Империя хлопка. Всемирная история

Такая агитация вела к протекционистским мерам. В 1685 году Англия установила пошлину в 10 % на «все коленкоры и другое индийское полотно и все отделанные шелка, которые произведены в Индии». В 1690 году эта пошлина была удвоена. В 1701 году парламент запретил импорт печатных коленкоров, что привело к импорту простых коленкоров для последующей обработки в Англии и гигантскому росту британской печати на коленкоре. Закон 1721 года дошел до того, что запретил людям носить печатные коленкоры, если сам белый коленкор происходил из Индии, – эта мера придала ускорение производству коленкора в Британии. Продажа индийского хлопка в конце концов была полностью объявлена вне закона: в 1772 году Робент Гардинер из Лондона сдал квартиру некоему У. Блэру, который «принес незаконные товары в свой дом», а именно индийский муслин. Его отправили в тюрьму. В 1774 году парламент постановил, что хлопковая ткань для продажи в Англии должна быть сделана исключительно из хлопка, спряденного и сотканного в Англии. Из Ост-Индии допускались только товары, предназначенные для дальнейшей перепродажи на экспорт. Не подпадавшие под этот запрет такие индийские хлопковые товары, как простой ситец и муслины, облагались высокими налогами. В конечном счете все эти протекционистские меры не помогли отечественной шерстяной и льняной отраслям, но стимулировали отечественное хлопковое производство[111].

Франция, как и Британия, также позаботилась о запрете импорта индийского хлопка. В 1686 году в ответ на давление со стороны промышленников, производящих товары из шелка и шерсти, она сделала незаконным производство, использование и продажу хлопка.

На протяжении следующих семидесяти лет не менее двух королевских эдиктов и восьмидесяти постановлений королевского совета пытались сдержать распространение хлопка. Наказания были даже еще более суровыми, с заключением в тюрьму, а с 1726 года нарушителей ждала смертная казнь. В 1755 году Франция снова сделала незаконным импорт индийского печатного текстиля для потребления во Франции, а в 1785 году король вновь подтвердил эти запреты для защиты «национальной промышленности». Двадцать тысяч стражников обеспечивали исполнение этих законов, отправив не менее 50 000 нарушителей на каторгу. Однако из длинного списка запрещенного индийского текстиля был исключен тот, который предназначался для Гвинеи, то есть использовался для целей работорговли. В конце концов, рабы могли быть получены только в обмен на хлопок из Индии[112].

Другие европейские страны последовали этому примеру: Венеция запретила импорт индийских хлопковых тканей в 1700 году, так же поступила Фландрия. В Пруссии в 1721 году эдикт короля Фридриха-Вильгельма сделал незаконным ношение индийских печатных или раскрашенных ситцев и других хлопковых тканей. Испания сделала незаконным импорт индийского текстиля в 1717 году. А в конце XVIII века султан Абдул-Хамид I запретил подданным Османской империи носить определенные индийские ткани[113].

То, что началось в качестве политики защиты производителей отечественных шерсти, льна и шелка, превратилось в целенаправленную программу стимулирования отечественного производства хлопкового текстиля. «Запреты, наложенные промышленными странами на печатный текстиль с целью стимулирования собственного национального производства», говорил французский путешественник Франсуа-Ксавьер Легу де Флекс в 1807 году, обеспечивал европейских производителей, которые еще не могли свободно конкурировать с индийскими ткачами, пониманием того, насколько перспективным может быть рынок хлопка. Отечественный, а также экспортный рынки были гигантскими и исключительно эластичными. И как только протекционистские меры ограничили приток на европейский рынок текстиля индийских производителей, европейские государства и торговцы стали все больше доминировать в глобальных сетях, что позволило им захватить рынки хлопкового текстиля в других частях мира. Эти рынки на деле обеспечивали сбыт для хлопковых тканей, полученных из Индии, а также от отечественных производителей. Таким образом, европейцы смогли и увеличить приобретение тканей в Индии, и защитить свои собственные неконкурентоспособные отечественные отрасли – чудесное достижение, ставшее возможным только потому, что военный капитализм позволил европейцам господствовать в глобальных сетях хлопка, одновременно создавая новые типы еще более мощных государств, чьи постоянные военные действия требовали еще более грандиозных ресурсов и таким образом поддерживали отечественную промышленность[114].

Более того, имперская экспансия и все большее доминирование европейцев в мировой хлопковой торговле способствовали возрастающему проникновению знаний из Азии в Европу. Производители в Европе ощущали все большую потребность в применении этих технологий для того, чтобы иметь возможность конкурировать и по цене, и по качеству с индийскими производителями. В основе приближения европейцев к производству хлопкового текстиля на самом деле лежало то, что может рассматриваться как один из самых впечатляющих примеров промышленного шпионажа в истории.

Одной из причин того, почему индийский текстиль был так популярен среди европейских и африканских потребителей, был их превосходный рисунок и прекрасные цвета. Для того чтобы соответствовать сказочному качеству индийских конкурентов, европейские производители при поддержке правительств своих стран собирали знания об индийских производственных технологиях и делились ими. Например, французские производители хлопка приложили огромные усилия к копированию индийских технологий, непосредственно изучая индийское производство. В 1678 году Жорж Рокес, который работал на французскую Ост-Индскую компанию, на основе наблюдений в Ахмедабаде составил описание технологии индийской ксилографии, которое вскоре стало бесценным. Через сорок лет отец Тюрпен последовал этому примеру, а в 1731 году второй лейтенант на корабле французской Ост-Индской компании Жорж де Болье добрался до Пондишери, чтобы исследовать, как индийские ремесленники изготавливали ситец. В результате этих и других усилий к 1743 году французские производители были способны копировать весь индийский текстиль, за исключением самого тонкого. Но несмотря на столь быстрое заимствование индийских технологий, даже в конце XVIII века ткани с субконтинента оставались эталоном качества. Легу де Флекс в 1807 году восхищался качеством индийской пряжи и тканей («уровень совершенства далеко превосходит то, к чему мы привыкли в Европе») и вновь в мельчайших подробностях описывал индийские производственные технологии в надежде дать возможность французским ремесленникам скопировать их: «Все бёрда во Франции должны быть сделаны в соответствии с образцом, используемым в Бенгалии, – кроме всего прочего советовал он. – Тогда нам удастся сравняться с индийцами в производстве их муслина»[115].

Другие европейские производители следовали этому примеру. В конце XVIII века датские путешественники отправились в Индию, чтобы разобраться в индийских технологиях и перенять их. А на протяжении XVII и XVIII веков английские печатники на хлопке собирали и затем копировали индийские рисунки, используя индийские навыки печати. Такие публикации, как «Отчет о мануфактурах, работающих в Бангалоре, и о процессах, используемых местными жителями при окраске шелка и хлопка» или аналогичный по тематике «Оригинальный восточный процесс придания хлопковой пряже или материи прочного, или глубоко проникающего, цвета, известного под именем турецкого или адрианопольского красного» дают примеры устойчивого интереса к освоению технологий. Как и в случае с прядильным колесом и горизонтальным педальным ткацким станком в прошлые века, Азия с XVI по XVIII век оставалась самым важным источником технологий хлопкового производства вообще и печати в частности. По мере того как ускорялось доминирование европейцев в глобальной сети хлопка, ускорялся и темп ассимиляции европейцами индийских технологий[116].

111

Цит. по: S. V. Puntambekar and N. S. Varadachari, Hand-Spi