Псих. Дилогия

- Вот как.

- А ты думал. Ты тут такого шороху навёл...

- Тарас. Но я ведь спас тех ребят.

- Ты в армии, паря, - вздохнул мой механик. - Соображай. Ты прямой приказ нарушил, штурмовик угнал, напугал тут всех до потери пульса. Да еще Батю обматерил на весь эфир. То, что ты там кого-то спас - дело десятое. На самом деле, ты по гроб жизни должен свою счастливую звезду благодарить, что у Бати нервы крепкие, что тебя ракетой не долбанули да не включили "поводок".

- Не включили... - повторил я. - Ты точно знаешь?

- Конечно, а...

Тарасовы кустистые брови медленно поползли вверх.

- Вон оно как, - протянул он смущённо. - Я и не подумал. Выходит, ты решил, что включили. А потом противоядие вкололи, да? Ох, паря.

- Что? - переспросил я агрессивно.

- Зелёный ты ещё. Счастлива твоя звезда, не ведаешь, по какому краешку походил.

- Да почему?

- Нет никакого противоядия, Данилка, - совсем будничным тоном огорошил меня Тарас. - Эту байку новобранцам рассказывают, чтоб надежда оставалась, чтоб если тот на вылете вразнос пошёл, так заставить с перепугу леталку на базу вернуть. А противоядия нет. У нас уж давно никто не верит. Никто не слышал, чтобы штрафника с включённым "поводком" хоть раз откачали.

- Может, просто не стали?

- Может, и так, - неожиданно покладисто согласился механик. - Я им под черепушку не лазил.

Повисло в воздухе недосказанное: какая, к чёрту, разница?

М-да.

Насчёт того, существует ли вторая капсула, о которой трепались в учебке - с ядом мгновенным - я у Тараса спрашивать не стал. Просто не стал. Должна быть. Возможно, вообще только она и есть. Но...

Не хотел я это знать, да и выслушивать мнение механика не хотел.

Ни к чему.

Вместо этого спросил:

- Давно я тут валяюсь?

- Четыре дня.

- Почему же, если...

- Шок. Док так сказал - какой-то там шок, я слово не запомнил. Нейродрайверные дела. - Тарас улыбнулся чуть виновато. - Ты не волнуйся, паря. Главное - живой, остальное... Ты ведь крепкий. Док сказал - если в себя придешь, восстановишься.

- Конечно.

Я чуть-чуть храбрился. Было бы спокойнее, если бы я смог шевельнуть рукой или ногой.

Ничего. Главное - я их чувствую. И никаких фантомных выбрыков.

Говорить сначала тоже трудно было. А сейчас - нормально.

Ничего.

- И ты что, так со мной тут четыре дня и маешься? - спросил я Тараса.

- Почему же маюсь, - смутился он. - У меня даже раскладушечка припасена. Опять же, от работы отдых.

Вот она где, преданность.

- Тарас. Что ты знаешь о том, почему мне не включили "поводок"? Кто решил?

- Батя не дал сигнала.

- Почему?

Механик придвинулся поближе.

- Я слышал, - зашептал он заговорщически, - капитан Кухта трепался Фельману, что во время инцидента Батя на командном посту говорил, что если ты разнесёшь тот посёлок, так он только "за", туда ему и дорога, а на нейродрайвера-штрафника ещё не то списать можно, и что если Мосинский проект закроют, так ему наплевать, ему всё это уже хуже зубной боли, он боевой майор, а не надзиратель, и Мосина видал в гробу в белых тапках. А потом, когда до него дошло, что посёлок ты громить не будешь, он сказал - пусть парень попробует, все равно либо гробанётся, либо его без всяких поводков ПСНА накажет.

Тарас крякнул и замялся, и я счёл нужным вставить:

- Чушь. Все нормально будет.

- А то, - согласился механик. - Теперь точно.

И продолжил:

- Комбат и не сообщал никуда, не хотел сор из избы выносить. Сказал - сами разберёмся. Но Мосин прознал-таки как-то. Ну, ясно, что стуканул кто-то, но кто - неизвестно. Так Мосин позвонил Бате по "экстре", связь недешёвая, сам понимаешь, и добрых полчаса вваливал ему по первое число, Батя потом сутки ходил багровый, как пион. И... в общем, Мосин на днях приезжает. Все готовят шеи.

Тарас поёжился и тут же успокоил меня:

- Ты не бойся. Раз сразу "поводок" не включили, уже и не включат, а так... Дальше фронта не пошлют. Главное - веди себя паинькой.

- Ладно, - согласился я.

Вести себя паинькой - это не сложно. Это я сумею.

***

К приезду Мосина я уже мог ходить, и меня перевели на настоящую гауптвахту - в бетонное зданьице на окраине базы, наполовину бункер, одним боком скошенной плоской крыши вросшее в асфальт. Единственное окошко "губы", забранное мелкоячеистой сеткой, с внешней стороны находилось ниже уровня колен стоящего человека, а с внутренней - под самым потолком, и чтобы заглянуть в него, приходилось подтягиваться, цепляясь за неудобный бетонный уступ. Это упражнение я и проделывал с регулярностью идиота. Во-первых - ради тренировки, во-вторых - ради хоть и скудного, но все-таки обзора. И в-третьих - потому, что больше на губе делать было решительно нечего.

Ко мне никто не приходил. Прибытия полковника ждали в любой момент, и к охраняемой зоне не подпускали даже Тараса - я видел его пару раз в окошко торгующимся с караулом, но торг так и закончился ничем. Механик помахал мне рукой издалека - не унывай, дескать. Я и не унывал. Мосин, конечно, хитрый жук, но ничего особенно плохого я от встречи с ним не ожидал.

Полковник отчего-то задерживался, и дни ползли один за другим - медленно, как сонные черепахи. Отдых не шёл впрок; я извёлся от безделья и скуки, глядя на мир сквозь окошко двадцать на сорок сантиметров, бесконечное число раз измеряя шагами размеры камеры - четыре на четыре с половиной да по диагонали шесть. Отлёживал бока на жёстком топчане. Иногда я слышал гул не слишком далёких взрывов: ПВО базы расправлялась с ракетными атаками - успешно, но что-то слишком часто в последнее время возникала такая необходимость. Интереса ради я попытался прикинуть, сколько ракет и какого класса понадобится, чтобы пробить центральную защиту. Цифры получились внушительными, но при условии сосредоточения усилий - вполне досягаемыми. Веселья этот вывод мне не прибавил. Противно было сидеть взаперти в каменном мешке и думать о том, что на твою голову может свалиться ракета.

Появление Мосина, столь долгожданное, я проспал. Подскочил однажды от скрипа тяжёлой стальной двери (и почему тюремные двери всегда скрипят?) - и обнаружил в камере полковника, уставившего на меня неотрывный взгляд по-совиному круглых глаз. Я аж вздрогнул - в первый момент сцена показалась мне продолжением ночного кошмара.