Разглашению не подлежит

Когда капитан выпрямился, Козлову показалось, что никогда еще этот гитлеровец не был так похож на обезьяну.

- Значит, Шитаренко? - словно очнувшись, сказал Вольф и потянулся к телефону, чтобы доложить о своем решении Фуксману.

Итак, курьером идет Шитаренко.

Еще одна, последняя встреча с ним в поле.

Николай внимательно слушает задание.

- За линию фронта вас доставят на ночном бомбардировщике. Не удивляйтесь, для них курьер ценнее бомбового груза. Вреда он может причинить больше самой мощной фугаски. Сбросив вас, немцы даже подозревать не будут, что эта бомба упадет на их же войска. Не теряйтесь ни при каких обстоятельствах. Нет такого положения, из которого настоящий разведчик не смог бы выпутаться. Пусть это будет вашим девизом. Передайте привет нашим товарищам, спросите, будут ли новые поручения. Скажите, что у «Байкала-шестьдесят» все в порядке.

…Шитаренко отправили сначала в зондерлагерь - там ему сшили обмундирование, подготовили документы. Инструктировал его Фуксман. А потом дорога на аэродром, ночной полет и прыжок на родную землю.

Ждать его возвращения не меньше месяца. Козлов считает дни, а они тянутся медленно-медленно. И в каждый из них все может случиться с Шитаренко. Могут перестараться наши зенитчики. Переходя на обратном пути линию фронта, он может наткнуться на шальную пулю. Одного лишь не должно быть - предательства.

Александр Иванович вспоминает о Шитаренко каждую минуту. Ему очень хочется, чтобы все было в порядке. А еще хочется, чтобы оттуда, с Большой земли, поскорее пришел человек и рассказал, как и что там. Явились ли к чекистам те, кого он направлял с паролем «Байкал-61»? Достаточны ли переданные с ними сведения? Удовлетворены ли в Москве его работой? И все вопросы, вопросы… Как плохо, что между ним и чекистами только односторонняя связь. Обещал майор Терехов прислать человека, видно, помешало что-то. А может, и шел, да не дошел.

Маловато силенок у тебя, Александр Иванович. Активных штыков в твоем подразделении раз-два и обчелся. Галя, ты и ушедший на задание Шитаренко. Была еще Люба - но теперь с ней никакой связи. Галя скучает по ней. Она скучает по хорошим людям, которых здесь нет. Она вместе с тобой огорчается, если что не так, вместе переживает опасности. И ей, пожалуй, тяжелее, чем тебе. Но об этом она ни слова. Никогда.

И тебе, и ей недостает весточек от родных, от знакомых. Первая мысль - живы ли? Будет ли к кому спешить после победы? Будет ли кого обрадовать тем, что до самого конца оставался бойцом? Выстоял несмотря ни на что. Всю войну под огнем. Всю войну в непосредственном соприкосновении с противником. Лицом к лицу. И ни малейшей дистанции. Никакого мертвого пространства.

Но говорить о том, что вернешься, еще рано. Бой продолжается. Чем сильнее удары по немцам на фронте, тем злее они здесь, в тылу.

Вурст долго сдерживался, а вчера пустил в ход кулаки. Правда, орудует он «больше правой рукой - левую покалечили партизаны. Дубасил того самого офицера, что собирался отомстить красным за отца, погибшего под Каховкой. Утром он опоздал в строй, пререкался с зондерфюрером. Хотя и русский, но его не жалко.

Капитан Вольф становится невыносимее с каждым часом. В глаза уже почти не смотрит. Орет, стучит кулаками. Летит из его рта слюна. Как будто только Меншиков виноват в том, что германская армия безостановочно катится на запад.

- Я больше не узнаю вас, Меншиков! Как начальником учебной части я вами недоволен. Мы выпускаем теперь не разведчиков, а черт знает что! Они же как бараны… Большевики будут ловить их голыми руками. Дисциплина в школе на грани развала.

- Но, господин капитан, вы же сами приказали урезать программу.

- Не я приказал! Обстановка!

- Приму меры.

- Принимайте, иначе скоро и посылать некого будет. У меня язык не поворачивается рекомендовать штабу этих оболтусов… До сих пор не вернулся ваш Шитаренко. Помните слова лейтенанта Фуксмана: отвечаем за него головой! Не знаю, как вы, но мне голова еще нужна. Я хочу дожить до победы Германии.

- А разве мне не хочется дожить до нашей победы?

- Если Шитаренко не вернется - не доживете!

- Тогда и вы, господин капитан…

- Я немец, мне простят. В крайнем случае - отстранят от должности. Но я и этого не хочу.

- Шитаренко вернется.

- Смотрите, Меншиков… Я продолжаю надеяться на вас и потому защищаю, как могу. После ухода полковника Трайзе штабники не раз пытались подобраться к вам. До сих пор я молчал, не желая расстраивать ваши нервы. Хотя бы поэтому я имею право рассчитывать на вашу искреннюю преданность.

«Ишь о чем заговорил,- обрадовался Александр Иванович.- Выпрашиваешь у меня искреннюю преданность. Честность моя тебе нужна. Как бы не так! Ты же, гад, сам нечестный с головы до ног. Ты хуже тех, кто воюет на фронте. Они убивают в открытом бою, а ты втемную. Ты производишь оборотней и их руками пытаешься завоевать свою победу. Как же тебя не обманывать, фашистская крыса? Да если можно было бы, я за все твои награды- их уже четыре - украсил бы твою грудь одной-единственной - кругленькой, слегка опаленной по краям дырочкой чуть повыше левого соска».

Приближался фронт, близилась и развязка. Оккупанты все больше злились на русских, все меньше доверяли им. Козлов чувствовал это и потому пистолет всегда держал при себе. В случае чего, одной обоймы хватит и на капитана Вольфа, и на обоих зондерфюреров. А там дело покажет. Не удастся уйти, что ж, поставим и на своей жизни точку. Теперь это уже не то, что там, на болоте, в Кучерских лесах. Все-таки немало сделано за два года. Жаль только Галю: намучилась, настрадалась. Два года ежеминутной готовности ответить и за себя и за мужа, если раскроется перед врагом их тайна.

Самое тревожное время - ночь. Может быть, начинают сдавать нервы, но Александру Ивановичу почему-то кажется, что возьмут его именно ночью. Стыдно будет капитану Вольфу перед всей школой: приютил под своим крылышком советского разведчика. Да и на его агентов это подействует. Оказывается, даже Меншиков, которого ставили в пример, работал против гитлеровцев. Вывезут на «черном вороне» тихонечко, без шума, а наутро объявят: капитан Меншиков с ответственнейшим заданием направлен в тыл Красной Армии…

Ночью слышен каждый шорох под окном, в коридоре кто-то ходит. Шаги, шаги. Недостучали чьи-то каблуки до твоей двери - можешь на время успокоиться. А потом опять - тук-тук… И уже не под окном, а под самой дверью. Замерли. Наступившая тишина кажется страшнее залпа гвардейского миномета.

Тишина… Тишина… И вдруг, как выстрел,- стук в дверь. Осторожный, косточками пальцев. Вскочил, пистолет из-под подушки…

- Кто там?

- Александр Данилович, откройте!

Капитан Вольф!

Левая рука, та, что с пистолетом, за спину, правая поворачивает ключ. Приоткрыл дверь, и сразу взгляд на гитлеровца. Лицо у него хотя и заспанное, но не хмурое. Оно даже чуточку веселое,- значит, пистолет ты схватил напрасно. Никто тебя не тронет, по крайней мере па этот раз. И все-таки: что же стряслось? Что подняло капитана среди ночи и заставило идти к русскому? Неужели перемены на фронте?

- Александр Данилович, я пришел сообщить вам: только что вернулся Шитаренко.

Он улыбается, жмет Козлову руку. Он сейчас на седьмом небе. Еще бы: все останется по-прежнему. И его голова держится на плечах, и сам он - на должности начальника разведшколы. А это для Вольфа важнее всего!

Он уходит ликующий. Он доволен, что и Меншикову доставил радость. Пистолета за его спиной не заметил. Не присматривался - до того ли! И конечно же, не догадался, не понял, не почувствовал, что причина для радости у Меншикова совсем иная.

Теперь и подавно не уснешь. Скорее увидеться бы, расспросить обо всем. Молодец Николай! Откуда и сила воли взялась? Оказывается, человек все может. Поставь только перед ним ясную цель, дай ему верное направление.

Вольф по случаю новой победы закатывает банкет. Козлов нетерпеливо дожидается подходящего момента, чтобы остаться один на один с Шитаренко. Но немец весь вечер не отпускает его от себя. Ни на шаг.