Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 13 из 30



Утилитаризм только может советовать индивиду «сложить ценности всех удовольствий, с одной стороны, а всех страданий – с другой», и тогда можно прийти к убеждению, что «добродетель есть пожертвование меньшим интересом большему, минутным интересом – продолжительному, сомнительным – несомненному, что все действия самой возвышенной добродетели можно легко привести к расчету благ и зол»[60]. Но если по чьей-либо расчетной книжке добродетель менее выгодна, чем порок, тогда утилитарист не может не сказать, как и говорит Бентам, что «каждый делает сам себя судьей своей пользы: это так должно быть»[61]. Отсюда всякая здравая логика должна вывести, что каждый имеет право ошибаться, предпочитая приятный порок неприятной благодетели. По законам нашей духовной природы, нет ничего нелепее положения Бентама, что «каждого можно наказывать за то, что он ошибается в расчетах о собственной пользе». Каждый, заглядывая в свою душу, должен сознаться вопреки Бентаму, что это не есть «настоящий, единственный и совершенно достаточный мотив для наказания».

Милль менее откровенен и искренен, чем Бентам. В оправдание того же положения он говорит: «Чувство общественности присуще человечеству; желание быть заодно с нашими ближними и теперь уже составляет великое начало в человеческой душе, и, к счастью, это одно из тех начал, которые и без всякого особенного возбуждения укореняются все сильнее и сильнее под влиянием развивающейся цивилизации… Эта идея развивается все более и более, чем более удаляется человечество от состояния дикой независимости… Люди мало-помалу перестают понимать возможность совершенного неуважения к чувствам других. Они видят себя в необходимости воздерживаться от правонарушений – по крайней мере от самых грубых – и хоть для собственной безопасности постоянно протестовать против них… Человек приходит, хотя инстинктивно, к сознанию, что он обязан принимать во внимание интересы других». Как следует из всего этого, Милль никогда не говорит, что общая польза обязательна, но старается доказать, что все сами собой убедятся в этом.

Если бы мы даже приняли, что с развитием цивилизации общая польза все более и более предпочитается частной выгоде, то это не стало бы доводом в пользу утилитаризма, так как наша цивилизация покоится не на утилитаризме, а на христианстве, религии долга. Если бы утилитаризм мог, уничтожив христианство, истребив в нашей душе идеи добра, справедливости и права, построить цивилизацию на понятии пользы, предоставив судить о ней каждому, и затем историческими фактами доказать, что в этом состоянии люди постоянно все более и более стали предпочитать общую пользу частной, то лишь тогда он доказал бы, что прогресс есть развитие в людях понятия пользы. Но в настоящих условиях утилитаризм не может приписывать себе развитие нравственности. Итак, если взять все эти положения утилитаризма сами в себе по отношению к индивиду, то они точно так же предоставляют каждому предпочитать порок добродетели по личному вкусу каждого.

Таковы отношения утилитаризма к идее добра. Посмотрим, как он относится к идеям справедливости и права.

Справедливость и право, по мнению Милля, – установления закона, т. е. установление государства, неизбежная дилемма утилитаризма, который, объясняя понятием пользы или добро, или право, или справедливость, другие идеи должен приписать установлению государства. Но высказав положение, Милль сразу благоразумно отступает: «Правда, люди прилагают идею справедливости и ее обязательность к многим из таких вещей, которые нисколько не регулируются законом и вмешательство закона в которые нежелательно… Но и здесь идея нарушения того, что должно быть законом, присутствует, хотя и в неизменном виде. Нам всегда доставляет удовольствие и вполне согласуется с нашими понятиями о должном, когда действия, которые мы считаем несправедливыми, наказываются, хотя нам и не всегда желательно, чтобы наказывал суд»[62].

Возникает вопрос: как идея справедливости произошла от закона, когда люди не желают, чтобы закон всегда показывал несправедливые действия, и когда, наконец, к самому закону люди применяют идею справедливости и ею меряют его достоинство? Милль, понимая свою слабость, говорит: «я признаю, что самое чувство (справедливости) не возникает из того, что обыкновенно или правильно называют идеей пользы, но все, что в нем есть нравственного, проистекает из нее»[63].

Таким образом, Милль невольно признает идеи, или моральное чувство, но утверждает, что справедливое есть вместе с тем общеполезное, в чем мы не спорим.

«Правом, – утверждает Милль, – называется все, что общество должно мне гарантировать. Если спросят, почему должно, то я не смогу назвать никаких других причин, кроме общей пользы». Таким образом Милль соединяет с общей пользой идею обязанности – два начала, которые в нашей душе соединяются лишь тогда, когда мы признаем идею обязанности вообще, но полезное в нашей душе для нас необязательно.

Милль сознает, что здесь чего-то недостает: «Если, – говорит он, – такое определение не объясняет достаточно ни силы обязанности, ни особенной энергии чувства, то это происходит от того, что в понятие справедливости у Милля она тождественна с правом – входит не только разумный, но и животный элемент – жажда мести»[64]. Здесь Милль дошел до такого пункта, что каждому нужно предоставить право судить, насколько «жажда мести» пополняет недостающее в его теории звено – элемент обязанности.

В том же роде доказательства Бентама. Для Бентама право есть не что иное, как установление государства. «Запрещение действия есть то, что называется преступлением; чтобы уважали эти запрещения, необходимо было установить наказание». Но, возражают Бентаму, почему можно запрещать некоторые действия и считать их преступлениями?

Действительно, если мы отвергнем идею права, то все действия становятся безразличными.

В знаменитой трагедии Шекспира «Отелло» служанка Эмилия говорит Дездемоне, что если бы ей дали в обладание мир, то она бы не стеснялась добром и злом, а установила бы считать добром то, что ей приятно. Но Бентам не так откровенен, как Эмилия, и отвечает на эти возражения весьма туманно: «Что за вопрос? Разве с этим не согласны все? Нужно ли трудиться обосновывать признанную истину – истину, так прочно утвержденную в умах людей?»[65]. Но в том и вопрос: откуда взялось согласие всех в отношении преступности некоторых действий, если не из идеи права?

1.3. Воззрения шотландских мыслителей

Рассмотрим еще одно направление в исследовании вопроса о источниках нравственных идей человека. Шотландские мыслители источником нравственных начал считали не прирожденные идеи и не опыт, но прирожденное нравственное чувство. Шотландская школа, если ее основания и ошибочны, по нашему мнению, заслуживает внимания хотя бы потому, что указала на другой источник, оказывающий, без сомнения, влияние как на наши действия, так и на предложения к действию известным образом.

Замечательными представителями этого направления, родоначальником которого был известный английский писатель А.Э. Шефстбери, были: Гутчисон, Адам Смит и Дэвид Юм.

«Наши внешние чувства, – утверждает Гутчисон, – приносят нам представление об удовольствии и страдании и дают, вероятно, первые понятия о добре и зле, счастии и бедствии. Но мы владеем другой естественной силой представления – внутренним чувством – восприятием или сознанием всех действий, страстей, и изменений души, посредством которого ее собственные представления, приговоры, заключения, склонности и ощущения становятся сами предметом рассмотрения. Эти оба способа представленной силы, чувственные ощущения и сознание привносят в душу предметы, подлежащие ее рассмотрению. Все наши первые и непосредственные понятия возникли из этих двух источников… Наши внутренние побуждения действуют на волю, но эти побуждения состоят лишь в поиске собственного благополучия. Внутренний анализ указывает, что в нас есть – в различных степенях – желание блага всем другим людям, без всякого отношения к нашему собственному благополучию»[66].



60

Там же. С. 19, 21,28.

61

Там же. С. 20.

62

Милль С. Утилитаризм. С. 354–355.

63

Там же. С. 359.

64

Там же. С. 369.

65

Бентам И. Введение. С. 162.

66

Hutcheson. A System of Moral Philosophy in free books», 1755. P. 45, 48.