Страница 6 из 15
– Давай мины сюда, – с лютой злобой соглашается принять боеприпасы Жук.
– Эй, вы! – издалека наблюдая за нами, кричит лейтенант Петровский. – Разобрались? А теперь в ГПЗ бего-ом марш!
Наш взвод в колонну по одному идет по тропе. Я первый, за мной Саша Петровский, дальше с интервалами остальные.
– Хорошо, что хоть женился, – слышу, как тихо говорит идущий за мной взводный.
На ходу оборачиваюсь. С кем это Сашка там разговаривает? Ни с кем, с собой он говорит, а может, в мыслях с оставшейся в Союзе молодой женой беседует. Теперь ее молитвы к материнским присоединятся. Теперь, лейтенант, уже двое будут просить Бога, чтобы ты вернулся домой живым.
– Ты это о чем, Саша? – спрашиваю я.
Когда других офицеров рядом не было, Петровского старослужащие солдаты звали по имени. Высокому, широкоплечему, с отличной строевой выправкой, Александру Петровскому двадцать два года, он сразу после военного училища летом восьмидесятого в Афган загремел. Нам, его подчиненным, по двадцать лет – одно поколение, почти сверстники. И воюем вместе уже год.
– Вперед смотри! – обрывает меня Петровский. – И не хер подслушивать.
– А я и не подслушиваю, – отвернувшись, ухмыляюсь я и насмешливо добавляю: – Я, товарищ лейтенант, влет стараюсь офицерские команды ловить, вот слух и напрягаю.
– Ты эти сказки при очередном залете другим рассказывай, – крайне желчно и недовольно отвечает взводный.
Не верит он мне. И правильно делает. Чтобы я да влет команды ловил? Нашли ловца! Кабы я таким не был, уж небось на третьем курсе института учился бы. А хорошо небось сейчас дома. Эх, сейчас бы пельмешек со сметаной навернуть! Мечтаю, а сам вдаль и по сторонам поглядываю.
– Ложись! – ору я и сам падаю. Рассекая воздух, вжикнули пульки, и ударил по ушам звук пулеметной очереди. Надо мной прошли пули-то…
Отползаю к укрытию, по вспышкам и чутьем определяю позицию противника и стреляю. Первая очередь длинная, последующие прицельные, короткие, на три-четыре патрона. В магазине моего пулемета патроны через два на третий уложены: два простых заряда, третий – трассирующий. По трассам бойцы передовой заставы определят, где находится обстрелявший нас пулеметчик, и туда же начнут стрелять. Не поднять ему головы. Он и не поднимает – или позицию сменил, или совсем ушел. В общем, хрен его знает, но точно не убит. Почему так определил? Да не знаю я. Чувствуешь такие вещи, вот и все. Потерь у нас нет. Постреляли, полежали, отдохнули, встали по одному и дальше вперед пошли. Не до ночи же здесь сидеть. Так и до дембеля пролежать можно; хорошо бы, конечно, да кто ж тебе даст…
Вот так до вечера и маршировали. В нас постреляют, мы постреляем, подождем, послушаем и дальше двинемся. На тропах обнаружили еще с пяток противопехотных мин. Рисковать и вытаскивать взрыватели не стали: отошли на безопасное расстояние и расстреляли их из автоматов и пулеметов. За день больше потерь нет, и слава богу. Как чуток стемнело, нам на вертолетах подвезли еду в термосах и боеприпасы. День закончен, окопы отрыли, камешками бойницы обложили, можно и отдыхать.
Только-только приготовились посменно покемарить, как с соседней горки в нас стрелять стали. Видимо, духи хотели показать, что туточки они и никуда не делись. Толку от их стрельбы – ноль. Расстояние между нашими горками по прямой метров девятьсот было, прицельно в наступающей темноте не постреляешь. Неприцельная шальная пуля сохраняет убойную силу, но от таких попаданий окоп хорошо защищает. Мы, конечно, ведем ответный огонь, но так, для порядка, без азарта, и все мимо. А вот наши минометчики перестрелке обрадовались. Быстро установили в подходящей ложбинке миномет и давай мину за миной кидать. На другой горке, где засел противник, видны разрывы, оттуда духи тоже усиливают огонь. Мы, в свою очередь, пуляем из стрелкового оружия. Летят очереди трассирующих пуль, гремят взрывы. Все почти как в кино: красиво, зрелищно, бестолково. Духи тоже в укрытиях сидят; от мины будет толк только в случае прямого попадания, наши же пули уже не в цель летят, а лишь заданное направление соблюдают. А минометчики все не унимаются, все кидают мины. Думаете, горят желанием в бою поучаствовать, свою лихость и воинскую выучку продемонстрировать? Как бы не так! Они за истекший день мины свои не расстреляли, а тут им новые привезли. А куда их девать? Так просто не выкинешь, лишнюю тяжесть тащить неохота, а тут такой удачный случай от этого добра избавиться. Расчет, к бою! Прицел девятьсот! Беглым огонь, огонь!
Я расстрелял из пулемета один магазин, – все надоело, и без того за день до тошноты настрелялся. Скукотища, из окопа не вылезешь, может шальная пуля зацепить; в окопе тоска, а тут еще сигареты закончились – а курить охота, аж уши пухнут. Кричу я Лехе, другану своему, чтобы он кинул мне сигареты. Он пачку кидает, но она до моего окопа метров пять не долетает. Стрельба вроде поутихла, я змейкой из окопа за сигаретами и пополз. Только руку за пачкой протянул – бац, шальная пуля мне в кисть руки попала. Кровь потекла, а боли нет. Я обратно мигом в свой окоп кинулся, осматриваю боевую рану, волнуюсь. Бинт наслюнявил, ранку обтер и успокоился – пулька только кожу содрала. Вот тут я себе клятвенно пообещал бросить курить. Кровь сочиться перестала, а уши все пухнут и пухнут; второй раз за пачкой сигарет пополз, достал, вернулся, со смаком закурил, а про клятву и ранку забыл.
Ночь, обеим сторонам пулять друг в друга надоело, перестрелка затихла. Заворачиваюсь в теплый и грязный трофейный халат. На ногах у меня надеты шерстяные машинной вязки носки, обут в кроссовки. Согрелся. Благодать.
У всех солдат и офицеров батальона носочки нитяные[9], а вот у меня шерстяные. Свистнул я их у летчиков. Неделю назад проходил мимо модуля, где живут офицеры вертолетного полка, а там у сборного домика бельишко и летная форма на веревках сушится. Ну прямо как в деревне. Оглядываюсь – нет никого. Раз – с веревки еще влажные носки снимаю; два – прячу их в карманы и не торопясь скрываюсь с места преступления. Простите, неизвестный мне товарищ офицер, но вам новые выдадут, а у меня в ваших носочках и в жару ноги преть не будут, и в холод согреются. Кабы нам это добро выдавали, в жизни не стал бы я чужие носки носить.
Тепло в шерстяных носочках и в трофейном халате – за день-то намаялся по горам ползать, да прошлую ночь почти не спал, а тут одно слово: благодать. Пока моя смена не начнется, хоть вздремну. Глаза закрываются, и снится мне, братцы, странный сон.
Сижу я в светлом классе родной школы № 25 на контрольной работе по алгебре. Мой классный руководитель Зоя Петровна Орлова ходит между рядами парт, следит, чтобы никто не списывал. А я-то тему не знаю, зато есть у меня шпаргалка. Только классная отвернется, я давай списывать; она в мою сторону повернется, я прячу шпору и в раздумьях над алгебраическими символами морщу лоб. Но давно работает Зоя Петровна учителем, ловит она меня со шпаргалкой и торжествующе хриповатым голосом начальника штаба батальона капитана Эн заявляет: «Вот, посмотрите, дети, из кого никогда настоящий разведчик не получится!» Осуждающе смотрят на меня дети, только это не одноклассники, а сослуживцы по Гайджунайской учебке.
– Марш к доске! – по-военному требует педагог Орлова и трясет меня за плечо.
Смотрю на тему, написанную мелом на классной доске, и обмираю: «Действия десантного отделения в тылу противника». Думаю: «Ну ни фига себе! Ну и тему на контрольной по алгебре нам задали!» А еще мне ничуть не стыдно, что я попался. Я даже рад, что ничего не знаю, а стало быть, в разведку мне идти не надо.
– Да ну вас на хрен с вашей разведкой, – говорю я классной руководительнице. – Я лучше посплю!
– Встать, хам! – кричит мне Орлова теперь уже командным басом капитана Акосова.
– Не моя смена, – отнекиваюсь я.
– Я тебе сейчас такую смену покажу! – вопит Зоя Петровна и больно бьет меня толстой указкой по ногам.
Только я ей хочу сказать, что негоже советскому педагогу бить детей, как получаю второй удар по ногам и раскрываю глаза.
9
В состав летней полевой формы входили ботинки, к ним выдавалась одна пара носков – одна пара на шесть месяцев.