Созвездие видений

Вскоре предплечье, кисть и фаланги удлинились настолько, что гибкая искусственная конечность, подобно какому-то диковинному зверю-рыбе, выползла из-за кустов. Раздвигая волны, она дотянулась до безжизненно повисшей девушки и, приподняв ее над водою, дотащила до берега, вновь скрывшись со своею ношей в кустах.

Дело было сделано. Север передвинул ключи насосов – и река, взметывая радужные смерчи и играя в водоворотах, понеслась обратно в свое покинутое, обмелевшее ложе. Сверкала на солнце вода, сверкала чешуя рыб, сверкали радужные брызги… И только тут Север взглянул на берег, где недавно видел обмершую от ужаса толпу.

Теперь там было пусто. Люди разбежались! Он вновь остался один… впрочем, теперь на траве у его ног лежала еще и добыча.

Убирая шланги, рюкзак и манипулятор. Север поглядывал на нее. Какая-то мгновенная, темная тревога вдруг коснулась его сердца… но почему? В добыче не было ничего угрожающего. Она являла собою нечто мокрое, бесформенное, исхлестанное волнами, облепленное изорванной одеждой и перепутанными волосами.

Север нарочно возился со сборами долго, а спасенная все никак не приходила в себя. Похоже, не миновать нести ее особою. Ну как оставить здесь? Во-первых, звери… во-вторых, как знать, не бросят ли ее вновь в реку сородичи, наткнувшись на нее тут, и тогда уж некому будет ее спасать. В-третьих, ей, конечно, нужна серьезная помощь. Ну а в четвертых – и в главных! – наступало то самое, ради чего прибыл на Землю Север. Контакт. Если девушка вообще еще жива, конечно.

И тут он заспешил.

Пристегнул рюкзак, перекинул через плечо спасенную из волн, подхватив ее под колени, и включил «проводника».

На дорогу он не обращал большого внимания, свободной рукой еле успевая отстранять с пути ветки, стараясь оберегать «добычу». Нападения зверей и людей он не опасался, прекрасно понимая, что вид имеет пугающий, и поэтому не было предела его изумлению, когда затылочные камеры шлема передали, что его нагоняет, ломясь сквозь чащобу, кто-то косматый, мохнатый и зеленый, напоминающий обросшее мохом корявое, невысокое дерево, если бы оно вдруг вздумало сорваться с места!

Впрочем, почему ж невысокое? С каждым шагом неведомое существо росло, росло и, казалось, запросто может дорасти и до самых высоких деревьев. Его зеленое лицо было угрожающе обращено к Северу, огнем вспыхивали глаза, и чудилось, что этот лик порос травой, а в бородище запутались ветки и листья, вместо ног же – разлапистые корни!

Неужто некий дух лесной возненавидел Севера и готовится напасть? И не один! Второй за ним следует, столь же кошмарный!

Но почему, за что? Или они явились на чей-то зов?

И только теперь ошеломленный Север ощутил, что тело спасенной им девицы, еще недавно такое безвольное, вяло болтавшееся на его плече, сейчас напряглось, налилось силой: ее колени уперлись ему в грудь, кулачки молотят по спине, а губы что-то выкрикивают.

Понадобилось мгновение, чтобы строй и словарь ее речи сделались понятны Северу, – с проблеском радости он уловил несомненное родство здешнего наречия с тем, которым владели на Ирии, и явственно разобрал:

– …а вы, из леса лешие, придите ко мне на помощь противу моего супостата!

Нетрудно было догадаться, что зеленые, мохнатые, огромные, нагоняющие Севера, и есть эти самые «из леса лешие»: неизвестные местные животные или даже растительные виды, умеющие передвигаться, – и они вот-вот нападут!

Север взъярился. Неблагодарность «добычи» проняла его до глубины души! Он в сердцах шлепнул ее по круглому бедру (микрофоны донесли истошный визг), а потом, обернувшись, повел парализатором в сторону погони.

И потом еще какое-то время стоял, растерянно водя глазами и камерами шлема по сторонам, потому что никого не оказалось позади, кроме мгновенно оцепенелых деревьев.

Наконец Север включил предельную скорость «проводника» и в считанные мгновения очутился возле своей «избушки».

…Был он не из бегучих-четвероногих, не из легкокрылых, а меж тем преодолел путь лесной-дремучий, будто стрела. Вид его дик и страшен! Никого из зверья чужеядного не устранилась бы Зорянка. Запросто она бы управилась с тем зверьем! А вот с этим душеглотом…

Одет он толстой шкурой, и голова в панцире, а лица вовсе нет – одна тьма непрозрачная вместо лица. Ох и страшен, верно, лик его, ужасен, коль оградился тьмою непроглядною! Воистину, имя его должно быть Лиховид – и никакое иное. И невидимые глаза и уши, не иначе, у него по всей голове потаенно растут, ибо затылком он зрит и слышит. Силу рук его ледяных не разомкнуть, не пробиться заветной чарой до трепетанья мысленного и сердечного, не взять, не опутать, не одолеть. Колдун лютый, могучий он! Или даже душеяд? Растерзает в клочки! Откуда, откуда явился?! И не его ли злым дыханием этой ночью убит священный огонь Подаги? Не он ли повинен в том, что Зорянку приговорили к испытанию Рекой? И не он ли стал помехой это испытание одолеть?

Зачем помешал, зачем из воды вытащил? Плохая примета для невров! Никому не хочет зла и невзгод Зорянка, а нынче с этим… с лютым, вину делит.

А и могуч, и хитер он! Реку-то не иначе выпил – выпил чуть не до дна; Шишко и Подкустовиик его не обошли, не проняли. Многострашна и изба злообразного чудища: на птичьих ногах стоит, переминается да боком поворачивается, а к высокому порогу нет ни лесенки, ни приступочки-сама земля ввысь подкинула Лиховида с Зорянкой на руках!..

…Конечно, Север был зол на добычу, но увидев, с каким ужасом заметалась она по отсекам «Инда», ища хоть какого-то укрытия, шарахаясь от незнакомых, пугающих предметов, кресел, пульта, раздвижных дверей, а потом съежилась в углу, – он почувствовал, что злоба его уходит.

Злобу вытеснила жалость. «Добыча» казалась ему маленьким, пугливым зверьком. Бедная девчонка!.. Да, ясно, что те блага цивилизации, которые должны были оставить на Земле пришельцы с Ирия, или утеряны, или ведомы далеко не всем. Очень многое придется начинать с самого начала. А кому начинать?.. Северу бы гордиться задачей – а он досадовал. Большой охоты к просветительству в себе не находил, его дело – разведка.

Вот и сейчас – надо бы успокоить эту сжавшуюся в комок дикарку, но как? Завести с ней разговор? Но язык его еще не пробовал на вкус чужих слов, и он боялся неверным выговором еще больше напугать ее.

Север стоял, в растерянности не сняв ни скафандра, ни шлема, и вдруг увидел, что сквозь растопыренные пальцы и спутанные волосы блестят ее глаза.

Она наблюдала за ним!

И снова темная, тревожная пелена на миг застлала его взор.

Страх? Да пустое!

Но сердце томилось, и Северу захотелось как-то защититься, не показав, однако, при этом своего смятения. Он мягко, чтобы не насторожить «добычу», протянул руку к стене и, медленно нажав на панель, раздвинул дверцы ниши.

…Под рукою Лиховида что-то замерцало – мягко, потаенно, тепло.

Зорянка, забыв об осторожности, потянулась взглядом к этому тихому свету – и увидела три округлых камня, лежащих в дупле стены. Они походили на яблоки – прозрачные, зеленовато-золотистые яблоки. Ох и на диковинной же яблоне они возросли! Где такое видано – яблоки в кулак величиной? А вот знать бы, медово-сладки они иль кислы, что дички?..

Меж тем Лиховид взял одно из них своею перепончатою лапою и положил на то, что заменяло в его избе стол. Испытующе обратив к Зорянке свое невидимое, непроницаемое лицо, словно проверяя, не убоится ли она, Лиховид слегка тронул яблочко – и оно закружилось по столу: сперва на одном месте, стремительно, а после – медленнее, тише, описывая все более широкие круги.

Зарябили, замелькали, заиграли серебряные и золотые блики, рождая многоцветный, переливчатый туман. И вдруг из этого радужного тумана соткался пред взором чудный облик пира незнаемого!

Север взирал упоенно. Образ Ирия, образ родимой планеты во всем блеске ее величавой красы возникал из микрохранилища, и он на миг даже забыл, зачем, собственно, распечатал одну из имитограмм, – так был восхищен созерцанием.