Всегда живой

Здоровый цинизм Понтия нисколько не обидел Марка, ему понравилась эта откровенность.

Ночь и в том, и в другом лагере началась беспокойно. Но это беспокойство было разным. Немцы праздновали победу, пили у полыхающих костров шнапс и кричали во всю глотку, как выебут римлян во все отверстия. С окрестных холмов их крики разносились далеко по долине, а ущелья отвечали им эхом.

В римском лагере костры едва теплились, все говорили вполголоса, раздавленные тяжелыми мыслями о своей участи. Палаток не хватало, поэтому многие устроились на ночлег возле костров. А те, кому на душе было совсем хреново, бесцельно бродили меж палаток и спящих. Марк тоже не хотел спать. Посмотрев на то, как устроились на ночлег его солдаты, отошел от своих и пошел к воротам, обращенным к немцам. Его неохотно выпустили, взяв обещание не отходить далеко. Марк прошелся вдоль невысокого частокола и присел на вал.

Немцы продолжали веселиться, так как были уверены в своей победе. Марк, отгоняя мысли о смерти, подумал, что это может быть хорошо, так как они тоже не выспятся, так что хоть в этом мы будем равны. Он обернулся к своему лагерю, лагерь шевелился и вздыхал, как тяжелобольной человек. Прильнув к щели в частоколе, Марк поймал себя на мысли, что он заглянул в другой мир, не имеющий к нему никакого отношения. Он не чувствовал, что все происходящее происходит с ним, было такое ощущение, что это пьеса, а он лишь зритель. А если ты зритель, то надо просто досидеть до конца и все станет ясно и понятно. А можно ничего не досматривать, встать и выйти из зала.

Встать и выйти… два дня назад воины обсуждали поступок Куртциуса в Товтобургском лесу и никак не могли ответить на вопрос, почему же он ушел. А может, как раз потому и ушел, что во время боя неожиданно почувствовал себя посторонним, перестал ощущать себя участником пьесы, стал зрителем, взглянул на все это со стороны и понял, что его ничего не держит, а когда действие тебя никак не трогает, то даже уплаченных денег бывает не жалко.

В лагере зазвучал сигнал сбора для командиров. Марк встал и вошел внутрь. Цецина собрал всех на главной площади. «Единственное наше спасение – оружие. Да, у нас практически не осталось палаток, мало еды, с двух сторон немцы, но мечи и копья с нами. Надо оставаться в лагере; если мы сейчас начнем отступление к Рейну, то нас перебьют по дороге. Немцев надо встретить за этими стенами, дождемся их и разобьем. Сейчас мы не в лесу и не в болоте, мы в своем лагере, вокруг открытая местность, преимущество будет за нами, враг будет разгромлен…»

В конце Цецина напомнил, что победа над таким свирепым и беспощадным противником принесет всем почет и славу, хотя это уже было явно лишним. Народ и так знал, биться придется насмерть. Дальше стали решать практические проблемы. Распределили между лучшими воинами оставшихся лошадей, Марку лошадь не досталась, да он и не смог бы управлять ею с одной работающей рукой. Командование приняло решение отправить первый легион в засаду. Цецина решил, что немцы начнут штурм лагеря с рейнского направления, чтобы отрезать им путь к реке и снова припереть к болотам. Незаметно, пользуясь темнотой, из лагеря вышел легион и расположился на краю леса, через который пролегал путь к Рейну. Так Марк второй раз оказался за воротами лагеря. Он подумал, что это символично.

Рассвело, и немцы не заставили себя долго ждать. Нестройными рядами они потянулись по полю, обошли лагерь и действительно начали атаку с западной стороны. Пока немцы таскали валежник и засыпали ров, римляне не отвечали, но когда немцы принялись расшатывать частокол на валу, в них полетели дротики и стрелы. Воины, сгрудившиеся у вала, отчаянно рвались внутрь и не сразу заметили, что с тыла на них заходит легион. Они оказались зажаты между лагерной стеной и наступающими войсками. Войны на два фронта им было не выдержать, оставалось два выхода – прорываться в лагерь или снимать осаду и вступить в сражение с заходящими с тылу.

Но то ли по самонадеянности, то ли по неопытности немцы почему-то посчитали, что могут и разбить легион, и прорваться в лагерь. Но как только наступающий легион пришел в соприкосновение с противником, со стен на немцев посыпался такой град дротиков и стрел, что о штурме им пришлось забыть. Немцы оказались в замешательстве, Арминий скакал вдоль линии фронта и подбадривал свои войска.

Марк был на правом фланге своей центурии. Зажатые немцы бились отчаянно, но чем дальше это продолжалось, тем меньше было у них шансов, они все больше и больше увязали в сражении, а места для маневра оставалось все меньше и меньше.

Левая рука его плохо слушалась, он едва мог держать свой маленький круглый щит на уровне груди, а уж о том, чтобы орудовать большим пехотинским, и речи не шло. Его центурия теснила немцев к лагерным воротам, лишая тех свободы передвижения, правая рука Марка пока не подводила, и он был спокоен – позади остались три немца с выпущенными кишками, слева его прикрывал Тит.

Тут по немцам пробежала волна, они отчаянно попытались перестроиться, но получилось у них только отпрянуть. Это из лагерных ворот пошел на прорыв отряд конницы под командованием Цецины, рассекая ряды неприятеля и прокладывая дорогу пехоте. В горячке боя, заколов еще двух немцев, Марк неожиданно оказался рядом с Понтием, который был в прорвавшемся отряде. На щеке его виднелась небольшая кровоточащая рана, видимо, от вражеской стрелы. Лошадь под ним рухнула, он пытался выбраться из-под нее. В это время немец, подрезавший лошадь, уже нацелился в шею Понтия. Не хватило буквально нескольких сантиметров, меч рубанул по защищенной броней ключице, но было ясно, что со второго удара немец перережет ему горло. Он уже подался вперед, намереваясь прикончить Понтия, но Марк его опередил, ударив по руке. Меч немца, изменив траекторию, скользнул по земле, в этот момент Понтию удалось выбраться из-под лошади, Марк ударил немца в живот, немец вскрикнул, выпустил меч и завалился на бок, а у Марка лопнула застежка, державшая шлем, и тот слетел с головы.

– Я перед тобой в долгу, ты спас мне жизнь, – сказал Понтий, тяжело дыша.

– Ну, как-нибудь рассчитаешься, не обязательно той же монетой, приму любую, – сыронизировал Марк.

Оба не заметили, что оказались перед плотной стеной немцев, оттесненных конницей. Немцы осознали, что пробитую конницей брешь, в которую уже хлынула пехота, не заделать, и стали разворачиваться, чтобы ударить вдоль и вырваться из ловушки. Эти маневры отвлекли неприятеля, и у Марка с Понтием появился шанс пробиться к своему строю, надо было просто немного отступить, пропустив немцев. Марк потянулся за шлемом, но тут на них налетели двое в шкурах. Понтий встретил своего удачно, ранив в руку, а небольшой коренастый воин, набросившийся на Марка, не представлял серьезной опасности. Марк начал теснить его к Титу, который прорубал коридор к нему, но тут увидел сзади слева что-то круглое с шипами, на длинной ручке. Летело это определенно в голову, и Марк не успел даже сообразить, что шлема-то нет. Если бы он не развернулся, то от этого нападения его защитил бы Тит… Если бы на нем действительно был шлем… Если бы работала его левая рука, то он бы смог поднять щит над головой… он даже попробовал это сделать, немец, которого Марк не видел, действовал практически из-за спины, но действовал медленно, еще чуть-чуть… щит был уже на уровне плеча, когда свет для него погас.

А дальше все происходило без участия Марка. Увидев, что командир упал с разбитой головой, солдаты оттащили его в задние ряды, где он попал в руки лекаря. Лекарь, осмотрев рану, погрустнел, но очень удивился, что Марк все еще жив. По своему опыту он знал, черепно-мозговые травмы самые непредсказуемые, видел он, что и с гораздо большими ранами солдаты выживали и даже вставали в строй, а бывало, что совсем небольшая вмятина, а человек уже на том свете.

Остановив кровь, лекарь смог разглядеть кости и это его обнадежило. Пробоина была аккуратная, кость раскололась, образовав три треугольника, уткнувшихся своими вершинами в серое вещество, мелких осколков внутри не было, лишь немного крови, убрав ее, лекарь решил посмотреть, что будет. Вероятно, был поврежден лишь маленький сосуд. Лекарь перевернул центуриона на бок, чтобы кровь могла вытекать из черепа, решив, что если кровотечение прекратится, то только тогда он сделает операцию: вытянет наружу треугольники костей, соединит их, сошьет кожу, а там уж как боги распорядятся.