Страница 7 из 51
— Нееееет! — закричала Стейна. — Не делай этого, Эрлаз!!!
Но лезвие уже рисовало кровью по шее Предводителя Волков.
Эрик поднял голову, ловя взгляд Стейны. В его глазах не было ничего человеческого. Лишь тьма.
Он слышал, как она кричит, зовет его, но продолжал убивать того, кто стоял на пути Темного Короля. И лишь, когда он разжал пальцы, и бездыханное тело Рига упало на траву, тьма отступила.
Но проклятие Волка осталось с ними и после смерти.
3 часть
Я приду к тебе по воде и пеплу,
Я приду к тебе по осколкам стекол.
— И чего Стей тянула кота за яйца? О чем думала? Твоей Аннушке кровь пустить — редкое удовольствие, — посетовала Нори, запрыгивая на стол.
Артур хмыкнул.
— Чего ты на нее взъелась, Нор? Нормальная Анька девка, — вяло попытался защитить жену Артур.
— То-то и оно, что девка. Лучше не скажешь, — стояла на своем Нори. — Кинжальчиком бы ей по горлу, и всем бы стало легче.
— Ты слишком легко говоришь о смерти, словно убить так просто.
— Думаешь, она действительно хотела ее убить?
— Не знаю, Цветочек. Ее? Меня? Себя?
— Себя? Вот уж вряд ли, — фыркнула Эланор.
Она взяла со стола карандаш, чтобы занять чем-то руки, которые так и тянулись к Артуру.
— Наталья себя очень любит, чтобы убить. Тебя — это более вероятно. Любую твою бабу такое желание посещает пару раз в сутки. Но Наташка — не любая. Ты ей нужен, так что, скорее всего, кинжал она достала в честь твоей ненаглядной женушки. Уж она-то точно не оставляет простора для выбора.
— Ты думаешь, убить так просто?
Артур встал с кресла, угрожающе нависая над Нори.
— Это даже физически нелегко сделать.
Он забрал у нее карандаш.
— Ты ведь так вкусно готовишь мясо, Нор. Тебе приходится его резать. Понимаешь, о чем я?
Нори сглотнула, а потом вскрикнула, потому что Артур воткнул ей в плечо карандаш. Он не вошел в кожу, но очень неприятно давил, причиняя боль.
— Это ведь непросто, даже если нож хорошо заточен. Приходится приложить усилия.
Он надавил сильнее, и Нори зашипела, терпя боль, но, не делая попыток помешать ему.
— А морально этих усилий нужно еще больше. И боль, она обоюдоострая. Убивая кого-то, ты и себя убиваешь.
Нори охнула, потому что грифель карандаша сломался, оставив в ее коже маленькую глубокую ямку. Девушка попыталась отстраниться от пронзительного серебряного взгляда, в котором снова заполыхал темный огонь, но Артур прижал ее ноги своими к столу, скрутил пальцами запястья.
Эланор тихо хныкнула от боли, которая снова вернулась.
— Не надо так легко говорить об убийстве, Нори. Это не шутки.
— Уж мне можешь не рассказывать, — скривилась она.
Артур тут же отпустил ее. Перед глазами встало лицо Эрика. Конечно, Нори не понаслышке знала о том, как непросто жить с убийцей. Когда он сам жил с Эриком, то часто слышал, как он кричит во сне, знал, что дядька страдает бессонницей и угрызениями совести.
— Я не убийца, Артур. Мне можно так шутить, — тихо проговорила Нори, дуя на покрасневшие запястья.
— Ты такая странная, Нори. Вроде наша, Северная, но слишком чистая.
— Самому не смешно? В каком месте я чистая?
— Тут, — Артур провел пальцем по ее виску, — здесь, — его рука легла на ее сердце.
Нори сглотнула, почувствовав новую волну возбуждения от его прикосновения к своей груди.
— Только между ног меня не трогай, ладно? — попросила она, пряча эмоции за нахально вздернутой бровью.
— И не собирался.
— Заливай.
— Не обольщайся.
— Лицемер.
— Фантазерка.
— Обожаю тебя, придурок.
— Взаимно.
Артур не сразу понял, что улыбается, гладя Нори по щеке. Он сам от себя был в шоке. Спектр эмоций к этой девочке резонировал в нем от банальной похоти до трепетного восхищения. Она всегда ему нравилась, но он никогда толком не понимал, как с ней правильно контактировать. Они были приятелями, потом эпизодическими любовниками, теперь стали почти родственниками, которые снова скатились до вожделения.
Все, что происходило сейчас с Артуром, было одновременно сложно и просто. С Нори ему было легко. Она всегда принимала его без прикрас, настоящего, не пытаясь изменить, переделать. Эта девочка не ждала от него ничего, она любила его таким. И Артур мог быть с ней самим собой — редкое удовольствие.
***-
Мне место там, где нахожусь я сейчас -
Вы в том уверены — и это прекрасно!
— Что за новости, Артур? Как это, ты не вернешься в школу?
Генрих Лазаревич Савицкий стоял посреди гостиной своего брата и явно не врубался в заявление сына.
— Вот так, отец, — развел руками Артур. — Я не вернусь в школу. Мне нравится в Питере.
— Что за шутки, парень? Я ведь не запрещал тебе проводить каникулы здесь, но школа…
— Здесь тоже есть школа, пап. Я хочу остаться в Петербурге, остаться с Эриком.
— Ты бредишь, Артур.
— Пусть так, но я остаюсь.
Генрих вздохнул, сжал пальцами переносицу, всем своим видом давая понять, что он безумно устал от выкрутасов разгильдяя сына. Выражение его лица было непроницаемо, когда он начал в очередной раз озвучивать прописные истины.
— Сын, ты Савицкий. Ты должен получить лучшее образование, и частный пансион в Англии…
— Твой частный пансион — это полная херня, — перебил его Артур. — Там можно с тоски повеситься. Образование в России ничем не хуже для того, кто действительно хочет учиться.
— Но…
— Но что, пап? Какая тебе, блин, разница? Получаешь удовольствие, запихивая меня в эти пафосные школы с тюремным режимом? Это лично твои проблемы. Я хочу жить в Питере, с Эриком.
Генрих сжал кулаки. Он не очень хорошо знал своего сына. Артур все меньше проводил время с родителями, предпочитая общество дяди Эрика. Сначала старший Савицкий не видел в этом большой беды. Его часто переводили из одного консульства в другое, и Артур не успевал заводить друзей или даже просто привыкать к одному месту, которое мог бы назвать домом. Когда ему было десять, каникулы выпали на один из таких переводов-переездов. Чтобы ребенок не мешался под ногами, его сплавили в Питер к дядьке.
Как ни странно, но Эрик не воспринял племянника, как обузу. Наоборот, по возвращении Артур взахлеб рассказывал матери семейные легенды вперемешку с историями Толкина. Белла Савицкая с трудом изображала интерес, сдержанно кивая сыну. Все три дня, что они провели вместе до начала учебного года. На прощание Артур выразил желание съездить к Эрику на зимние каникулы, что родители одобрили сразу же. Генриха немного напрягла такая внезапная симпатия сына к дяде, которого он раньше видел лишь эпизодически на каких-нибудь очень важных семейных мероприятиях, типа похорон или свадеб. Но это напряжение, как рукой сняло после звонка Эрику. Брат без колебаний согласился на новогодние каникулы с племянником, заявив, что Артур отличный пацан, настоящий Савицкий.
Очень скоро все свободное от учебы время юный Артур стал проводить у дяди. Родители лишь на пару дней забирали его домой, прежде чем сдать в очередной пансион. К слову, пансионы менялись часто, так как истинная Савицкая натура проявилась в Артуре очень рано. Он был заносчив, не сдержан, иногда даже жесток. Когда материальные доводы переставали работать, Генрих переводил сына в другую школу. К пятнадцати годам Артур сменил три пансиона и был отчислен из двух закрытых школ. Это, в общем-то, сказалось только на его поведенческой характеристике. По части знаний Артур Савицкий всегда был впереди. Он имел высшие оценки по всем предметам, но тяготел все же к гуманитарным наукам. Любознательность и потрясающая память в сочетании с аналитическим складом ума делали Артура эдаким юным злым гением. Будь он нищим, то легко бы мог добиться бесплатных грантов на обучение в лучших школах Европы. Но нищим Артур не был, поэтому лучшие школы и так были для него открыты.