Страница 3 из 48
Военный капитализм стал основанием, на котором возник более знакомый нам промышленный капитализм. Этот промышленный капитализм характеризовался мощным государством с гигантскими административными, военными, правовыми и инфраструктурными возможностями. Сначала промышленный капитализм оставался тесно связан с рабством и экспроприированной землей, но когда его институты – все, начиная от наемного труда до прав собственности, – набрали силу, они позволили появиться новой, иной форме интеграции труда, сырья, рынков и капитала на огромных мировых пространствах[8]. Эти новые формы интеграции привели революцию капитализма в еще более многочисленные уголки мира.
Пока шел этот процесс, миллионы людей проводили жизнь в обработке акров хлопковых полей, медленно распространившихся по всему миру, срывая миллиарды шариков хлопка с неподатливых растений, перенося тюки хлопка с повозки на корабль, с корабля на поезд, и работая, часто с самого раннего возраста, на «чертовых мельницах» от Новой Англии до Китая. Страны вели войны за доступ к этим плодородным полям, плантаторы заковывали неисчислимые множества людей в кандалы, работодатели отнимали детство у своих работников, применение новых машин вело к депопуляции старых промышленных центров, работники, и рабы и свободные, боролись за свободу и минимальные средства на жизнь. Мужчины и женщины, которые долго содержали себя с помощью маленьких клочков земли, выращивая хлопок наряду с пищей для себя, увидели, что их образ жизни подходит к концу. Они оставили свои сельскохозяйственные орудия и отправились на фабрику. Многие из тех, кто в других частях мира работал на своих ткацких станках и кто носил одежду, которую соткал сам, обнаружили, что их изделия не могут справиться с бесконечным потоком машинного производства. Они оставили свои вращающиеся колеса и отправились в поля, захваченные ныне циклом бесконечного давления и бесконечных долгов. Империя хлопка с самого начала была ареной постоянной борьбы между рабами и плантаторами, торговцами и политиками, фермерами и торговцами, рабочими и фабрикантами. В этом и во многих других отношениях империя хлопка возвещала о новом мире.
Когда новый мир повзрослел, торговля хлопком стала доминировать во всем мире. Хлопковые фабрики превосходили все прочие формы европейского и североамериканского промышленного производства. Выращивание хлопка доминировало в экономике США на протяжении большей части XIX века. Именно из-за хлопка появились новые виды промышленного производства. Сами по себе фабрики были изобретением хлопковой промышленности. Такой была связь рабовладельческого сельского хозяйства в Америке и промышленного производства в Европе. Из-за того, что многие десятилетия хлопок был важнейшей отраслью европейской промышленности, он был источником огромных доходов, которые в конце концов питали другие сегменты европейской экономики. Хлопок также был колыбелью индустриализации практически во всех остальных частях мира – в США и Египте, в Мексике и Бразилии, в Японии и Китае. В то же время доминирование Европы в мировой хлопковой промышленности привело к волне деиндустриализации значительной части остального мира, сделав возможным новый, иной вид интеграции в глобальную экономику.
И как только создание промышленного капитализма, начавшееся в Великобритании в 1780-е годы и затем, в первые десятилетия XIX века, распространившееся по Европе и Соединенным Штатам, дало огромную силу этим государствам и капитализму в этих государствах, оно прорастило зерна дальнейшего преобразования в империю хлопка. Когда промышленный капитализм распространился, капитал сам по себе оказался привязанным к конкретным государствам. И по мере того, как государство принимало на себя все более центральную роль и становилось самым стабильным, мощным и быстрорастущим институтом, труд также рос в размерах и влиянии. Зависимость капитализма от государства, зависимость государства от его населения придавали силу рабочим, которые дни и ночи на фабриках создавали этот капитал. Ко второй половине XIX столетия рабочие начали объединяться в коллективные организации – профессиональные союзы и политические партии, и медленно, на протяжении многих десятилетий, начали улучшать оплату и условия труда. Это, в свою очередь, увеличило производственные издержки, создав возможности для более дешевого производства в разных частях мира. К концу двадцатого века модель промышленного капитализма переместилась в другие страны и была принята их модернизирующимися городами. В результате хлопковая промышленность покинула Европу и Новую Англию и вернулась к своим истокам на мировом Юге.
У кого-то может возникнуть вопрос, почему сделанные здесь утверждения в отношении империи хлопка не применяются к другим товарам. Ведь европейцы с 1760-х годов широко торговали в тропической и субтропической областях мира многими товарами, включая сахар, рис, резину и индиго. Однако в отличие от этих товаров хлопок имел две трудоемкие стадии производства: одну в поле, другую – на фабрике. Сахар и табак не создали крупного промышленного пролетариата в Европе. Хлопок его создал. Табак не привел к подъему новых крупных производственных предприятий. Хлопок привел к этому подъему. Выращивание и обработка индиго не создали огромных новых рынков для европейских производителей. Хлопок создал такие рынки. Выращивание риса в Америке не привело к взрывному росту одновременно и рабского, и наемного труда. Хлопок привел к такому росту. В результате хлопок распространился по миру новым способом, невиданным ни в одной из других отраслей. Этот новый способ связал континенты вместе, хлопок обеспечивает ключ к пониманию и современного мира, и характерного для него великого неравенства, и долгой истории глобализации, и постоянно меняющейся политэкономии капитализма.
Одной из причин того, что важность хлопка трудно заметить, является то, что она часто заслоняется в нашем коллективном сознании образами угольных шахт, железных дорог и гигантских металлургических заводов – более ощутимыми, более весомыми проявлениями промышленного капитализма. Слишком часто мы игнорируем сельскую местность, сосредотачиваясь на городах, сосредотачиваясь на чудесах современной промышленности в Европе и Северной Америке, игнорируя связь этой самой промышленности с производителями сырья и рынками во всех уголках мира. Слишком часто мы предпочитаем стирать факты рабства, экспроприации и колониализма из истории капитализма, стремясь к более благородному, чистому капитализму. У нас есть тенденция думать о промышленном капитализме как о преимущественно мужском деле, хотя империю хлопка в значительной степени создал женский труд. Капитализм был во многих отношениях освободительной силой, основанием для многого в современной жизни; мы инвестировали в него, не только экономически, но и эмоционально и идеологически. Неприятную правду иногда проще проигнорировать.
Наблюдатели XIX века были осведомлены о роли хлопка в преобразовании мира. Некоторые отдавали должное удивительной силе преобразования новой глобальной экономики. Как весьма восторженно заявил в 1860 году Cotton Supply Reporter: «Хлопок очевидно был предназначен для того, чтобы лидировать среди многочисленных объектов нынешнего века, движущих человеческую цивилизацию… Хлопок вместе со связанной с ним коммерцией стал одним из многих современных «чудес света»»[9].
Когда вы рассматриваете хлопчатник, он не кажется похожим на чудо света. Скромный и незаметный, он бывает различных форм и размеров. До создания европейской империи хлопка разные люди в разных частях мира выращивали растения, довольно непохожие друг на друга. В Южной Америке в основном росло G. barbadense, маленькое кустистое деревце, на котором распускались желтые цветки и которое давало хлопок с длинными волокнами. Напротив, в Индии фермеры выращивали G. arboretum, кустарник около шести футов высотой с желтыми или пурпурными цветами, который давал хлопок с короткими волокнами. К середине XIX столетия в империи хлопка доминировал один тип – G. hirsutum, известный также как американский «апленд». Это растение, происходящее из Центральной Америки, в соответствии с описанием Эндрю Юра, сделанным в 1836 году, «поднималось на высоту двух или трех футов, затем разделялось на покрытые волосками ветви. Листья, трех- или пятилопастные, на нижних поверхностях также имеют волоски. Верхние листья сплошные и имеют форму сердца; стебельки бархатистые. Цветы возле концов ветвей большие и довольно блеклые по цвету. Коробочки овальные, четырехчастные, почти такие же большие, как яблоко, и дают очень тонкое шелковистое хлопковое волокно, которое весьма ценится в коммерции»[10].
8
Существует потрясающая литература о рабстве и капитализме, включая Eric Williams, Capitalism and Slavery (New York: Russell & Russell, 1961); Rafael de Bivar Marquese, “As desventuras de um conceito: Capitalismo historico e a historiografia sobre escravidao brasileira,” Revista de Historia 169 (July/December 2013), 223–253; Philip McMichael, “Slavery in the Regime of Wage Labor: Beyond Paternalism in the U.S. Cotton Culture,” Social Concept 6 (1991): 10–28; Barbara L. Solow and Stanley L. Engerman, British Capitalism and Caribbean Slavery: The Legacy of Eric Williams (New York: Cambridge University Press, 1987); Gavin Wright, The Political Economy of the Cotton South: Households, Markets, and Wealth in the Nineteenth Century (New York: Norton, 1978); Joseph E. Inikori, Africans and the Industrial Revolution in England: A Study in International Trade and Development (New York: Cambridge University Press, 2002).
9
Cotton Supply Reporter, no. 37 (March 1, 1860): 33.
10
Andrew Ure, The Cotton Manufacture of Great Britain Systematically Investigated, and Illustrated by 150 Original Figures, vol. 1 (London: Charles Knight, 1836), 67–68.