Страница 17 из 21
Позднее, повзрослев, Анна сообразила, что ее родители поражены не только богопочитанием, но и вполне мирским, светским недугом – снобизмом. Причем зачастую было невозможно определить, где заканчивается одно и начинается другое. Они смотрели снизу вверх на обитателей больших домов, куда еженедельно доставляли простеленные соломой коробки с замороженными фруктами и крошечными кувшинчиками с куриной грудкой в питательном желе. Зато глядели свысока на обычных покупателей, что выстраивались в лавке в очередь за сахаром и четвертинками чая. Первые расплачивались счетами, со вторых безоговорочно требовали наличных. Одним из первых в своем окружении родители вывесили короткое и емкое, сберегающее массу времени и отпечатанное в типографии объявление, которое кратко и точно формулировало их отношение к жизни:
ПОЖАЛУЙСТА, НЕ ПРОСИТЕ ВЗАЙМЫ. ОТКАЗ НЕРЕДКО ОБИЖАЕТ.
В подростковом возрасте Анна негодовала на это объявление и изводила себя тревожной мыслью: а что, если я влюблюсь, если полюблю кого-то неподходящего? Она понимала, что шансы на это весьма высоки, ибо в мире было полным-полно недостойных, неподходящих людей. Но когда она пришла домой и сказала, что Ральф Элдред предложил ей обручиться, Мартины-старшие тщетно искали причину и повод для отказа. Конечно, будущее этого юноши виделось неясным, зато его отец заседал в городском совете.
Анна была послушной дочерью. Она старалась делать все, чтобы заслужить одобрение родителей, зная, впрочем, что любых усилий с ее стороны вряд ли окажется достаточно. Не проси взаймы… Некоторым несчастным детям снятся сны, в которых их усыновляют или удочеряют; Анна всегда знала, что она – дочь своих родителей. В юности она предавалась фантазиям, раздражавшим ее окружение и удостоившимся резкой отповеди ее матери. Ей грезились способы стать настолько отличной от родителей, насколько это вообще возможно. Но все эти способы существовали лишь в воображении. Презирать родителей – одно, освободиться от их ига – совсем другое.
Пока корабль мерно шел на юг, она спрашивала себя, уплывает ли от них или плывет им навстречу. В конце концов, ее родители были такими заботливыми – по-своему, конечно, – настоящими миссионерами в английской глубинке. В их доме не нашлось бы ни одного предмета роскоши, поскольку все деньги уходили на различные добрые дела. Кроме того, было неправильно роскошествовать, когда другим недостает даже необходимого, – разумеется, если ты не покупатель, который расплачивается, выписывая счет.
А если милосердие и забота проистекают не из любви, а из чувства долга, какая разница? Результат-то все равно одинаковый.
Анна привыкла думать именно так. Голодающие набрасываются на еду, кто бы ни кормил их хлебом; голодающим не пристало выяснять мотивы благодетелей.
Ральф придерживался иного мнения. Элдреды и Мартины, говорил он, движимы стремлением сделать мир комфортнее. Бакалейщик Мартин наверняка согласился бы превратить всех обездоленных в своих первоклассных клиентов; Бетти, его жена, мечтала увидеть, как курящие и незамужние матери-одиночки смывают с лиц тушь и каждый месяц ходят причащаться. С бедностью, голодом и отсутствием крыши над головой следовало бороться потому, что это крайние состояния, чреватые социальными потрясениями, физическими увечьями и демонстрациями безработных. Отсюда прямая дорога к социализму, когда на улицах не будет безопасно.
Ральф поделился с Анной суждением об отцах – о ее отце и о своем. Он знал один стишок и часто со смехом повторял:
В том-то и было дело: сильнее всего на свете Ральф ненавидел посредственность. Ей казалось, что он обладает врожденной добротой, которая проявлялась спонтанно, непредсказуемо. Она нашла то, что искала, не больше и не меньше. И переспала с ним накануне – ровно накануне – того дня, когда он надел ей на палец обручальное кольцо.
Это она сделала ему предложение, а не наоборот. Когда пришло время – им выпал редкий случай, какой выпадал разве что раз в году, и дом в Дирхеме остался в их полном распоряжении, – ее вдруг охватил страх. Она дрожала даже от прикосновения его теплых рук. Но он был молод и несведущ в житейских делах – совсем неискушен, думалось ей, – а потому, должно быть, не сумел распознать разницу между ужасом и страстью.
Когда все случилось, она долго переживала и беспокоилась, не оказаться бы беременной. Подумывала, не помолиться ли о милости, но решила, что к подобным молитвам Всевышний навряд ли снизойдет. Вдобавок это было испытание, ниспосланное небом. «Я позабочусь обо всем, – обещал Ральф. – Если ты понесешь, мы просто поженимся раньше». Месячные пришли на четыре дня позже положенного – она уже успела впасть в промежуточное состояние между паникой и надеждой, – и Анна прижалась спиной к холодной стене родительской ванной, выкрашенной в омерзительный темно-зеленый цвет, и залилась слезами, оплакивая утраченную возможность.
После этого она словно утратила душевное равновесие. Никогда раньше она не мнила себя человеком, как принято выражаться, со сложностями, но теперь в ее сознании отчаянно сражались за первенство всевозможные страхи, желания и упования. Ральф предложил все равно обвенчаться поскорее, как только она закончит учебу в своем педагогическом колледже, и не ждать конца лета. Дядюшка Джеймс пришел познакомиться с ее родителями и пространно рассуждал о том, как интересно будет работать в Дар-эс-Саламе.
Ее мать полагала, что тамошний климат может оказаться неподходящим, но потом вспомнила, что Анна никогда и ничем серьезно не болела, а растили дочь вовсе не неженкой. Правда, местные дикари могут вести себя недостойно… Так или иначе, Анна поразилась тому, с какой легкостью родители согласились с предложением Джеймса, как быстро они одобрили перенос свадьбы, после непозволительно короткой помолвки, на июнь. Впервые в жизни ей пришло в голову, что родители, возможно, будут рады сбагрить дочь с рук. Только представьте, сколько эмоций расходуется на почти взрослую дочь! Когда их девочка выйдет замуж и окажется на другом краю света, они смогут уделять гораздо больше внимания проблемах посторонних людей.
Конечно, в предложении отправиться в Африку, в самой идее миссионерства было нечто невероятное, если не сказать – смехотворное.
– Мне ведь не придется носить пробковый шлем? – жалобно спросила Анна. – И меня не сварят заживо?
– Думаю, нет, – серьезно ответил Ральф. – Дядюшку Джеймса до сих пор не сварили. Ничего такого он не рассказывал.
А потом Ральф поведал, что планы изменились. Если она не возражает, они не поедут в Восточную Африку. Их ожидает другая работа – в тауншипе[13] под названием Элим. Это рядом с Йоханнесбургом, к северу от города и недалеко от Претории, кстати; можно подумать, это уточнение помогло ей лучше оценить местоположение. Ральф показал Анне недавно изданную книгу «Никаких удобств» и сказал, что если она прочтет этот труд, то поймет, почему там нужны добровольцы и почему тем, кто высоко ценит комфорт, туда ехать, пожалуй, не стоит. «Да, прочти и потом взвесь варианты, прикинь, что для нас лучше». «И для других тоже, разумеется», – прибавила она. В ту пору, весной 1956-го, она еще могла произносить подобные фразы без всякой иронии.
Анна сразу взялась за книгу. С ее страниц возникал голодный, кровожадный, едва доступный осознанию мир. Она чувствовала себя готовой вступить в него. Не знала, какую пользу способна принести, но Ральф как будто верил, что они двое буквально предназначены для этой работы. А комфорт – комфорт никогда не занимал высокого места в ее ожиданиях.
В последние ночи перед отъездом из Англии Анне снилась в том числе и эта книга. Сны словно наделяли текст дополнительным смыслом и нисколько не опровергали написанного. Полицейские расхаживали по улицам с автоматами. Парламентские указы висели на каждой стене. Население трусило и подчинялось.
12
«Песня против бакалейщиков» из романа Г. К. Честертона «Перелетный кабак». Пер. Н. Трауберг.
13
В ЮАР тауншип – крупный поселок с чернокожим населением.