Страница 11 из 90
Подземелье почти пусто. Многие из штабных командиров отправлены поодиночке на левый берег с оперативными документами. Снимая провода, вполголоса разговаривают связисты.
В одном из отсеков, измученные бессонными ночами, находятся Чуйков, Гуров, Крылов, Васильев и еще несколько человек. Они решают какой-то очень важный вопрос. Доклад Вотитова о подробностях обстановки их сейчас не интересует.
— Ладно, потом, — сказал Васильев. — Переправляйтесь…
Западня должна вот-вот захлопнуться, но Военный совет армии остается до последней минуты в подземелье. Новый командный пункт армии переносится в заводской район города. Но как туда перебраться? Вдоль берега — невозможно: противник клином разрезал город пополам. Острый конец клина упирается в Волгу. Там ни пройти, ни проползти — все простреливается пулеметным огнем. Васильев сказал: «Переправляйтесь». Значит, решено миновать этот огненный клин сложным обходом, по тому берегу Волги. Сложно и опасно, но что делать?.. А может, решат там, за Волгой, оставить КП?
Нет, этого не может быть, потому что Чуйков все эти дни старался быть как можно ближе к своим войскам, и это положительно сказалось на стойкости частей. Они знают, что командующий с ними, и сражаются до последней возможности.
Мы покинули штольню в полночь.
Разбушевавшийся около устья Царицы пожар разгоняет ночную тьму и затрудняет наше передвижение. Освещенные улицы и подходы к переправам, а также река обстреливаются. Люди, как и днем, больше ползают, чем ходят.
Наконец выдалась минута затишья. Фашистские пулеметчики почти совсем прекратили огонь по реке. Ждать катера некогда. Надо воспользоваться моментом для переправы командования на левый берег. Генерал Чуйков садится в рыбацкую лодку. Револьд Сидорин рядом с ним. Кто-то шепчет: «Трогай», — лодка, отчалив от правого берега, медленно двигается в темноту. Нервно булькают весла. Гребцам помогают штабисты, но скорость остается такой же.
Я в группе командиров стою у самой воды, не спуская глаз с лодки, идущей впереди.
Вдруг на воде блеснул огонь. Недалеко от плывущих поднялся водяной столб, за ним второй, третий, до нас доходят глухие звуки разрывов мин. В небо взвилась ракета. Вслед за ней в сторону лодки полетели пучки трассирующих пуль. Но на воде от пулеметного огня негде прятаться. Что же будет?
Лодки повернули на остров, но на них снова обрушился шквал огня. Разрывы мин закрыли все. Напрягаю зрение, не могу найти двух передних лодок. Но вот очередная ракета осветила все побережье острова, и сердце сразу сжалось: на воде покачивается только одна пустая лодка — четыре человека вброд добираются до берега. Вражеские минометчики и пулеметчики с небольшими передышками продолжают бить по острову.
Не помню, как очутился на левом берегу.
Ноги совсем отказались двигаться. Пока брел по поселку Красная Слобода, пришлось несколько раз присесть. Присев, забывал обо всем. Не хотелось ни есть, ни пить, ни разговаривать, только бы уснуть. Даже снаряды и мины с того берега, вскапывая землю, снимая крыши и раскидывая стены, не могли вывести меня из этого состояния. Секунды тянулись часами, а каждый шаг казался больше версты.
На окраине поселка забрел во двор какого-то дома. У крыльца сидел старик и что-то тесал топором. Широкий отточенный до блеска топор звенел после каждого удара. Этот звон настолько приятен, что я на минуту даже приободрился.
— Чего бродишь тут? — сердито пробормотал старик, увидя меня. — Нашел время шляться…
Острие топора блеснуло на солнце и влипло в дубовую чурку. Старик поднялся и стал приближаться ко мне, злой, обросший, с насупленными бровями.
Тряхнув за плечо, он усадил меня на завалинку. Я покорно повиновался, полусонный, слушая ругань. Старик проклинал гитлеровцев за горящий город, за разрушение мирного поселка, за убитых детей… Я не успел ничего ему ответить: в поселок входило до батальона бойцов.
Большая группа остановилась возле дома. Старший обратился к нам с просьбой показать ему дорогу к переправе 62.
Услышав эти слова, старик смягчился. Он ласково обвел всех глазами:
— Куда вы, дети?! Днем он бомбит. Подождите до вечера.
— Некогда, дедок, — ответил кто-то из бойцов.
— Не торопитесь: видите, какая там заваруха. Эта переправа не работает. Надо пробираться на верхнюю. Там около острова построили новую.
Старик показал кивком головы в ту сторону, куда с огромной высоты за густой дубняк ныряли один за другим десятки немецких пикировщиков. Из-за леса поднимались клубы черного дыма. Земля содрогалась. Вой сирен на минуту заглушал разговор.
Пока я знакомился со старшими группы, бойцы поснимали гимнастерки и остались в одних тельняшках. Морская пехота! Радостное чувство охватило меня, когда я узнал, что в Сталинград идет не один, а несколько таких батальонов. Значит, Сталинград будем держать до победы.
Тут же морские пехотинцы сообщили, что за ними двигаются полки сибирской дивизии.
— Добрые ребята! — говорят они.
Пришла моя родная!
Но сейчас некогда восторгаться. Надо помочь этим товарищам.
Старший назначил связного для установления связи со штабом армии. Матрос повторил приказание и подошел ко мне. Остальные, разбившись на группы, торопливо опорожняли ящики с гранатами. Некоторые выбрасывали из вещевых мешков сухой паек.
— На черта мне сухой! Давай «феньку»! — говорили морские пехотинцы, разбирая гранаты Ф-1.
Матрос-связной спросил меня:
— Где штаб?
— Пошли вместе.
Боец молчалив и совершенно безразличен к взрывам и вою бомб.
Вдохновленный его спокойствием, оглядываюсь на город и содрогаюсь: отсюда, издалека, Сталинград напоминает огнедышащий вулкан. Не верится, что я был там, не верится, что там есть люди, кажется, там воспламенились даже камни. На секунду закрываю глаза и вижу перед собой гвардейцев дивизии Родимцева. Они там, они продолжают сражаться, не дают противнику расширить прорыв. Им нужна помощь. И она идет. Идут морские пехотинцы, идут сибирские полки. Значит, командный пункт армии должен быть там, и мне, конечно, нечего делать на этом берегу — ведь я информатор…
Вскоре нас встретил сержант Тобольшин. Я спросил у него о Чуйкове, Васильеве, Гурове и других.
— Все они в Сталинграде, на новом КП. Я уже был у них. К ним надо через переправу шестьдесят два. А штаб вот здесь, — ответил он, показывая на дымящийся хуторок.
— А где сейчас Револьд Сидорин? — спросил я, почему-то считая, что он погиб в тот час, когда лодка попала под огонь пулеметов.
— Револьд… — Сержант Тобольшин помолчал. — Револьд как посмотрел отсюда на Сталинград, так сразу согласился остаться здесь. Командующий сказал — и он остался. Юнец…
Такой ответ не удовлетворил меня. Как-то не верится, чтоб мальчик, принесший на КП убитого отца, вдруг оробел перед новым рейсом в горящий город. Но ничего, бывает всякое…
Я снова в Сталинграде — десятый день в рабочем поселке тракторного завода.
Бутылки с горючей смесью, которые так тяжело стало доставлять в Сталинград, помогают. Только за один день, 2 октября, у стен поселка завода «Баррикады» было сожжено сорок восемь бронированных машин. Защитники города подпускали танки на близкое расстояние и забрасывали их бутылками из засад, устроенных в руинах.
В боях с танками принимали участие рабочие завода «Баррикады», отряды рабочих завода «Красный Октябрь». Теперь, все они влились в наши части. Солдат и рабочих теперь трудно отличить друг от друга…
В штаб принесли с переднего края большую радость: вершина Мамаева кургана (высота 182,0) — в наших руках. Идет бой за овладение юго-западными скатами высоты. Там дерутся сибиряки дивизии Горишнева и один полк дивизии Батюка.
В блиндаже Военного совета армии тесно. В проходе на полу сидят работники штаба, командиры отдельных частей и начальники политотделов. Ждем Гурова. Он отлучился за Волгу по вызову Военного совета фронта. Его лодка только что причалила к берегу. В открытые двери блиндажа нам видно, как Гуров выскочил из лодки и быстрыми шагами направился сюда, к нам, в блиндаж.