Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 6 из 12

Важным в деятельностном подходе является разведение анализа по единицам и анализа по элементам, которое некоторыми авторами хотя и декларируется, но в реальности не проводится. При этом принято ссылаться на Л.С. Выготского, который, по-видимому, первым разграничил эти два подхода к анализу изучаемого объекта [Выготский 2000: 464–465]. Единицы человеческой деятельности образуют её макроструктуру, а «особенности анализа, который приводит к их выделению, состоят не в расчленении живой деятельности на элементы, а в раскрытии характеризующих её отношений» [Леонтьев А.Н. 1974: 17]. Несколько подробнее мы вернёмся к этому вопросу при обсуждении проблемы единицы перевода. Принято традиционно выделять три яруса, или уровня, единиц деятельности: собственно деятельность, действие, операция (мы не останавливаемся на более дробном делении деятельности [Леонтьев А.А. 1997: 66]).

Действие есть процесс, не направленный непосредственно на предмет потребности. «Предмет действия приводит к удовлетворению потребности не сам по себе, а только будучи включённым в какую-либо деятельность или, точнее, становясь моментом какой-либо деятельности» [Леонтьев А.Н. 2001: 89]. С понятием действия тесно связано понятие цели: «Если предмет деятельности является предметом потребности субъекта, то предмет действия есть цель» [там же].

Таким образом, понятия деятельности и действия и соответствующие им понятия мотива и цели связаны между собой иерархически: «Кроме деятельности – процесса, который осуществляет связь с внешним миром, побуждается и направляется предметом потребности, – мы выделяем в качестве относительно самостоятельно существующих процессов действия, которые являются основными “моментами” отдельных человеческих деятельностей. Действием мы называем процесс, подчиненный представлению о том результате, который должен быть достигнут, то есть процесс, подчиненный сознательной цели. Подобно тому, как понятие мотива соотносительно с понятием деятельности, понятие цели соотносимо с понятием действия» [там же].

«В свою очередь, действия имеют, в качестве своего внутреннего момента, способы осуществления этих действий, то есть системы операций» [там же: 90], которые суть способы выполнения действий, детерминированные условиями, в которых осуществляется деятельность. Таким образом, обозначенная иерархия имеет своё продолжение: «…Помимо своего интенционального аспекта (что должно быть достигнуто), действие имеет и свой операциональный аспект (как, каким способом это может быть достигнуто), который определяется не самой по себе целью, а предметными условиями её достижения. Иными словами, осуществляющее действие отвечает задаче. Задача – это и есть цель, данная в определённых условиях. Поэтому действие имеет свою особую сторону, особый его “момент”, а именно способы, какими оно осуществляется. Операции же, то есть способы осуществления действия, соотносятся с теми определенными условиями, в которых она может быть достигнута» [там же].

«И, наконец, последний, четвертый момент, который всегда нужно иметь в виду в анализе деятельности, – это психофизиологические механизмы, реализующие деятельность во всех её моментах, то есть реализующие саму деятельность, действие и операцию» [там же: 90]. На психофизиологических механизмах деятельности мы подробно останавливаться не будем.

Следует понимать, что названные категории относятся именно к психологической теории, изучающей психику индивида, а не к самой этой психике; это – категории психологические, а не психические, однако они имеют корелляты, наполненные психическим содержанием для самого субъекта: «Так, то, что выступает как продукт, есть цель; тому, что выступает как мотив, соответствует потребность; то, что есть задача, оформляется как намерение (или план). Самый предмет выступает для меня как смысл. Средство (способ действия) – как значение» [Леонтьев А.Н. 1994: 185].

Учёт того, что деятельность есть процесс перехода внешнего предмета во внутренний образ и обратный переход внутреннего во внешнее, возвращает нас к понятиям идеального и квазиобъекта и позволяет перейти к рассмотрению понятия образа мира.





Необходимо прежде всего отметить, что понятия образа мира и языковой картины мира (вообще картины мира) существенным образом различаются [Леонтьев А.А. 1993: 18; Тарасов 2008]. Понятие языковой картины мира входит в более широкий методологический контекст, представляя собой частный случай понятия картина мира (наряду с другими – физическая картина мира, этическая картина мира и т.п.), и соотносится в большой степени со знаниями исследователя и выбираемыми им методами исследования. Иными словами, картина мира (и языковая картина мира как частный случай) является методологической схемой, позволяющей исследователю выделять в сознании индивида (объекта исследования) определённые знания, интересующие исследователя именно с точки зрения некоторой научной парадигмы и особенностей исследования, и фиксировать их в определённой знаковой форме. Образ мира есть отражённая в сознании индивида «модель» реальной действительности, построенная из личностных смыслов, предметных значений и соответствующих им когнитивных схем и поддающаяся сознательной рефлексии [Леонтьев А.А. 1993: 18]. Значения и смыслы, составляющие образ мира, не столько являются результатом специальной познавательной деятельности индивида, сколько предшествуют любой деятельности, направляют её. Именно через образ мира индивид может действовать с внутренними отражениями внешних объектов, оперировать образами как реальными предметами, встраивать новые смыслы и значения в уже имеющуюся систему.

Разговор собственно об образе мира начнём, как часто делается, со статьи А.Н. Леонтьева, в которой он вводит понятие пятого квазиизмерения – смыслового поля: «Факт состоит в том, что когда я воспринимаю предмет, то я воспринимаю его не только в его пространственных измерениях и во времени, но и в его значении» [Леонтьев А.Н. 1983. Т. 2: 253]. Далее он приводит основные положения защищаемой им идеи, одно из которых «…заключается в том, что свойства осмысленности, категориальности суть характеристики сознательного образа мира, не имманентные самому образу, его сознанию… значения выступают не как то, что лежит перед вещами, а как то, что лежит за обликом вещей – в познанных объективных связях предметного мира…» [там же: 254]. Идея пятого, смыслового, квазиизмерения обусловлена тем, что человек взаимодействует не с отдельными предметами, а с предметным миром.

При взаимодействии человека с предметной действительностью сознание включает в себя в качестве необходимого компонента чувственную ткань образов конкретных предметов (например, такой образ у зрячего и слепого будут сотканы из разной чувственной ткани). И так как чувственная ткань является важным, но не решающим компонентом сознания, то она может существенно меняться, не затрагивая при этом образа мира. «…Именно благодаря чувственному содержанию сознания мир выступает для субъекта как существующий не в сознании, а вне его сознания – как объективное “поле” и объект его деятельности» [Леонтьев А.Н. 2001: 97].

Наличие чувственной ткани в сознании обеспечивает симультанизацию – то есть видение ситуации целиком, а не как процесса или набора отдельных её частей.

Однако «сколь бы ни была богата чувственная ткань, на её основе нельзя построить такую картину мира, в которой бы человек мог дать себе отчёт. У человека чувственные образы приобретают новое качество, а именно свою означенность» [там же: 100]. И при этом важно понимать, что построение названного А.Н. Леонтьевым пятого квазиизмерения, наполненного значениями, – это движение через чувственность за границы чувственности, т.е. к амодальному миру (точнее – его образу). А природа значения «…не только не в теле знака, но и не в формальных знаковых операциях, не в операциях значения. Она – во всей совокупности человеческой практики, которая в своих идеализированных формах входит в картину мира [Леонтьев А.Н. 1983. Т. 2: 261] (следует отметить, что А.Н. Леонтьев употребляет выражения «картина мира» и «образ мира» синонимически). Более того, значение (в том числе и значение слова) есть способ и средство осуществления действия, и оно ведёт, по слову самого А.Н. Леонтьева, двойную жизнь: оно является и достоянием общества, и достоянием индивида, его психики и сознания [Леонтьев А.Н. 2001: 100–103].