Страница 31 из 40
Это было первое (насколько известно на сегодняшний день) публичное признание научных заслуг российских женщин. Повлияло ли открытое признание (хоть и посмертное) научных заслуг Е. П. Фадеевой и М. Н. Вернадской на жизненный выбор их молодых современниц? Повлияли ли на них призывы М. Н. Вернадской? Прямых подтверждений этому нет. Но по странному совпадению именно в год смерти Е. П. Фадеевой и М. Н. Вернадской молодые российские женщины (во множественном числе) предприняли первую в истории нашей страны попытку стать студентками университетов.
Шестидесятые годы XIX века, особенно их первая половина, занимают особенное место в российской истории. Это было время Великих реформ: отмены в 1861 году крепостного права, учреждения суда присяжных и местного самоуправления (земства) в 1864-м и др. Ситуация в стране была достаточной сложной и политически, и экономически. Но для молодых людей, чья юность пришлась на эти годы, это было время свободы, энергии и надежды. Это также было время широкого распространения интереса к естественным наукам в образованных слоях российского общества. Благодаря своим братьям, учителям, иногда и родителям, а также периодической печати молодые девушки благородного происхождения приобщались к этим интересам. В Петербурге стало модным посещать научно-популярные лекции, принадлежать к кружку единомышленников, обсуждавших естественно-научные предметы наравне с философией и политикой, читать книги по естествознанию. Елизавета Николаевна Водовозова (1844–1923)414 писала в своих знаменитых воспоминаниях о первых месяцах 1862 года, когда она только что вышла из Смольного института и делала первые шаги во взрослой жизни: «Первым средством для самообразования, для подготовки себя ко всякого рода деятельности и к настоящей полезной общественной жизни считалось тогда изучение естественных наук, на которые смотрели, как на необходимый фундамент всех знаний без исключения, – и уточняла: – Как в Западной Европе, так отчасти и у нас люди образованные уже давным-давно придавали им большое значение, что наглядно подтверждали великие открытия, но в шестидесятых годах благоговение к естествознанию распространилось в огромном кругу русского общества и носило особый характер»415. Благодаря этому «благоговению» от занятий естественными науками, по воспоминаниям Е. Н. Водовозовой, «ждали необыкновенно полезных результатов не только от научных исследований специалистов, но от каждой популярной книги, к какой бы отрасли естествознания она ни относилась, находили, что образованный человек обязан черпать свои знания прежде всего из этого источника»416; а также «…были твердо убеждены в том, что изучение естественных наук поможет устранить суеверия и предрассудки народа, уничтожит множество его бедствий»417. Подобные взгляды привели к публикации научно-популярных книг по естественным наукам, к увеличению спроса даже на серьезную научную литературу. «Теперь даже трудно себе представить, – писала Е. Н. Водовозова, – с каким всеобщим восторгом было встречено издание перевода книги Брема “Жизнь животных”. Не читать этой книги значило подвергать себя укорам и насмешкам. Но занимались не одною зоологиею, а и другими областями естествознания: минералогиею, ботаникою, физиологиею, химиею, отчасти даже анатомиею»418. Е. Н. Водовозова отмечала, что профессора читали лекции по естественным наукам в публичных залах, что подобные лекции устраивались также в частных домах и там в большинстве случаев в роли лекторов выступали студенты-естественники: «…сразу явилось немало лиц как из высших, так и из средних классов общества, желавших заниматься естественными науками, – вспоминала Е. Н. Водовозова. – Каждое семейство, у которого в доме была свободная комната, охотно уступало ее вечером для подобных занятий: тут демонстрировали бычачье сердце, резали лягушек и зайцев, изучали и сравнивали устройство зубов различных животных, строение тела птиц и рыб, рассматривали под микроскопом растения, насекомых, кусочки сыра, капли воды. Все эти чтения и занятия, где бы их ни устраивали, притягивали массу народа»419.
Нам так интересно мнение Е. Н. Водовозовой не только потому, что она принадлежала к поколению шестидесятников, не только потому, что она, едва получив свободу по окончании Института благородных девиц, стремилась узнать как можно больше о жизни общества и имела возможность участвовать в описываемых ею событиях, но и потому, что сама Е. Н. Водовозова не была в восторге от этого повального увлечения естествознанием, интересуясь больше гуманитарными науками. Не без раздражения Е. Н. Водовозова вспоминала: «Никто не обращал ни малейшего внимания на то, имеет ли человек склонность к тому или иному предмету. Каждый правоверный шестидесятник должен был все свои способности отдавать естествознанию. Эта мода подчинила тогда такое множество интеллигентных людей, что нередко талантливые музыканты, художники, певцы и артисты забрасывали искусство ради изучения естественных наук и вместе с другими бегали на ботанические, зоологические, минералогические и другие экскурсии, работали с микроскопом, определяли тщательно собираемые камешки, – все были загипнотизированы великим значением естествознания»420. В своих воспоминаниях Е. Н. Водовозова привела в пример нескольких девушек, с которыми была знакома лично или о которых слышала от приятельниц, воспринимавших всеобщее увлечение естествознанием так же, как и она сама, в том числе рассказала о девушке, любившей музыку, но считавшей своим долгом заниматься химией, хотя у нее ничего не получалось, которая в конце концов покончила жизнь самоубийством «только из-за того, что ей совсем не давалась химия»421.
Помимо общих настроений, царивших в молодежных кругах С.‐Петербурга, Е. Н. Водовозова описала и свой личный опыт занятий естественными науками в первые месяцы 1862 года: «Вечером мы отправились с Верою Корецкою к медицинскому студенту старшего курса Прохорову слушать его чтение о кровообращении. Он занимал отдельную квартиру… Чуть ли не в каждой комнате его квартиры шли по вечерам разнообразные занятия. Прослушав лекцию, желающий мог войти в следующую комнату: посреди нее стоял человеческий скелет, а на столиках лежали кости и череп, – тут при помощи студента-специалиста можно было получить наглядное знакомство с строением человеческого тела. В одной из комнат этой квартиры шли опыты по химии»422. И продолжала далее: «Хотя занятия по естествоведению, на которых мне приходилось присутствовать, в большинстве случаев излагались довольно удобопонятно, но я с каждым разом чувствовала все меньшее к ним влечение»423. Боясь признаться в этом своей ближайшей подруге Вере Корецкой, Е. Н. Водовозова обратилась со своей проблемой к ее сестре Татьяне Корецкой. Далее она в художественной форме передала этот непростой разговор: «– Да уж тебе-то совершенно не приходится так скептически относиться к этим занятиям, – пересказывает Е. Н. Водовозова слова Татьяны Корецкой. – Я – другое дело: вот уже несколько месяцев я бьюсь над этими предметами, а у меня в голове все какие-то обрывки…» Оказалось, что Т. Корецкая так же мало удовлетворена своими занятиями, как и сама Е. Н. Водовозова. Но когда Е. Н. Водовозова осторожно предположила, что можно было бы их оставить ради любимого дела (в случае Т. Корецкой ради музыки и декламации), то получила в ответ следующую пламенную речь: «…если все, решительно все умные и образованные люди находят, что естественные науки необходимы, и мы с тобой должны покончить со всеми своими благоглупостями!.. Мне куда тяжелее тебя достигаются эти занятия! Я до сих пор содрогаюсь от ужаса, до сих пор не могу приучить себя смотреть, как режут лягушек, не могу без омерзения дотронуться до человеческих костей!.. Всеми силами стараюсь вытравить из себя эту пошлость – и не могу»424. «Такого разговора было для меня достаточно, – пишет Е. Н. Водовозова, – чтобы больше уже ни к кому не обращаться со своими сомнениями. Я не только продолжала бегать на всевозможные занятия по естествоведению, но и добывала книги, чтобы прочитывать то, что только что было изложено устно. Несмотря на это, я все более сознавала, что у меня ничего не выйдет из приобретаемых сведений, но мысль, что, бросив эти занятия, я не только не удовлетворю главным требованиям людей, меня окружающих, но даже сама себя буду считать пропащим человеком, заставляла меня еще с большим рвением заниматься тем, чем и все остальные»425.
414
Водовозова Елизавета Николаевна (1844–1923) была успешной детской писательницей; она также писала научно-популярные книги, выступала как журналист и литературный критик, но известна она благодаря знаменитым воспоминаниям о воспитании, полученном ею в Смольном институте благородных девиц, и о днях ее юности, последовавших сразу за выпуском из института.
415
Водовозова Е. Н. На заре жизни. Мемуарные очерки и портреты. М.: Худ. лит., 1987. Т. 2. С. 80.
416
Там же.
417
Там же.
418
Там же.
419
Водовозова Е. Н. На заре жизни. Мемуарные очерки и портреты. М.: Худ. лит., 1987. Т. 2. С. 80–81.
420
Там же.
421
Там же. С. 82.
422
Там же.
423
Там же.
424
Водовозова Е. Н. На заре жизни. Мемуарные очерки и портреты. М.: Худ. лит., 1987. Т. 2. С. 83.
425
Там же. С. 83–84.