Империя хлопка. Всемирная история

Бостонские компаньоны были нетипичны по размеру своих инвестиций, но они были не единственными крупными торговцами, вложившими капитал в промышленное производство. Швейцарские торговцы к началу XIX века начали инвестировать в эльзасскую хлопковую отрасль, а также в зарождающийся хлопковый комплекс Ломбардии. Их примеру последовали барселонские торговцы. В Мексике также большая часть капитала, вложенного в хлопковое производство, происходила не из самой текстильной отрасли, а из состояний, накопленных в торговле. Из сорока одного капиталиста, открывшего хлопковые фабрики в Пуэбле с 1830 по 1849 год, девятнадцать были торговцами, пять – землевладельцами и только трое были раньше связаны с текстилем[304].

Богатые торговцы, многие из которых были иностранцами, также играли центральную роль в развитии российской хлопковой текстильной промышленности, и наиболее характерным примером был Людвиг Кноп. Кноп, родившийся в Бремене в семье торговцев средней руки, приехал в Россию в 1839 году в качестве помощника представителя манчестерской торговой фирмы de Jersey, импортировавшей пряжу. В восемнадцать лет он уже был хорошо знаком с технологиями производства хлопка и увлечен его перспективами. Когда спустя четыре года Британия отменила запрет на экспорт текстильных машин – запрет, согласно которому, в частности, с 1786 по 1843 год был незаконным экспорт мюль-машин (и их чертежей), Кноп начал привозить эти машины вместе с британскими инженерами и механиками в Россию. Он также импортировал выращенный в Америке хлопок и добывал кредиты за рубежом для российских производителей. С 1843 по 1847 год он построил восемь прядильных фабрик, в конечном итоге продав эти фабрики российским предпринимателям. На волне быстрого мирового роста хлопковой промышленности Кноп стал самым выдающимся российским промышленником[305].

Такая мобилизация капитала почти всегда происходила с помощью родственных связей. Например, бостонские компаньоны опирались на родственников в деле инвестиций. Точно так же поступало семейство Фрёнкель в Верхней Силезии, построившее в городе Лодзь и около него целую империю, занимавшуюся прядением, ткачеством и отделкой, эффективно объединив семейный капитал и управленческое мастерство. Однако лучшим примером важной роли семьи в зарождающейся хлопковой промышленности был Эльзас, где горстка семей господствовала в колоссальной местной отрасли на протяжении многих поколений: среди них Дольфюсы, Кеклены и Шлюмберже. Эти семьи были связаны взаимными браками. У Пьера Шлюмберже, одного из главных хлопковых предпринимателей Мюлуза, чьи прядильные фабрики и печатные мастерские после его смерти были оценены в 1,3 млн франков, имелось больше двадцати детей и внуков, которые вступили в зрелый возраст с 1830 по 1870 год. Девятнадцать из них были женаты, четырнадцать – на представителях эльзасской буржуазии, а трое – на представителях буржуазии хлопкового порта Гавр. Таким образом, текстильная буржуазия Мюлуза была невероятно тесно связана и способна к организации (в 1826 году ею было основано «Промышленное общество Мюлуза») и использованию власти в целях создания благоприятствующей их интересам политической, общественной и экономической среды. Один из их потомков, Андрэ Кеклен, получил меткое прозвище «султан Мюлуза»[306].

Россия: Людвиг Кноп и его жена

Франция: Андрэ Кеклен

Бельгия: Ливен Баувенс

Мексика: дон Педро Баранда

Таким образом, доступ к капиталу и опыт текстильного производства были необходимы для великого начинания по производству пряжи и тканей с помощью машин, но катализатором, превратившим эти предварительные условия в полноценную хлопковую индустриализацию, стало давление, а именно конкуренция с британским импортом. Во всем мире применение механизированного производства хлопка мотивировалось необходимостью замещения иностранного – как правило, британского – импорта внутренней продукцией, точно так же, как в свое время Англия активно боролась за освобождение от зависимости от импорта из Индии и переход на продукцию отечественного производства. К 1800 году Британия наводняла мировые рынки, экспортируя гигантские количества хлопковой пряжи и, в меньшей степени, ткани: стоимость экспорта в Европу с 1780 по 1805 год увеличилась более чем в двадцать раз[307].

Поначалу сами британские производители играли важную роль агентов распространения промышленного капитализма. Например, Райт Армитедж, манчестерский производитель хлопка, отправил своего брата Эноха в США продавать продукцию своей фабрики. Таким же образом McCo

Захват мировых рынков: Джон Райлендс, Манчестер, 1869 год

Однако в конечном счете фабриканты сосредоточились на производстве, оставив продажи разраставшейся группе торговцев. Уже в 1815 году в городе Манчестере было пятнадцать сотен торговых салонов, в которых клиенты могли делать выбор среди пышного разнообразия товаров. Здесь собирались торговцы из других стран. Например, Натан Ротшильд приехал из Германии для того, чтобы заказывать текстиль для торгового дома своего отца во Франкфурте в 1798 году, став первым из множества поселившихся в Манчестере германских евреев. После 1840 года к ним присоединилось большое количество греков, обслуживавших потребности Османской империи и соседних стран. Торговцы, базировавшиеся в иностранных портах, опираясь на кредиты богатых британских торговцев и банкиров, стали еще одним каналом продаж британского текстиля. Например, в Буэнос-Айресе быстро растущая группа британских торговцев продавала британскую пряжу и ткань с самых первых лет XIX века, одновременно экспортируя шкуры и другие мясные продукты. Например, Хьюго (Хью) Даллас импортировал такую пряжу и ткань за комиссию и посылал «информацию о соответствующих цветах, ассортименте, качестве и ценах» британским производителям, чтобы они могли приспособить свое производство к удаленному рынку, куда письма могут идти шесть месяцев[309]

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

304

Hau, L’industrialisation de l’Alsace, 335–38; Heinrich Herkner, Die oberelsassi-sche Baumwollindustrie und ihre Arbeiter (Strassburg: K.J. Trubner, 1887), 92; Pierre-Alain Wavre, “Swiss Investments in Italy from the XVIIIth to the XXth Century,” Journal of European Economic History 17, no. 1 (Spring 1988), 86–87; Thomson, A Distinctive Industrialization, 7, 117; Muller, “Die Textilindustrie des Raumes Puebla,” 225, 244.

305

М. Л. Гавлин, Из истории российского предпринимательства: династия Кнопов: Научно-аналитический обзор (Москва: ИНИОН, 1995), 12, 14, 16, 19, 21, 29 и далее, 36; Blackwell, The Begi