Страница 5 из 8
А знаешь, чего в нас тогда не было и, возможно, до сих пор нет? Ответственности. За сказанные слова, любые, даже самые нелепые, в порыве чувств. За поступки, включая необдуманные, шальные, словно пули. За выбор. Ведь каждый шаг – это океан возможностей и соблазнов. Вот что делает человека по-настоящему крутым!
-16-
Интересно, что у тебя за окном? Через дорогу деревянные домики, между ними зеленый газон, идеально подстриженный, за невысоким белым забором стоит тошнотворно-приветливый парень с газетой под мышкой? Или огромные небоскребы, устремленные решительно в небо, сетка загруженных улиц, пятна желтых такси в бесконечно унылой пробке? А как погода? Светит яркое солнце, загоняя прохожих в прохладную тень от деревьев, или уже кружится в медленном вальсе листва, покрывая ярким ковром тротуары? Так много вопросов. Прости…
А у меня… Да ты прекрасно все знаешь. Сама же смотрела каждое утро, как в доме напротив, в этой отвратительно-серой глыбе, вспыхивал свет на кухнях, как сонные люди, кто в чем попало: в халатах на голое тело, в трусах, сразу в костюмах, – готовили завтрак, читали газеты, странно плясали. Так ты смеялась задорно! Помнишь, как просила бинокль? А я только ворчал, прикрываясь чужой частной жизнью. Сейчас же купил… Но тебя рядом нет.
Дождь идет. Ужасно противный. Ты такой не любила. С ним пришел в город холод. Все потускнело, померкло, скрючилось. Люди оделись в плащи и куртки, раскрыли черные зонтики. По улицам теперь ходят тени.
Я, между прочим, занялся делом. Считаю машины, которые курсируют за нашим окном. На белом листе блокнота я расписал все модели, веду строгий учет. Ты бы гордилась. Правда, возникла проблема с обедом. Холодильник пустой. Буду свободен ночью, тогда все куплю. По твоему списку, который нашел в кармане пижамы.
Знаешь, мне кажется, я скоро сойду с ума. В квартире оглушительно тихо. Пустота обнимает предательски нежно. Забравшись с ногами на широкий подоконник, отчаянно пытаюсь согреться. Но чашка, в которую минуту назад налил кипяток, ледяная. Разве такое бывает? Еще мысли упрямо скребутся, неприятно шуршат, навязчиво пугают. Говорят, что ты не вернешься. Что за вздор!
Ведь это не ты хлопнула дверью, прокричав на прощание, как тебя все достало? Не ты собирала вещи, из шкафа сгребая все подряд, нервно заталкивая в чемоданы? Не ты металась по квартире раненым зверем, пытаясь понять, что дальше? Или же…
И все же, что у тебя за окном? Может, напишешь?
-17-
Здесь все по-другому. Как-то иначе. Не верится даже, что мир бывает таким необычным. Я вижу из окна зеленые шапки гор. Непроходимые джунгли. И море. Оно далеко, правда. Но мне достаточно знать, что, поймав у дороги такси, я через час буду бежать по песку, обжигаясь, навстречу прибою. Но если дождаться вечера, когда жаркое солнце наконец-то растает на горизонте, оставив в воде жирный след, на смену многоголосому шуму придет тишина. Не вязкая, словно трясина, а звонкая, сплетенная из полутонов разных звуков природы. Вокруг никого. Лишь километры опустевшего пляжа. И я. В обнимку с ворчливыми мыслями. Иногда с молчаливым тобой.
Но я для этого мира слишком другая. Чужая. Забытый случайно на улице экспонат одной из приезжих выставок. Всего-то с другого конца планеты, а чувствую, что из параллельной вселенной. Как всем объяснить, чтобы отстали, оставили в покое, перестали замечать? Каждый норовит подойти, потрогать, запечатлеть на камеру телефона. А я не люблю лишних касаний, мне неприятны слова на незнакомом языке на кончике указательного пальца, направленного прямо в лицо. Это ты мысленно мстишь? Не нужно, пойми. Я так от всего устала, сил почти нет.
Помню, как собирала тот чемодан. Как кричала. Как, не разбирая сквозь слезы дорогу, летела на бешеной скорости в аэропорт. Прошлое тогда рвалось по швам, расходилось в стороны зыбкими льдинами. И я на одной из них решила дрейфовать в полной неизвестности. Лишь бы не с тобой рядом! Упрямая.
Но знаешь, время не лечит. Оно издевается. Задает один и тот же вопрос, словно на допросе. Изо дня в день. Снова и снова. И вот я уже не уверена. Во всем. В твоем безучастном голосе, забросавшем меня упреками. В холодных прикосновениях, омерзительно-дежурных, не уютных, они будто бы предназначались вовсе не мне. В бесконечном молчании, заполнявшем нашу кухню вечерами под самый потолок, от которого мы задыхались. Может, я все выдумала? И марафонский забег через половину земного шара ошибка?
А у тебя за окном идет дождь. Я посмотрела погоду. Грустно, наверное, сидеть одному и смотреть в окна напротив. Если вдруг напишу, нежданно, посреди ночи, ты мне ответишь?
-18-
Море снова беспокоилось, билось волнами о причал, рассыпалось брызгами по сторонам, едва касаясь ее лица. Ветер, порывистый, противный, пронизывал до костей, терзал, мучил, сковывал своими ледяными прикосновениями, пробравшись под тонкое пальто. Она стояла, не шевелясь, уставившись в одну точку куда-то за горизонт. Словно чего-то ждала, будто с кем-то прощалась.
Он где-то далеко. За тысячу морских миль. Затерянный в бескрайних водах океана. Живущий в бесконечно длинных сообщениях, в голосе, записанном под крики чаек, в фотографиях-открытках, на которых был целый мир, но не вмещалась пока что она.
– Знаешь, как бывает? – спросила, обращаясь к непокорному морю. – Сначала пропадает мечтательная улыбка. Вечера становятся похожими, такими одинаково унылыми, мерзкими. Прямо до тошноты. Смотришь в окно, но замечаешь только смеющиеся пары, их ненавистно-довольные лица. И ведь это первая трещина, первая брешь в обороне…
Звонил телефон. Долго, требовательно. Она наконец-то взглянула на экран, сбросила вызов, на мгновение задумавшись. Не он. Другой… Во всем. Единственный в целом мире. Даже простое его «Я с тобой» в голове на повторе. Снова и снова. И бальзам, и яд для израненной души.
– А знаешь ли ты, как отдают сердце? – смахнув первую слезу, прошептала: – В одночасье, глядя в глаза, робко. Запинаясь. Или выпалив на одном дыхании. Но не думая, не ожидая, что поймут, примут. Просто надо сказать, надо отдать, что уже не твое. А оно не мое. И не того, кто в море…
Она ненавидела себя, вспоминая вечера, проведенные с другим. Его нежные руки и пьянящие поцелуи. Каждый раз старалась смыть его запах, оттереть жесткой мочалкой и тут же, опомнившись, подносила ладони к лицу, пытаясь отыскать сводящий с ума аромат. Находила, засыпала. Потом вздрагивала, вскакивала, в слезы бросалась, обзывая себя предательницей. К утру затихала, не решив ничего окончательно.
– Но лучше скажи мне, где та тонкая грань, за которой вдруг обрываются мысли и начинается холод? Расскажи, где заканчивается обещание и скрывается счастье? Сколько раз можно обмануть, чтобы не потерять дорогу к себе? – кричала она.
И вдруг замолчала. Стих ветер. Успокоилось море.
– Понимаешь, я люблю его. Люблю…
– Наверное.
-19-
Ты ненавидишь тишину. Она бывает невыносимо пронзительной. Тонкими иглами в самые нервы бьет. И ждет, наслаждаясь тем, как тебя выворачивает наизнанку потом.
Шорох шагов, вздох паркета под ними. Скрип часовых стрелок, перещёлкивание механизма внутри. Хрип, кашель. Тут же эхом по голым стенам, барабанной дробью в такт ударам сердца. Снова безмолвие. Вязкое, смирительной рубашкой обволакивающее. Неуютно. Тесно, душно. Невыносимо!
Спасение в бегстве. На какое-то время…
По-прежнему тихо, но ты знаешь, что спустя мгновение зажмуришься от удовольствия. От предвкушения по спине сползают мурашки. Это чертовски приятно, когда по телу разливается теплом сладостная дрожь. И вот уже она касается твоего слуха, проникает в мысли, завладевает разумом. Ты распят, раздет, беспомощен перед ней.
Каждый звук рисует в темноте тысячу дорог, нескончаемое количество ярких фрагментов жизни, перепутанных, смешанных. Быть может, даже не твоей. Или вовсе ничего такого не было, сплошные выдумки. Разве имеет значение? Сейчас, в этот самый момент, покачивая в такт головой, ты режиссер. И все теперь возможно. Стоит только поверить, улыбнуться, сделать шаг.