Страница 9 из 15
– Витек! Герка! Быстро на другую сторону горы откатились, вас там ответным огнем не достанут. А уж как нас грохнут, так вы корректировку продолжите.
Никто не спорит, никто не выделывается: «Да давай я останусь, а ты уходи», или что-нибудь в этом роде, такое же бессмысленно-героическое. Давно мы воюем и знаем – у каждого своя судьба. А судьба – это, братцы, такая подруга, что от нее за чужими счинами не спрячешься.
Отползают за склон Витек и Герка. А мы ждем – я и Филон. Молчим – а чего тут говорить? Слова – они пустые, ими от пуль не прикроешься. А через пару минут:
– Давай быстрее пускай, а то нас расстреляют! – слышу истошный вопль Филона.
А то я сам не знаю, что расстреляют! Подвигаю свой РД и судорожно трясущимися руками роюсь в нем.
А вертушки уже на боевой разворот заходят, щас как долбанут по нам, и все. Тогда точно конец будет! Мы как вертолеты увидели, так сразу корректирующий огонь открыли, а они нас за духов приняли.
Есть, нашел, нащупал пальцами продолговатый цилиндр! Вытаскиваю и сразу рву запальный шнур. Повалил густой красный дым, показывающий: «Братцы! Хорошие! Не бейте нас, мы свои!» Первый вертолет закладывает вираж и, не расстреляв нас ракетами, уходит; за ним еще два. Делают круг, засекают наши направляющие трассы и вот теперь уже на цель по одному выходят. До нас доходит упруго-тяжелая взрывная волна. На позициях духов месиво от вздыбленной земли, летящих камней и визжащих осколков. А мы туда еще и своего огоньку добавляем. В ответ не стреляют. Вертолеты накрыли духов с первого захода. Пока «птички» кружат, наша рота шустро поднимается и мчится вниз, в долину, а миновав ее, – вверх по склону другой горы к расстрелянным позициям душманских пулеметчиков. Есть! Уже на вершине – такие маленькие, такие далекие от нас фигурки солдат. Прошли засаду! Нет у нас потерь. Ну и пилоты! Прямо снайперы!
Бывало и такое, что друг по другу из-за несогласованных действий били – или по ошибке, а чаще всего по раздолбайству. И потери большие несли, но нашу роту, к счастью, это не коснулось, а вот иным подразделениям доставалось. Тут же все прямо как по маслу прошло.
Ну все, пора к своим двигать. Встаю и смотрю на Филона, у него от химического дыма все лицо красное. Он на меня глядит и хохочет:
– Ты теперь точно красный!
Протираю лицо рукой, смотрю на ладонь – вся красная. Бью ногой уже пустой, но все еще чуть чадящий едким удушливым химическим дымом цилиндр.
Вот из-за этих густых, далеко заметных ярко-красных сигнальных дымов и возникла легенда о применении нашими войсками в Афганистане химического оружия. Не применяли, лично я о таком даже и не слышал, а слухам из «достоверных, но пожелавших остаться неназванными источников» не верю. Не было военной необходимости такое оружие применять, и обычным вполне справлялись.
– Повезло нам, ребята, – подходя к нам, говорит Витек. Рядом с ним, счастливо улыбаясь, идет Герка. Как же мы рады, что живы остались!
Бешеным звоном забили тревогу «фибры души».
– Ложись! – кричу я, сам падаю и только потом слышу заунывно-противный вой летящей к нам мины.
Разрыв не вижу, только бьет по барабанным перепонкам сотрясенный взрывчаткой воздух; слышу такой противный клекочущий вой осколков, чувствую резкий сильный удар – и дальше беспамятство. Все так быстро произошло – раз! Даже ахнуть не успел – и готово, ты уже труп.
Первое, что почувствовал, когда очухался, – это дрожь в ногах и мокроту в штанах. Ужаснулся: да неужто обоссался? Бывало такое: не от страха, а просто не приходя в сознание, раненые под себя прямо в штаны мочились. Потом бьет по нервам резкая дергающая боль. Смотрю: кровь из левой ноги хлещет, течет и по штанам расползается. В ляжку меня долбануло. Сначала даже облегчение почувствовал – значит, не навалил в штаны. Может, и смешно, но это так. Поворачиваюсь на бок, выдергиваю из штанов узкий брезентовый брючной ремень – тремпель; чуть привстав, накладываю повыше раны жгут. При ранении главное – кровью не истечь. И только потом осматриваюсь. Филон сидит рядом с лежащим Витьком и башкой мотает, жив. Герка обалдело смотрит на рацию – она вся осколками искорежена. Помню, до взрыва она у него на спине была – значит, уже разбитую снять успел.
– С Витьком чего? – спрашиваю я; горло пересохло, и слова выходят тихие и как бы неуверенные.
– Сейчас перевяжу, – встав, идет ко мне Филон и на ходу разрывает индивидуальный пакет, достает бинт, присаживается рядом и начинает бинтовать поверх штанов.
– А Витька убили, – бесцветным голосом говорит он.
– Я уже понял.
– У меня промедол остался. – Вот уже и Герка подошел, достает шприц-тюбик и колет мне в ногу повыше повязки.
– Повезло Витьку, – тем же бесцветным тоном говорит Филон, – ему всю спину осколками посекло, позвоночник перебило, и крохотная ранка на затылке. Сразу отъехал, не мучался.
Разное оно, везенье, на войне бывает. Коли судьба такая, то лучше уж так, сразу. А так… даже если бы выжил Витек, то кому он потом бы с перебитым позвоночником да парализованный нужен-то был? Разве что матери. Может, и жене, но вряд ли.
– Идти-то можешь?
Встаю, кровь уже не идет, промедол боль снял, кость вроде не задета, жить можно.
– Доковыляю как-нибудь.
Филон и Герка заворачивают Витька в плащ-палатку, примеряются, как нести.
– Если бы тебя вместо Витька грохнули, нам бы легче было, – скривился Филон, опуская на землю мертвое тело.
– Почему? – апатично глядя, как парни возятся с плащ-накидкой, интересуюсь я.
– Ты весишь меньше, – без улыбки, совершенно серьезно объясняет Филон.
Верно, веса во мне килограммов этак с шестьдесят пять, и то с учетом навешенной амуниции и оружия, а Витек – он здоровый парень, тяжелый.
– Да брось ты свою рацию, – советую я Герке, видя, как он, примеряя лямки, собирается надеть разбитую радиостанцию. – И так идти тяжело, а ты еще этот хлам тащить собрался.
Герка швыряет на землю рацию, мы ее расстреливаем, остатки разбиваем прикладами на мелкие кусочки. Ну что, ребята, пошли?..
Как дошли, почти не помню, через пару метров нога разболелась, все сильнее и сильнее жжет и рвет рану, по всему телу расползлась резкая боль. Искры из глаз. А тоже не ляжешь, тащить некому – ребята Витька несут, им тоже не сладко.
Все же дошли на ту высоту, где раньше у духов были позиции. Наша рота уже ушла вперед. Меня и Витька возле штаба оставляют, Филон и Герка уходят. Батальонный фельдшер делает мне противостолбнячный укол, еще впрыскивает пару тюбиков с промедолом, накладывает новую повязку. У меня все плывет перед глазами, мне уже все безразлично. Скоро эвакуация: меня – в госпиталь, Витька на вечный дембель. Он рядом со мной. Как же мне хреново, ребята… вот и улыбаюсь. Вспоминаю рассказ Витька об отпуске домой. Он с первой женой разводиться ездил – это она на развод подала, – вот его и вызвали на суд по повестке, заверенной военкоматом. Витька такой счастливый и довольный домой поехал, мы его всей ротой собирали: новенькая форма, денег ему дали – ничего не пожалели. Развелся с одной – и тут же на другой женился. Вернувшись, он фотку нам показывал, хвастал, какая красивая у него вторая жена. Хотя уже не жена, вдова… Помнишь, Витька, как ты хохотал, когда нам про суд рассказывал? Я ведь тебя таким запомнил; ты для меня, Филона, Герки, для наших ребят с роты не «груз 200», а веселый здоровый русоволосый парень. А еще помню, как за минуту до разрыва ты сказал: «Повезло нам, ребята!» Повезло, только такое разное везенье на войне бывает…
Виктора Некрасова посмертно наградят орденом Красной Звезды. Филона, Герку и меня представят к медалям «За отвагу». Вот только… Мой наградной лист разорвет начальник политотдела за то, что тремя днями раньше прямо во время проведения операции я избил афганского солдата и офицера и отнял у них термосы с пловом. Герке за то, что он не представил на списание разбитую рацию, объявят выговор. Начальник штаба батальона капитан Э*** ходил лаяться к начальнику связи, выговор сняли, а наградной лист Герке так и не утвердили. Филон с нами за компанию пошел, его наградной тоже в штабе зарубили. Филон и Герка останутся живы, но вернутся домой без наград.