Книга Жизни

– Мне не привыкать. Я наблюдаю за тетушкой всю ее жизнь, – буднично произнес Галлоглас. – И прекращать наблюдение не собираюсь.

Стоило ему произнести эти слова, как непонятные фрагменты моего прошлого вдруг обрели предельную ясность. Казалось, я наконец-то нашла недостающие куски пазла и положила их в нужные места. В детстве я часто чувствовала, как существа нечеловеческой природы наблюдают за мной. Подталкивающие взгляды, характерные для демонов, покалывание во всем теле, если я оказывалась в поле зрения ведьм. И холод среди жаркого дня, если ко мне приглядывался вампир. Одним из таких наблюдателей был Питер Нокс – враг моего отца. Колдун, явившийся в окрестности Сет-Тура, поскольку искал нас с Мэтью. Убийца Эм. И Галлоглас – этот двуногий медведь, которого я любила, как брата. Неужели мы с ним впервые встретились только в XVI веке, а прежде никогда не встречались?

– Ты наблюдал за мной?

Глаза наполнились слезами, и я принялась моргать, не давая им пролиться.

– Я обещал деду оберегать тебя от бед. Ради Мэтью. – Синие глаза Галлогласа потеплели. – Дед оказался прав. Ты была сущим бесенком: лазила по деревьям, бегала по улице наперегонки с велосипедами. Могла и в лес уйти, никому и полсловечка не сказав. Как родители с тобой справлялись – ума не приложу.

– А мой отец знал?

Я не могла не задать этот вопрос. В елизаветинском Лондоне отец был в восторге от могучего шотландца. Мы с Мэтью наткнулись на моего отца случайно. Оказалось, он регулярно совершал экскурсии в прошлое. Думаю, даже в современном Массачусетсе отец сразу бы узнал Галлогласа. Такого великана не спутаешь ни с кем.

– Я делал все, чтобы не попадаться ему на глаза.

– Галлоглас, я же не об этом спрашиваю. – У меня все лучше получалось извлекать крупицы сведений из вампирской полуправды. – Отец знал, что ты наблюдаешь за мной?

– Я намеренно показался Стивену перед тем, как он и твоя мама в последний раз отправились в Африку, – признался Галлоглас, и его голос понизился до шепота. – Я думал, это его поддержит… Словом, когда он поймет, что больше тебя не увидит, его успокоит мысль, что ты не оставлена вниманием. Ведь ты тогда была совсем маленькой. Представляю, какие внутренние мучения испытывал Стивен, думая о том, как долго тебе еще идти до встречи с Мэтью.

Ни Мэтью, ни я не знали, что Бишопы и де Клермоны годами… даже веками трудились ради нашей успешной встречи. Филипп, Галлоглас, мои родители, Эмили.

– Спасибо тебе, Галлоглас, – хрипло произнес Мэтью.

Как и я, он был удивлен откровениями сегодняшнего утра.

– Не стоит благодарности, дядя. Я делал это с удовольствием.

Галлоглас несколько раз кашлянул, маскируя свои эмоции, и тоже ушел.

В библиотеке установилась гнетущая тишина.

– Черт! – пробормотал Мэтью, запуская пальцы в волосы.

Я хорошо знала этот жест, показывающий, что у моего мужа закончилось терпение.

– Что нам теперь делать? – спросила я, пытаясь восстановить равновесие.

После неожиданного появления Галлогласа оно было изрядно нарушено.

Мэтью не успел ответить. За дверью послышалось деликатное покашливание, после чего она открылась.

– Прошу прощения, милорд, что нарушил ваше уединение. – В дверях стоял Ален Ле Мерль, давний слуга Филиппа, бывший одно время его оруженосцем.

В одной руке Ален держал старинный сундук с серебряными инициалами «Ф. К.» на крышке, в другой – небольшую конторскую книгу в зеленом коленкоровом переплете. Его доброе лицо и волосы с проседью ничуть не изменились. Передо мной был тот же Ален, которого я впервые увидела в 1590 году. Наряду с Мэтью и Галлогласом он был еще одной неподвижной звездой в моей переменчивой вселенной.

– Что случилось, Ален? – спросил Мэтью.

– У меня дело к мадам де Клермон, – ответил тот.

– Дело? – нахмурился Мэтью. – А оно не может обождать?

– Боюсь, что нет, – извиняющимся тоном произнес слуга. – Знаю, милорд, времена нынче непростые. Но сир Филипп был непреклонен и велел мне как можно скорее передать мадам де Клермон ее вещи.

Вслед за Аленом мы вернулись в нашу башню. То, что я увидела на письменном столе Мэтью, заставило меня забыть о событиях последнего часа. Я стояла затаив дыхание.

Записная книжка в коричневом переплете.

Вышитый рукав, ветхий от времени.

Драгоценные камни, стоящие нынче баснословных денег: жемчуг, бриллианты и сапфиры.

Золотой наконечник стрелы на длинной цепочке.

Два миниатюрных портрета, не утратившие за века яркости красок.

Письма, перевязанные выцветшей красной лентой.

Серебряная крысоловка с гравированной надписью, немного потемневшей от времени и грязи.

Позолоченный астрономический инструмент, достойный украшать стол императора.

Маленькая шкатулка, изготовленная колдуном из ветки рябинового дерева.

Коллекция старинных предметов не была обширной, но их значимость превосходила сотни старинных безделушек. Эти предметы являлись своеобразной летописью восьми месяцев, проведенных нами в прошлом.

Дрожащей рукой я взяла со стола и открыла записную книжку. Мэтью подарил мне ее вскоре после нашего появления в Вудстоке поздней осенью 1590 года. Тогда ее переплет был новеньким, а страницы – белыми. За века он успел покрыться пятнами, да и бумага пожелтела. В прошлом, покидая Олд-Лодж, я спрятала книжку на верхней полке кабинета Мэтью, служившего и библиотекой. Однако экслибрис, помещенный внутри, сообщал, что нынче моя книжка принадлежит какой-то библиотеке в Севилье. На форзаце значилось: «Manuscrito Gonçalves 4890». Кто-то (наверняка это был Галлоглас) вырвал самый первый лист. Помнится, я тогда пыталась освоить гусиное перо, выводя свое имя и щедро ставя кляксы. Чернила просочились и на соседний лист, однако список монет Елизаветинской эпохи, имевших хождение в 1590 году, был вполне читабельным.

Я перелистала другие страницы. Улыбнулась рецепту снадобья от головной боли. Я училась его готовить, делая напрасные попытки стать настоящей женой Елизаветинской эпохи. Короткие записи о повседневных событиях пробудили сладостные и одновременно грустные воспоминания о Школе ночи. Часть страниц я заполнила описанием каждого из двенадцати знаков зодиака. Там было еще несколько рецептов, а в конце – список вещей для нашего путешествия в Сет-Тур. Я услышала тихий мелодичный звон: прошлое и настоящее соединились. В углах холодного камина едва заметно мерцали голубые и янтарные нити.

– Как эта книжка оказалась здесь? – спросила я, стараясь не выпадать из настоящего.

– Давным-давно мастер Галлоглас отдал ее дону Фернандо. Когда дон Фернандо в мае приехал сюда, он попросил вручить книжку вам.

– Чудо, что все эти предметы дожили до наших дней. И как тебе удавалось столько лет прятать их от меня?

Мэтью взял со стола серебряную крысоловку. Помнится, он поддразнивал меня, когда я заказала крысоловку одному из лучших часовых мастеров Лондона, который дорого брал за свою работу. Мною тогда двигало желание переловить всех крыс, разгуливающих по чердаку нашего дома в Блэкфрайерсе. Месье Валлен сделал крысоловку в виде кошки, у которой двигались уши, а на носу сидела крошечная мышь. Мэтью намеренно нажал пружину, и острые кошачьи зубы вонзились в его палец.

– Мы делали то, что от нас требовалось, милорд. Ждали. Молчали. И не теряли веру, что время снова приведет мадам де Клермон в Сет-Тур. – В уголках рта Алена застыла грустная улыбка. – Если бы сир Филипп смог дожить до этого дня…

При мысли о Филиппе у меня заколотилось сердце. Должно быть, он знал, какую злобу и неприятие вызову у них я – их новая сестра. Тогда почему он поставил меня в столь трудное положение?

– Диана, ты не устала? – спросил Мэтью, беря меня за руку.

– Нет. Просто воспоминания нахлынули.

Я взяла миниатюры, запечатлевшие нас с Мэтью в изящных нарядах Елизаветинской эпохи. Портреты написал Николас Хиллиард по просьбе графини Пемброк. Они с графом Нортумберлендом вручили нам эти миниатюры в качестве свадебного подарка. Вначале они были друзьями одного Мэтью, равно как и члены Школы ночи: Уолтер Рэли, Джордж Чапмен, Томас Хэрриот и Кристофер Марло. Вскоре большинство из них стали и моими друзьями.