Страница 15 из 48
К этим имперским владениям правила «внутреннего» мира были неприменимы. Здесь хозяева были важнее государств, насилие игнорировало закон, а бесцеремонное физическое принуждение со стороны частных лиц перекраивало рынки. Хотя, как утверждал Адам Смит, такие территории продвигались «быстрее к благосостоянию и величию, чем любое другое человеческое общество», это происходило посредством социальной tabula rasa, что, пожалуй, парадоксальным образом обеспечило фундамент для появления очень различных воплощений «внутреннего» мира военного капитализма[84].
Военный капитализм имел беспрецедентный преобразовательный потенциал. Будучи в основании зародившегося нового мира, характеризующегося устойчивым экономическим ростом, он стал причиной неизмеримых страданий, но при этом источником последующего преобразования организации экономического пространства: многополярный мир все больше приближался к однополярности. Власть, далеко распространявшаяся по многим континентам, с помощью множества сетей все больше концентрировалась вокруг центрального узла, где доминировали европейские капиталисты и европейские государства. Основой этих изменений был хлопок, а многочисленные и разнообразные миры производства и распределения этого товара все более подчинялись иерархической империи, организованной в глобальном масштабе.
Внутри самой Европы эта глобальная реорганизация экономического пространства имела последствия, затронувшие весь континент. «Атлантические» державы, такие как Нидерланды, Великобритания и Франция, вытеснили прежние экономические центры влияния, такие как Венеция и подвластные ей территории, расположенные на севере Италии. Когда атлантическая торговля вытеснила средиземноморскую, а Новый Свет стал серьезным производителем сырья, значимость в производстве хлопкового текстиля имевших связь с Атлантическим океаном городов также выросла. Ведь уже в XVI веке расширявшееся производство хлопка в Европе зависело от быстрорастущих рынков по всему атлантическому миру – от рынков материи в Африке до недавно возникших источников хлопка-сырца в Северной и Южной Америке. После того как Антверпен приобрел значительную роль в торговле хлопком-сырцом, а заморская экспансия открыла доступ к гигантским новым рынкам, в таких фламандских городах, как Брюгге (начиная с 1513 года) и Лейден (начиная с 1574 года), стало быстро развиваться производство хлопковых тканей. По тем же причинам в конце XVI века начали организовывать хлопковые прядильные и ткацкие предприятия и французские производители[85].
Среди этих тектонических сдвигов в географии отрасли наиболее важным в долгосрочной перспективе стало появление хлопкового производства в Англии. К 1600 году фламандские религиозные беженцы начали ткать хлопковые материи в английских городах. Самое раннее упоминание хлопка относится к 1601 году, «когда имя Джорджа Арнольда, ткача фустианов из Болтона, появилось в записях суда квартальных сессий». К 1610 году с хлопком работали уже довольно многие. Отрасль расширялась, и к 1620 году британские производители хлопка уже вывозили свои товары во Францию, Испанию, Голландию и Германию. Производители хлопка особенно процветали в северном английском графстве Ланкашир, где и отсутствие цехового контроля, и близость к Ливерпулю, важному для работорговли порту, стали решающими обстоятельствами для производителей, снабжавших торговлю рабами в Африке и плантации в Америке[86].
Эта медленно возникавшая английская хлопковая промышленность использовала более ранний опыт производства льняных и шерстяных тканей. Как и на континенте, сначала хлопок производился в сельской местности. Торговцы, многие из них пуритане и другие диссентеры, раздавали авансом хлопок-сырец крестьянам, которые, используя семейную рабочую силу по сезонному графику, пряли и ткали этот хлопок, а затем возвращали свою продукцию торговцам для продажи. Когда спрос на хлопковые ткани резко вырос, прядение и ткачество стали играть еще более важную роль для крестьян с небольшими наделами, и некоторые из них в конечном итоге оставили традиционное занятие земледелием и попали в полную зависимость от хлопковой отрасли. Некоторые из торговцев, организовывавших надомное хлопковое производство, превратились в солидных дельцов. По мере накопления капитала они расширяли производство, обеспечивая еще больше кредита для еще большего количества прядильщиц и ткачей, поддерживая «экстенсификацию» производства – его географическое рассеяние по еще более обширным пространствам сельской местности. Это была классическая мануфактурная надомная система, очень близкая к своим воплощениям во всей Азии за века до этого или в британской шерстяной отрасли. Сельская местность становилась все более индустриальной, а ее обитатели – все более зависимыми от мануфактурной работы на удаленных торговцев[87].
В отличие от индийских прядильщиков и ткачей, растущий класс английских работников хлопковой отрасли не имел независимого доступа к сырью или к рынкам. Они были полностью подчинены торговцам – и поэтому естественно, что они пользовались меньшей независимостью и влиянием, чем их индийские коллеги[88]. В результате британские торговцы-мануфактурщики имели больше власти, чем индийские banias. Занятые в хлопковой индустрии британцы были частью восходящей мировой державы, чей военный флот все увереннее доминировал в морях всего мира, чьи территориальные владения в Америке и Азии – и среди них прежде всего Индия – быстро развивались и чьи рабовладельцы создавали систему плантаций, которая во многих отношениях опиралась на возможности прядильщиков и ткачей в тысячах миль от них на далеких плоскогорьях Ланкашира и равнинах Бенгалии.
Несмотря на эти начинания, их значение стало заметно только в ретроспективе. На протяжении XVII и XVIII веков европейская хлопковая отрасль не была особенно выдающейся. В Англии, да и по всей Европе, «производство хлопка оставалось почти неподвижным». Даже после 1697 года оно росло медленно. Например, для удвоения количества переработанного в пряжу и ткань хлопка-сырца до 3,67 млн фунтов потребовалось шестьдесят семь лет. Это количество хлопка использовалось в течение целого года. Для сравнения, в 1858 году США могли экспортировать такое количество примерно за один день. Во Франции ситуация была такой же, а вне Британии и Франции спрос на хлопок был еще меньше[89].
Так как хлопок не выращивался в самой Европе, необходимое для отрасли сырье должно было доставляться из отдаленных мест. Скромный спрос на хлопок-сырец со стороны европейских производителей XVII и XVIII веков – в период, предшествовавший расцвету новых машин, которые к 1780 году принесли революцию в хлопковое производство, – в основном удовлетворялся с помощью устоявшихся и диверсифицированных торговых каналов, по которым хлопок передавался все еще в числе множества других товаров. В 1753 году двадцать шесть судов с хлопком прибыли в порт Ливерпуля с Ямайки, причем на борту двадцати четырех из них было менее пятидесяти тюков волокна[90]. Не существовало ни торговцев, ни портов, ни таких регионов мира, которые специализировались бы на производстве хлопка на экспорт.
Самым древним источником хлопкового импорта в Европу была Османская империя, особенно Западная Анатолия и Македония. На протяжении XVII века хлопок из Измира и Салоник преобладал на местных рынках, прибывая в Лондон и Марсель помимо прочих восточных товаров, таких как шелк и мохеровая пряжа. Поскольку в XVIII веке европейский спрос на хлопок-сырец рос медленно, хлопок из Османской империи продолжал занимать значительную долю рынка: с 1700 по 1745 год он составлял четверть всего британского импорта и такую же долю от привезенного в Марсель[91].
84
См. также: Carl We
85
Mazzaoui, The Italian Cotton Industry, 162; Alfred P. Wadsworth and Julia De Lacy Ma
86
Wadsworth and Ma
87
18. Ibid., 4, 5, 27, 29, 42, 55, 73. Эта тенденция в европейской сельской местности сначала появилась в обработке шерсти. См.: Herman van der Wee, “The Western European Woolen Industries, 1500–1750,” in David Jenkins, The Cambridge History of Western Textiles (Cambridge: Cambridge University Press, 2003), 399.
88
Wadsworth and Ma
89
Ma
90
Wadsworth and Ma
91
Обзор этой торговли см.: Elena Frangakis-Syrett, “Trade Between the Ottoman Empire and Western Europe: The Case of Izmir in the Eighteenth Century,” New Perspectives on Turkey 2 (1988): 1–18; Baines, History of the Cotton Manufacture, 304; Ma