Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 48

— Знаете, Вениамин Игнатьевич, был у нас на Шебе один сержант, очень любил сказки разные и байки. Так вот, он рассказывал одну историю. Про Змею и Черепаху. Знаете?

Он дождался почти механического кивка врача, высвободил рукав из рук Вениамина Игнатьевича и спокойно и неторопливо вышел из медотсека, оставив Вениамина Игнатьевича злобно щуриться вслед и сжимать от бессильной ярости кулаки.

Знал он, знал эту дурацкую байку про змею, от злости и по дурости укусившую черепаху, которая перевозила ее через бурный речной поток. Черепаху погубила и сама утонула. И ведь прав, прав этот мерзавец — киборг просто так не сдастся и в случае чего порешит доктора за милую душу. Потонут — так оба. Хотя есть и более анекдотичный вариант, наверное, именно его солдатня в армии и рассказывала. Как там? «Сброшу — укусит», — думает черепаха. «Укушу — сбросит», — думает змея. Патовая ситуация, ничего не скажешь.

Остаток дня прошёл в привычной, почти рутинной бестолковщине. Вениамин Игнатьевич с удовольствием бы ушёл к себе в каюту и лёг спать, но был уверен, что и там ему не дадут покоя. Всем чего-то надо было от корабельного врача: то средство от запора (Владимир), то от диареи (Марья Сидоровна), то от головокружения (Наталья).

Вениамин Игнатьевич был терпелив и любезен. Мягко улыбался и сочувственно качал головой. Хотя больше всего на свете ему хотелось заорать в голос, что Владимиру надо больше двигаться, Марье Сидоровне меньше жрать всё подряд, а Наталье… Наталье трах хороший нужен! Нормальный такой член, чтоб в гландах застревал, и не будет никаких головокружений.

Но следовало «держать лицо». Не мог мягкий интеллигент Вениамин Игнатьевич орать на окружающих, не мог чеховский доктор Бобков гнать взашей пациентов.

А под вечер припёрлась мелкая прилипчивая девчонка Полина, ей, видите ли, захотелось поговорить с «опытным почти коллегой». Нашла коллегу! Вот уж правду говорят: гусь свинье не товарищ. Эта идиотка что-то вымучивала из себя по человеческой анатомии, а потом, пряча глаза, залепетала о содержании щурьков в неволе. Не подскажет ли ей Вениамин Игнатьевич чего интересного?

Назойливая девица стала, сама того не зная, последней каплей в чаше терпения Вениамина Игнатьевича, до крайности усталого, расстроенного и раздраженного.

И он выдал девице стимулятор, прямо слоновью дозу, посоветовал немедленно дать капсулу щурьку — и плевать он хотел на все. Если ему что и понадобится когда-нибудь от туповатой лаборантки, он так или иначе найдет, как на нее воздействовать, а терпеть ежевечерне ее щебетание про мерзкую лысую тварь он больше не в силах! Безголовая девчонка радостно поблагодарила «миленького Вениамина Игнатьевича» и вприпрыжку унеслась травить своего питомца.

Вениамин Игнатьевич вприщур поглядел на закрывшуюся дверь и злобно подумал: «Дура! Чтоб ты пропала со своей скотиной вместе!»

Долгий, почти бесконечный день подходил к концу. И Вениамин Игнатьевич чувствовал, что, несмотря на почти непреодолимое желание поговорить с рыжим навигатором ещё раз, несмотря на тревогу, недосказанность и некую неопределенность происходящего, ещё одну бессонную ночь он просто не выдержит. Не помогут ни стимуляторы, ни упражнения по дыхательной гимнастике. Надо поспать, очень надо.

Вениамин Игнатьевич почти обречённо потёр виски. Времени оставалось немного, сегодня, по расчетам, была предпоследняя ночь перед Степянкой. Он тяжело вздохнул: нет, он нынче не боец, всё завтра. Это будет его последний шанс договориться с киборгом «на берегу», поэтому всё же надо отдохнуть, собраться с силами и мыслями.

Он с трудом досидел до конца ужина, вымученно улыбаясь и устало кивая головой, не стал задерживаться на уже ставшие привычными посиделки и, успокаивающе похлопав глядящего на него Стасика по плечу, убрался к себе в каюту.

Там Вениамин Игнатьевич задвинул поглубже в шкафчик нектар жизни, напиток богов — пузатую бутылку с янтарной жидкостью, кинул в рот таблетку лёгкого седативного и с удовольствием вытянулся на своей койке. Буквально через минуту он провалился в глубокий сон без сновидений.

Утро встретило его уже привычным ароматом кофе и очень приятным приветом из детства — по всему кораблю разносился запах свежеиспечённых блинчиков. Не иначе сегодня дежурил Теодор, пилот. Он удивительно хорошо для брутального мачо управлялся со сковородкой и жидким тестом.

Вениамин Игнатьевич потянулся всем телом, смачно зевнул и улыбнулся. Всё же хорошо отдохнуть — это великое дело!

Как там говорят благочестивые лицемеры: чистая совесть — залог крепкого сна? Неправда. Залог хорошего сна — крепкие нервы и отменное пищеварение!

Вениамин Игнатьевич был уверен, что выйдет из этой игры победителем, именно он, а не ограниченный солдафон Стас и не наглый рыжий киборг. Кишка у них тонка против доктора Бобкова. Будет так, как хочет он. Особенно смешил этот самозваный навигатор. А слабое сопротивление его новой игрушки — это забавно и даже пикантно. Да он просто смешон, этот лже-Денис-I.

Ну что ж, вот и повеселимся. Начнём Большую Игру, господа!

Вениамин Игнатьевич вышел из каюты, насвистывая себе под нос довольно игривый мотивчик. Он отчаянно фальшивил и даже сам это слышал, но это не портило ему настроение, отнюдь нет. Более того, с каждой руладой, не попавшей в ноту, оно повышалось на один градус.

Ничто сегодня не могло бы испортить настроение Вениамина Игнатьевича, да если честно, то и действительность подкидывала ему мелкие, но очень приятные неожиданности и крохотные сюрпризики.



Полина сидела расстроенная и не шутила с парнями. Этот милый нюансик погладил мягкой лапкой прелестное утреннее расположение духа Вениамина Игнатьевича.

Пилот смог напечь именно таких блинчиков, как любил мальчик Веня. Даже магазинное клубничное варение (куча консервантов с клубничной отдушкой) напомнило дачу и жаркое солнце середины лета.

И у Стаса был слегка помятый вид. И возился он на стуле… Может, геморрой? Наконец-то?

Вениамин Игнатьевич довольно хихикнул и потёр ладошки.

— Ну-с, молодые люди, как наш график? Ни опережения, ни отставания не предвидится?

Навигатор коротко взглянул на доктора и негромко проговорил:

— Всё по плану. Завтра будем на орбите Степянки.

Учёные завозились за столом, возбуждённо переговариваясь и переглядываясь. Настрой Вениамина Игнатьевича будто передался всем, в воздухе повисло предвкушение перемен с лёгким привкусом тревоги.

А Вениамин Игнатьевич тем временем в упор разглядывал Дэна. Сегодня он должен с ним поговорить. Убедить не убегать на Степянке, убедить, что он, доктор Бобков, не враг ему, что всё произошедшее — это недопонимание и недоразумение.

Вениамин Игнатьевич отвёл взгляд от невозмутимого и слишком спокойного лица киборга.

Мда… Сложновато это будет сделать. После его выпадов и приказов, довольно недвусмысленных. Надо что-то придумать…

Всё-таки полноценный отдых — лучшее лекарство, за этот день Вениамин Игнатьевич переделал столько дел, сколько не сделал бы и за неделю.

Он был приветлив и весел, для каждого нашёл добрые слова. Владимиру польстил, с пилотом пошутил, с Полиной участливо поговорил.

Никому было невдомёк, что корабельный врач просто-напросто тренирует свою искренность: сегодня важно было не опуститься ниже пятидесяти одного процента, а желательно и парочку процентов иметь в запасе. Мало ли что.

После довольно сытного ужина все быстро разошлись по каютам, будто торопили следующий день, хотели побыстрее добраться до места.

Вениамин Игнатьевич, так и не растратив всю сегодняшнюю энергию, внимательно и чутко прислушивался к звукам и шорохам на корабле.

Вот прошёл, мурлыча себе под нос фривольную песенку, Тед. Вот убралась восвояси тяжело вздыхающая Полина, время от времени громким шепотом причитающая:

— Мосенька, хороший мой, ты где?

Вот затихла журчащая вода в душе — значит, и Дэн отправился к себе в каюту.

Вениамин Игнатьевич выждал ещё с полчаса, после того как на корабле стихли все звуки, кроме мерно гудящих двигателей, и выскользнул в коридор. К груди он прижимал довольно объёмный пакет. Это было его последнее секретное оружие. Фауст-3, можно сказать. Только на него была вся надежда, на него и пятидесятитрёхпроцентную искренность Вениамина Игнатьевича. Плюс есть пара козырей в рукаве, при помощи которых правдивость его слов будет стремиться к абсолюту.