Страница 31 из 48
Рабство, иными словами, было жизненно необходимо для новой империи хлопка – точно так же, как подходящий климат и хорошая почва. Именно рабство позволяло плантаторам быстро реагировать на рост цен и расширение рынков. Рабство давало возможность не только срочной мобилизации очень большого количества работников при необходимости, но и для жестокого надзора и практически безостановочной эксплуатации в соответствии с потребностями этой растительной культуры, которая, выражаясь холодным языком экономистов, является «трудоемкой»[193]. Характерно, что многие рабы, гнувшие спину на хлопковых плантациях, были проданы и продолжали продаваться за хлопковую ткань, которую европейские Ост-Индские компании отправляли из разных частей Индии в Западную Африку.
Плантаторы Карибских островов, поощряемые своими государствами, растущими ценами, доступностью рабочей силы и, в определенных пределах, земли, находились на переднем крае хлопковой революции. Начиная с этого момента все новые границы хлопковых территорий сменяли друг друга, следуя за неустанным поиском новой незанятой плантациями земли и рабочей силы, а также почв, которых еще не коснулось экологическое истощение, столь часто сопровождавшее культивацию хлопка. Мировая хлопковая отрасль опиралась на «беспощадную пространственную экспансию»[194].
У плантаторов с Карибских островов был долгий опыт выращивания хлопка, но он был и у фермеров Османской империи и Индии. Почва и климат Карибов хорошо подходили для хлопка, но то же самое относилось и к почвам Западной Анатолии или центральной Индии. Торговцы Карибских островов легко доставляли огромные объемы хлопка на рынки Европы, но то же самое делали торговцы Измира и Сурата. Однако плантаторы на Карибах испытывали очень мало ограничений, относившихся к земле и рабочей силе. Так как местное население было истреблено, а рабы почти ежедневно прибывали из Западной Африки, из всех остальных производителей хлопка-сырца карибские плантаторы выделялись возможностью быстро реагировать на возникновение новых рынков. Хотя крупные землевладельцы Османской империи и Индии также прибегали к принуждению, чтобы заставить крестьян выращивать хлопок в своих землевладениях, рабство как таковое так и не укоренилось[195]. Более того, вливание капитала, позволявшее быстро перемещать ресурсы на Карибских островах, в других местах было заторможено из-за отсутствия частной собственности на землю и длившейся политической власти правителей Османской империи и Индии. Свежая земля и новая рабочая сила, капитализированные европейскими торговцами, которых практически ничто не ограничивало, ускорили бурный рост культивации хлопка.
Эти факторы дополнялись поддержкой, хотя и умеренной, которую плантаторы получали от своего государства. Уже в 1768 году британское Королевское общество искусств предложило золотую медаль «за лучший образец вест-индского хлопка», на которую спустя десять лет заявил свои права Эндрю Беннет из Тобаго, проведший годы за изучением десятков, если не сотен сортов хлопка. В 1780 году британское правительство наложило пошлину на хлопок, ввозимый на иностранных судах, при этом предполагалось, что «доходы будут направлены на поощрение выращивания хлопка на островах Лиуорд Его Величества, а также на поощрение импорта с этих островов в Великобританию». Позже британское торговое управление попросило польского ботаника Антона Панталеона Хове собрать семена хлопчатника в Индии и переправить их на Карибы. А в 1786 году лорд Сидней, государственный секретарь по делам колоний, под влиянием производителей в Манчестере, призвал губернаторов колоний в Вест-Индии поощрять плантаторов выращивать хлопок. В результате губернатор Доминики Джон Орд даже пообещал свободную землю тем, кто был заинтересован в выращивании хлопка на острове. С точки зрения конца XIX столетия такая государственная поддержка могла бы показаться весьма незначительной, однако она указывала вперед, в будущее, в котором тема вовлеченности государства в глобальный процесс обеспечения необходимого сырья для промышленного производства получит широкое распространение[196].
Но истинное значение карибских плантаторов заключалось не в поставлявшемся ими хлопке, хотя это было исключительно важное обстоятельство, а в институциональном нововведении, возникшем в результате карибского эксперимента: освоении земель посредством физического принуждения, возможного только при военном капитализме. Выращиваемый рабами хлопок создавал мотивацию и финансирование для беспрецедентного процесса включения территорий с недавно истребленным населением в мировую экономику. Благодаря рабству и экспроприации земель в масштабе континента была создана расширяющаяся эластичная сеть поставок хлопка, необходимая для промышленной революции, и вместе с ней – механизмы, с помощью которых потребности и ритмы промышленной жизни в Европе могли передаваться в сельскую местность всего мира. В этом процессе возник новый род рабства, который историки называют «вторым рабством» и который был тесно связан с ритмом, интенсивностью и доходами промышленного капитализма – движение, которое скоро также захватило африканский континент, в котором экономика стран Западной Африки все больше сосредотачивалась на поставках резко возросшего количества работников для Америки. Примерно половина рабов (точнее, 46 %), проданных в Америку между 1492 и 1888 годами, при были туда после 1780 года. Будущее рабства теперь было тесно связано с промышленным капитализмом, который оно сделало возможным[197].
Захват работников: палубы корабля работорговцев
Как показало резкое увеличение объемов хлопка, выращиваемого на Карибах, военный капитализм – именно потому, что насилие являлось его фундаментальной характеристикой – был мобилен. Его следующим пунктом назначения была Южная Америка. Хотя экспорт хлопка из Вест-Индии быстро увеличивался, спрос на него рос еще быстрее, и фермеры Южной Америки открыли для себя новый доходный рынок хлопка. В Гайяне с 1789 по 1802 год производство хлопка подскочило на ошеломляющие 862 %, подпитываемое одновременным ввозом примерно двадцати тысяч рабов в Суринам и Демерару[198].
Еще важнее была Бразилия. Первый бразильский хлопок прибыл в Англию в 1781 году, дополняя карибский, но скоро превзошел его. Хлопок был местной культурой для многих частей Бразилии, и производители веками экспортировали его в небольших количествах. В рамках процесса экономической модернизации своих бразильских колоний во второй половине XVIII века Португалия поддерживала выращивание хлопка, особенно в северо-восточных областях Пернамбуко и Маранайо. Когда первые усилия окупились, один современник отметил, наблюдая волну импорта рабов, что «белый хлопок сделал Маранайо черным». Хотя хлопок со временем стал «культурой бедняков», его первоначальная стремительная экспансия в Бразилии происходила за счет крупных рабовладельческих плантаций. Как и в Вест-Индии, хлопок в Бразилии никогда не составлял конкуренции сахару, а позднее и кофе, но его доля в совокупном экспорте Бразилии выросла до солидных 11 % в 1800 году и 20 % с 1821 по 1830 год[199].
Без каких-либо ограничений в отношении земли, как было в Вест-Индии, или труда, как было в Анатолии, объемы бразильского хлопка резко возросли. С 1785 по 1792 год Бразилия превзошла Османскую империю по поставкам хлопка в Англию. К концу этого периода около 8 млн фунтов бразильского хлопка прибыло в Великобританию, по сравнению с 4,5 млн фунтов из Османской империи и 12 млн фунтов из Вест-Индии. В Маранайо – теперь самой важной хлопководческой области Бразилии – экспорт удвоился с 1770 по 1780 год, снова почти удвоился к 1790 году, а потом почти утроился к 1800 году. На протяжении нескольких лет в конце 1780-х – начале 1790-х годов, в период, когда ни в Вест-Индии, ни в Османской империи производство хлопка существенно не увеличивалось, и до того, как хлопок из Северной Америки захлестнул рынок, Бразилия стала самым важным поставщиком для бурно развивавшейся британской хлопковой отрасли. Но бразильские фермеры не только производили хлопок в больших объемах, они смогли также выращивать его разновидности с особо длинным волокном, лучше всего подходившие для новой фабричной технологии[200]. К 1780-м годам рабы в Вест-Индии и Южной Америке производили почти весь хлопок, продававшийся на мировых рынках, и вплоть до 1861 года двигатель промышленной революции работал на этой взрывной смеси из рабства и завоеваний. Джон Тарльтон, успешный работорговец и ливерпульский торговец хлопком, понял, что торговля рабами, экспорт товаров из плантаторских экономик и процветание британского торгового флота были «взаимопроникающими + взаимосвязанными». И это сочетание было колоссально выгодным: хлопок и рабы сделали многих торговцев богатыми, и Тарльтон подсчитал, что его состояние с 1770 по 1800 год утроилось[201].
193
Stefano Fenoaltea, “Slavery and Supervision in Comparative Perspective: A Model,” Journal ofEconomic History 44 (September 1984): 635–68.
194
Moore, “Sugar,” 412, 428.
195
Resat Kasaba, “Incorporation of the Ottoman Empire,” Review 10, Supplement (Summer/Fall 1987): 827.
196
Transactions of the Society Instituted at Londonfor the Encouragement ofArts, Manufactures, and Commerce 1 (London: Dodsley, 1783), 254; Ellison, The Cotton Trade, 28; Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 77; Governor Ode to Lord Sydney, Roseau, Dominica, June 13, 1786, in Colonial Office, 71/10, Public Record Office, London; President Lucas to Lord Sydney, Granada, June 9, 1786, Dispatches Granada, Colonial Office, 101/26; Governor D. Parry to Lord Sydney, Barbados, May 31, 1786, Dispatches Barbados, Colonial Office, 28/60, Public Record Office, London; President Brown to Sydney, New Providence, 23 February 1786, in Dispatches Bahamas, Colonial Office 23/15, Public Record Office, London. О давлении производителей также см.: Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 75–76. Govenor Orde to Lord Sydney, Rouseau, Dominica, March 30, 1788, Public Record office, London, UK.
197
Роль рабовладения в истории капитализма была предметом многих обсуждений и мастерски обобщена Robin Blackburn, The Making of New World Slavery: From the Baroque to the Modern, 1492–1800 (New York: Verso, 1997), 509–80. См. также: важную статью Ronald Bailey, “The Other Side of Slavery: Black Labor, Cotton, and Textile Industrialization in Great Britain and the United States,” Agricultural History 68 (Spring 1994): 35–50; Seymour Drescher, Capitalism and Antislavery: British Mobilization in Comparative Perspective (New York: Oxford University Press, 1987), 9. Мнение о «втором рабстве» Dale Tomich, The Second Slavery: Mass Slavery, World-Economy, and Comparative Microhistories (Binghamton, NY: Fernand Braudel Center, Binghamton University, 2008). Catherine Coquery-Vidrovitch утверждает, что расширение рабства в Америке также вело ко «второму рабству» в Африке; см.: Catherine Coquery-Vidrovitch, “African Slaves and Atlantic Metissage: A Periodization 1400–1880,” работа представлена в “2nd Slaveries and the Atlantization of the Americas” colloquium, University of Cologne, July 2012; Voyages: The Trans-Atlantic Slave Trade Database, http://www.slavevoyages.org, доступ 31 января 2013.
198
Alan H. Adamson, Sugar Without Slaves: The Political Economy of British Guiana, 1838–1904 (New Haven: Yale University Press, 1972), 24; Joha
199
См., например: Roger Hunt, Observations Upon Brazilian Cotton Wool,for the Information of the Planter and With a View to Its Improvement (London: Steel, 1808), 3; Chew, History of the Kingdom of Cotton, 28; John C. Bra
200
Beshara Doumani, Rediscovering Palestine: Merchants and Peasants in Jabal Nablus, 1700–1900 (Berkeley and Los Angeles: University of California Press, 1995), 99; William Milburn, Oriental Commerce: Containing a Geographical Description of the Principal Places in the East Indies, China, and Japan, With Their Produce, Manufactures, and Trade (London: Black, Parry & Cº, 1813), 281; Mesquita, “Vida e mort,” 63; Edwards, The Growth of the British Cotton Trade, 83.
201
John Tarleton to Clayton Tarleton, St. James’s Hotel, 5 February 1788, 920 TAR, Box 4, Letter 5 Tarleton Papers, Liverpool Record Office. О торговцах хлопком, владевших плантациями, см.: Sandbach, Ti