Созвездие видений

Это был вид столицы. Горит снимали с высоты птичьего полета, но постепенно объективы приближали вольный разлет улиц, и Север подумал, что слово «горит» на древнем жаргоне Дальнепроходцев не зря означает «колчан». Воистину, улицы этого города были подобны легким, прямым стрелам!

Но вот уже выросли в тесных – и вмиг раздвинувшихся до бесконечности! – стенах «Инда» просторные, вознесенные до небес, украшенные каменным и деревянным кружевом дома и храмы, а потом рядом с Севером и остолбенелой гостьей пошли неспешно и соплеменники его – все в одеяниях ясных, чистых, прохладных оттенков, с тем выражением самоуглубленного внимания на лицах, которые дома чудилось Северу плохо скрытой гордыней, а здесь показалось всего лишь подчеркнутой сдержанностью.

А мимо шли его друзья и знакомые, кивали друг другу, обменивались приветственными жестами, и Северу мнилось, что оттуда, из дальних далей запредельных, они приветствуют его, только его!.. Он не сдержал улыбки, когда увидел Нинну, и не смог не махнуть дружески себе самому, Северу, одетому в повседневную форму звездопроходцев: серебристо-голубую кольчугу, отчего светлые и прозрачные глаза его принимали холодновато-голубой оттенок. На плечах поблескивали золотые стрелы.

И в этот миг взор Севера упал на спасенную гостью, неподвижно стоявшую средь этого шествия дорогих его сердцу призраков.

Он спохватился: зря, пожалуй, обрушил на нее так сразу мир Горита во всем его великолепии и многолюдьи, она может еще сильнее напугаться. Но тут же заметил, что глаза ее полны вовсе не ужаса, а острого любопытства, и приветственный жест, который он послал призраку себя самого, не ускользнул от ее внимания…

…Ох, великий, великий же волхв этот Лиховид, коль чудные, самоцветные земли скатал, яблочком обратил и с собою носит. А небеса там голубые, и Тур-солнце столь же ярко горит, как здесь, и деревья роняют прохладную тень. А избы-то у них!.. Высоки – до самых облаков.

Но пуще всего поразили Зорянку сородичи Лиховида. Конечно, сородичи! Чего ж ради стал бы он в чудодейное яблочко чужинскую сторонку закатывать, с собою возить? Это Зорянка тотчас смекнула. Правда, страшилищ да чудищ, Лиховиду подобных, она в том царстве не сыскала, но отчего-то знакомой показались стать и повадка светлообразного молодца, которому приветно махнул Лиховид…

Знала Зорянка: коли ясной, лунной ночью поглядишь в чистую воду Белоомута, долго еще гладь его будет хранить твое отражение. До тех пор, пока не замутит воду кто-то другой. Тогда новое отражение будет жить в Белоомуте… потом и другое, и другое. Не так ли и здесь? Не хранится ли в наливном яблочке отражение сородичей Лиховида – и его самого, только без этой вот поганой личины?

Э, какой ни есть этот Лиховид, выходит, сыскался и ему супостат лютый. За что, за какие провинности или за какие доблести обратил он молодца-чужеземщину злой образиной, этакую жуть напустил? Ох, бедный, бедный Лиховид…

Зорянка глядела, глядела на него, и не ужас буйный, а тихий, тайный страх – священный, как тот, что испытывала она лишь пред Белоомутом да еще пред дедовскими волхованиями, – входил в ее сердце. Наверное, вот так, затаенно-покорно, глядит всякий, даже самый дикий зверь на человека, пораженный его обличьем, его богоподобием. Так же и она смотрела на Лиховида, пытаясь разглядеть за страшной шкурой черты божества. И не чудище он, значит, а дух чудес?

«Он из рода богов! – мелькнула мысль. – Какое счастье! Но как выручить его, как помочь вновь молодцем скинуться?.. Ох, знаю! Знаю!»

…Север даже поежился от ее пристального взора. Торопливо закрутил кассету по столу, сворачивая имитограмму.

Дрогнули, поплыли в золотисто-голубоватом небе остроконечные башни, заколебались фигуры людей.

Гостья всплеснула руками, провожая взглядом последние призраки Горита, тающие, словно дым, а потом вдруг жалость отобразилась на лице ее. Торопливо приблизившись к Северу, девушка сорвала с себя еще влажные лохмотья… и навзничь простерлась у ног Севера.

– Переведайся со мною! – сказала она, моляще глядя на него снизу, и смежила ресницы.

Север так и обмер. Почему-то прежде всего его поразило это словечко «переведайся» с его корневой основой, находящейся в несомненном родстве с «Ведами» – великим эпосом Ирия: само по себе важное доказательство того, что Первые были здесь!.. Но не от этого захватило дух. Вяло бродили в голове мысли о каком-то еще обряде, свидетелем которому он стал сейчас, и не сразу пробилась догадка, что гостья призывает его к страстным забавам.

Почему-то когда он смотрел на нее, покорно лежащую вот так, вспомнилось вдруг видение цветка-Солнца, плывущего по небесным волнам, и Север ощутил голод и жажду – но не гортанью, не нутром, а словно бы всем телом своим.

Он многое унаследовал от Старого Севера (недаром один из Северов был избранником прекрасной Кибелии, еще до того, как та в составе Первой Экспедиции отправилась на Землю) и был искушен в тайных обрядах: в совершенстве умел исполнять все двести танцев Тантрары, знал все правила, предписанные для того, чтобы раззадорить женщину. Но она, эта незнакомка, спасенная им… она вела себя так, словно ни ее, ни его не надо разогревать неукоснительным и порою надоедливым соблюдением ритуала. Она словно бы сразу готова принять его в объятия! Но разве… так бывает? Разве такое возможно?!

От смущения Север шевельнуться не мог. Стоял столбом, мучительно ощущая свои пересохшие губы, и чудилось, что ему стало вдруг тесно в скафандре. Он обежал взглядом приборы, словно ища спасения у этих молчаливых и безучастных свидетелей его конфуза, и машинально отметил, что на карте зафиксировано свечение нового солнца в созвездии Двух Птиц.

Девушка между тем выжидательно приоткрыла один глаз и, словно угадав его состояние, поднялась, прикрываясь длинными, тяжелыми прядями своих волос цвета увядшей травы.

– Иль боги в небесах не любятся? – просила она обиженно. – Неужели не ведаешь, что к чему?

Север пожал плечами.

Девушка повернулась к нему боком, прикрываясь рукой. Ее грудь мягко мерцала меж тонких пальцев. Другой рукой она попыталась завернуться в свои еще непросохшие лохмотья, и губы ее при этом брезгливо изогнулись.

Тогда Север, наконец, одолел свое омертвелое изумление, поняв, как можно завоевать приязнь гостьи! Словно бы заранее знали те, кто снаряжал его в дальний путь, что придет миг, когда все припасенное понадобится.

Наряды! Одеяния! Украшения! Вот чем можно завоевать ее доверие!

Женщины – везде и всюду женщины, и, понятно, гостья его сразу сообразила, как управиться с тонким голубым платьем.

Правда, оно закрыло ее ноги до самых пят, и девушка растерянно приподняла подол. Север понял ее замешательство: трудно бегать по лесу будет! Он заглянул в нишу, но ничего подходящего не увидел, кроме двух поясов своей собственной формы: одного кожаного, с ножнами, и другого – богато вышитого, чисто декоративного знака отличия. Конечно, не дело нарушать форму, но девушка сделалась вдруг такой печальной, что он без раздумий протянул ей широкую расшитую ленту.

Ее лицо загорелось восхищением.

– И еще подпоясь узорчатая!.. – самозабвенно прошептала она, озаряя Севера благодарным взглядом, а он внезапно подумал, что она прекрасна и там, на Ирии, могла бы сравниться даже и с Нинной… нет, пожалуй, сравнение было бы не в пользу Нинны!..

Но, кажется, решил Север, уже пора знакомиться.

– Как твое имя?

Наверное, он правильно произносил все слова, потому что девушка взглянула спокойно и доверчиво:

– Среди людей – Меда.

Север озадачился: а где ж еще может у нее быть имя, как не среди людей?!

– А твое имя – Лиховид? – спросила девушка.

– Нет, Север.

– О, так вот ты откуда! Из зимних краев!

– Почему это?

– За лесом лежит страна Солнца, – серьезно глядя прозрачными серыми глазами, пояснила она. – А за нею Зимняя держава. Там живут злые духи: по полям, по лесам скачут, пятками по мерзлой земле стучат-трещат, в кулак дуют, мороз выдувают. Летит тот мороз от Зимних краев до наших, а как долетит, время сна настает: лист с деревьев падает, птицы улетают, да и люди, подобно медведям, спят под снегом до тепла. Разве ты не оттуда? А я подумала, там северяки и живут… И что ж, волей, неволей ты здесь?