других приспособлений. Восьмиместная шлюпка стала четырехместной, но пойти на ней можно куда угодно.
Горы на далеком мысе огромного полуострова были видны необычайно ясно. Если не знать, что до них около семидесяти километров, можно поручиться, что не более двадцати.
– Собрался попрактиковаться в мореплавании?
– Пойдешь со мной?
– Куда?
(Шаман указал на синий мыс.)
– Успеем до ночи?
– Дойдем часов за десять-двенадцать.
– Шторм не налетит?
– Не звал бы тебя.
– А что там?
– Аэродром подскока[52].
– Настоящий ленд-лизовский?
49
Смерть определена, час не определен (лат.).
50
Мидиями, собираемыми в сетку. Но разговорное в единственном числе: «Пошел на утку», «…на кижуча» и пр.
51
Пых-пых – надувные мешки из шкуры морзверя.
52
Организация американских поставок по ленд-лизу воздушным путем требовала сети аэродромов, на которых самолеты заправляли, делали мелкий ремонт и профилактику. Такие аэродромы назывались аэродромами подскока. Часть засекреченных аэродромов была «законсервирована» после 1945 года. Информация о них постепенно была утеряна с естественной утерей архивов и забыванием или смертью очевидцев.