Страница 52 из 56
Солнечные зайчики не прыгали по полу. Солнце не светило с самого её возвращения в Лондон, отказываясь появляться из-за тяжёлого слоя туч. «Дементоры?» — подумала Гермиона лихорадочно, потом почти упрямо, а потом крепко вцепилась в свою сумочку и решила: «Погода».
Порой кружевная серость туч была даже красива. Гермиона смотрела на туман за окном, и ей хотелось укутаться в слишком большой свитер и сидеть с кружкой какао в руке и книжкой под мышкой. Желательно в тёплой постели, половину которой занимал бы кто-то, кто видел её. Понимал её. Знал, как работает её ум.
«Рон ждёт», — шептала та, другая Гермиона.
«Я тоже», — шептала она в ответ.
Они ушли раньше всех, и по дороге она слышала, как вокруг бормочут голоса.
— Никому такой смерти не пожелаешь, — шелестели они.
Словно она опять повернула камень, и серые фигуры заполнили толпу.
— Это верно, — соглашались другие. И добавляли: — Бедняжка Дин.
***
Он написал ей три письма. Все три угодили в итоге в мусорное ведро.
Пришёл февраль. Снейп гадал, предупредит ли его Гермиона или этот мир вдруг уйдёт в небытие, и жизнь его переломится как прутик.
Иногда он об этом вообще забывал и продолжал свое существование так, будто каждое мгновение жизни действительно принадлежало ему, будто он не прожил уже семь лет после истечения своего срока годности. Он ходил в магазин. После нескольких ночей кошмаров — воспоминаний — которые оказали на него особенно сильное воздействие, угостился бутылкой особенно крепкого виски.
«Больно было?» — сквозь слёзы спросила Гермиона в ту ночь, когда уехала в Лондон.
Он не сказал. Это не имело значения. Она знала ответ заранее.
Иногда Снейп ходил в парк. Садился у пруда, смотрел на уток — у него не было с собой хлебных крошек, чтобы скормить им. Порой он приходил с книгой или газетой. Или просто с инстинктом самосохранения, чтобы успеть уйти прежде, чем становилось людно и окружающие начинали его узнавать (краска на двери всё отказывалась сходить). Иногда он засиживался подольше, просто ради малюсенькой вероятности увидеть, как она переходит лужайку.
Однажды, когда земля успела просохнуть и недолго светило солнце, Снейп расстелил пальто перед рододендроном и лег на спину, держа над глазами учебник. Солнце светило, прогревая чёрную ткань его одежды, опаляя его бледные щёки. Страницы трепал ветерок.
Он услышал её голос раньше, чем шаги, высокий и тёплый:
— Сев?
Он отвёл взгляд от книги. Лили Эванс улыбалась.
***
В Валентинов день Гермиона, проснувшись, обнаружила у входной двери дохлую крысу брюхом кверху. Косолапка сидела неподалёку, вся пушистая, ярко-оранжевая и чрезвычайно довольная собой.
— Вот думаю я иногда о тебе, — сказала Гермиона и отправилась на кухню за совком и щеткой.
***
Мужа дома не было. Лили усадила Снейпа за кухонный стол и засуетилась — поставить чайник, положить на поднос печенье. Он сидел, сложив на коленях руки, в полной уверенности, что всё это ему снится.
— Она приходила ко мне. — Выговор у Лили изменился, стал более нормативным: ни намека на сильные северные гласные. Она говорила теперь, как диктор радио.
— Кто? — Снейп вздрогнул от звона посуды. — Лили поставила перед ним тарелку с диетическим печеньем.
— Твоя подруга, Гермиона, кажется? Она рассказала мне, что произошло, когда мы учились в школе… ну, ты знаешь.
— А, — сказал Снейп. Будь он где-либо в другом месте, с кем-либо другим, он бы разозлился. Оскорбился бы таким вмешательством в свою личную жизнь. Мысленно побранил бы девчонку за то, что сунула свой нос куда не надо.
Но она была здесь. Лили была здесь, в этой огромной кухне. С ним рядом.
— Девушка твоя? — спросила Лили.
— Что? — Снейп перевел взгляд с печенья на лицо Лили — она выглядела так молодо для своих сорока пяти. Бледная кожа и веснушки сияли в свете, проникающем сквозь многочисленные окна с двойными рамами. Почти так же она выглядела в день своей смерти.
— Нет, — ответил он, бледнея, невольно вспоминая: «Не вижу разницы». — Она не моя девушка.
***
Это было почти забавно — собирать свою смерть по кусочкам, как пазл. Гермиона и сосчитать не могла, сколько раз она чуть не погибла в Хогвартсе. Волдеморт — и не упомнишь. Уход за волшебными существами, игроки в квиддич, падавшие на трибуны. Неизбежные несчастные случаи на зельях — Невилл плавил котлы или расплёскивал что-нибудь едкое прямо на неё.
— Безусловно, если магия стремится быть найденной, профессор Дамблдор, — столько раз бормотала себе под нос Гермиона, — она меня уже нашла бы сама.
Возможно (и она это предпочла бы), магия явилась бы к ней в виде двухэтажного автобуса, когда она смотрела бы не в ту сторону, переходя улицу, или в виде велосипеда на тротуаре в дождливый день. Тогда ей даже думать не пришлось бы, она бы просто… поскользнулась.
Иногда Гермиона пробовала помочь року. Она вставала под зонтом на самых оживлённых участках Оксфорд-стрит, просто ожидая, что представится случай спасать какого-нибудь карапуза, бросившегося на проезжую часть под такси. Подбирала проспекты агентства по набору волонтёров, посылаемых в самые горячие регионы Ближнего Востока. Заказывала еду на вынос в лавочке, которую четыре раза закрывали за нарушение санитарных норм.
— Нет, хватит, — сказала она, вышвыривая проспекты в мусорную корзину. — Это уже нелепо.
Позже Гермиона позвонила в агентство и узнала, что ей в любом случае понадобился бы аттестат о среднем образовании.
Одного она не ожидала — что станет ещё труднее, особенно теперь, когда она была не с ним. Теперь, когда Гермиона вернулась к родителям, которые беспокоились о ней, как и раньше. И даже больше — после смерти Дина. Они соорудили на кухонном столе Слушательский Пункт (да, именно так, с большой буквы) — с фотографиями, банкой печенья с низким содержанием сахара и блокнотом, в котором Гермиона могла писать всё, чем ей хотелось бы с ними поделиться, на тот случай, если она захочет «выразиться», когда их не будет дома.
Чего они не ожидали, так это что Гермиона начнет вести себя, за неимением более подходящего слова, нормально.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спросила мама, вернувшись однажды вечером домой и обнаружив дочь на диване. Гермиона тогда застряла посредине параграфа из учебника химии.
— Прекрасно, — ответила Гермиона, переворачивая страницу.
Среди почты вдруг появилась учебная литература из Открытого университета.
— Они тебе нужны? — поинтересовался отец, собираясь бросить материалы в мусорную корзину.
— Я их заказывала, — сказала Гермиона, вырывая книги у отца.
И родители ретировались в соседнюю комнату, несомненно, чтобы говорить о ней и гадать, что же они наконец сделали правильно, или о том, что может быть, есть крохотная вероятность того, что общество Северуса Снейпа… Северуса Снейпа, немолодого бывшего преступника… пошло ей на пользу.
Ни один из них не заметил открытку, которую Гермиона нашла между двумя конвертами. Они не видели, как она уставилась на эту открытку, часто моргая, как лицо её исказилось болью.
Виды Коукворта: часы, фонтан, обелиск памятника героям войны, испещрённый именами. И простое «Спасибо» на обороте.
И не слышали, как она прошептала: «За что?»
***
Ещё одно утро, на сей раз дождливое, снова без детей — белёсые не-Поттеры в детском саду. Муж на работе. Лили дома, одна, явно не знает, чем заняться.
Снейп хотел всё ей рассказать. Он принёс палочку — она лежала в его сумке. Он хотел вручить палочку Лили, посмотреть, как она откроет полураздавленную коробочку и воскликнет, что она помнит — помнит не только то, как подарила эту игрушку ему на день рождения, но помнит и свою настоящую палочку в том, другом мире, своё искусное владение ею, свои мастерские движения. Молния на сумке была по-прежнему сломана. Оставалось просто сунуть руку и сомкнуть пальцы на бархате.
— Кажется, мне нужно извиниться, — сказала Лили, выкладывая ещё печенья на тарелку.