Страница 5 из 56
«Потому что это не то животное», — как минимум раза три подумал он и отмахнулся от этой мысли как от абсурдной.
Кошка была нарисована на внутренней стороне обложки дневника. Больше ничего Снейп заметить не успел, только этот рисунок и полное имя владелицы, написанное ручкой и обведенное карандашом («Гермиона Грейнджер»), а потом в вагоне стало так людно, что дневник пришлось спрятать во внутренний карман пальто. Весь остаток пути обратно к Чаринг-Кросс он был прижат к туристу с огромным рюкзаком на спине и едва мог дышать, не то что листать записную книжку, изучать почерк и искать подсказки.
Он вернулся в паб. Вот бы она опять появилась тут… Но этого не произойдет. На сей раз в пабе было гораздо больше народа, тарелки неприглядной бежевой еды беспрестанно, как на конвейере, двигались к столикам от двустворчатых дверей, ведущих на кухню. Снейп заказал у сердитой женщины за барной стойкой газированной воды и примостился за столиком рядом с туалетами.
Отодвинув свой стакан на другой конец стола, чтобы случайно не пролить воду на бумагу, он завозился с узлом, который слишком туго затянул в метро (еле развязал — слишком короткие ногти), и раскрыл дневник перед собой. Корешок не скрипел, края страниц были истрепаны. Это был ежедневник на календарный год, самый обычный, с дешевой бумагой; «1 января» на первой страницей было перечеркнуто ручкой.
Гермиона писала мелким аккуратным почерком и даже озаглавила свои труды: «Магия или безумие?», будто это была диссертация, а не дневник, который она прятала в своей спальне, подальше от глаз обеспокоенных родителей. Да, дилетантскими тут были только рисунки: кошка на внутренней стороне обложки, нарисованная смазанным карандашом, с непомерно большой тушкой и даже более плоской мордой, чем у живой Косолапки. И ещё несколько существ на страницах дальше: единорог, грифон — между абзацами, словно ей нужно было остановиться и подумать или набросать рисунок, чтобы точнее донести свою мысль.
А в остальном всё было так опрятно, что он задумался, не делала ли она сначала черновые заметки в общих чертах, чтобы организовать мысли.
— Можно у вас стул взять? — спросил его кто-то, и он вздрогнул. Снейп поднял взгляд, захлопнув дневник. Наверное, вид у него был опасный, потому что спрашивавший побледнел и ретировался на другой конец паба, храбро прихватив стул.
Снейп пролистал дневник обратно к первой странице и наконец приступил к чтению.
—————
Я твёрдо убеждена, что в случаях необычного поведения разума нелогично не записывать происходящее. А мой разум определённо ведёт себя необычно.
Основные симптомы: потеря концентрации внимания, бессонница, беспокойный сон, потеря аппетита. Мама с папой, как и мой классный руководитель, приписывают их стрессу по поводу выпускных экзаменов. А по-моему, это странно, учитывая то, что я ещё никогда в жизни не уделяла экзаменам так мало внимания.
Симптоматичны ли сны? Кошмары, например? Такие, от которых просыпаешься с ощущением холода и пустоты, будто из тебя высосали всю радость и счастье, оставив только отчаянный крик в голове? Подозреваю, что со мной что-то не так. Не хочется волновать родителей. Подожду неделю и, если изменений не будет, запишусь на приём к врачу. Подозреваю и опасаюсь, что это может быть депрессия. Как некстати.
—————
Следующая запись была сделана две недели спустя.
—————
Мама и папа переживают. Думаю, преподаватели тоже недовольны… Доктор Альберт заявил, что я пренебрегаю учёбой во время каникул и отнимаю у него время своими письмами, не относящимися к экзамену по математике. А я не помню, как отсылала и половину этих писем. В среду мама ведёт меня к психологу — предвкушаю предстоящий визит с соответствующим энтузиазмом.
—————
Через несколько строк, торопливым почерком:
—————
Психологиня оказалась шарлатанкой. Щеголяла ожерельем из бумажных бусин, пила травяной чай и спросила меня, слышала ли я об Яне Стивенсоне. Это, судя по нескольким источникам, что мне удалось найти, психиатр, изучающий наличие у детей информации о прошлых жизнях. Рассказала маме. Больше мы к ней не пойдём.
—————
Кто-то вышел из туалета — настежь распахнулась на стонущих петлях дверь, и прорезавший воздух сквозняк потянул за отвороты Снейповых брюк, пробираясь к голой коже сквозь дыры в вязаных носках. Снейп взглянул на таблички на стене, указывавшие стрелками путь к туалету и внутреннему двору и словно умолявшие людей выходить курить наружу в такую студёную ночь.
Казалось, что надпись «Внутренний двор» светится.
Его стул отодвинулся, зацепившись за дыру в дурацком ковре. Снейп едва не столкнулся с женщиной, выходившей из дамского туалета, свернул не туда и чуть не оказался в подсобке за баром. Повернул назад, думая, что должен был знать, что идёт не туда, но не понимая, откуда эта мысль взялась, и свернул налево в конце коридора.
Ещё одна дверь, и вот, он так и знал. Небольшой каменный дворик с мусорными урнами и столом без зонта, с прислоненными к нему складными стульями.
Снейп встал, держа руки в карманах и пристально смотря на стену перед собой.
Как глупо.
Чего он вообще ожидал? Что кирпичи задвигаются, перестроятся и откроют ему проход куда-то? Он ведь учёный. В некотором роде. Эти мысли, как всегда, настраивали его на препоганейший лад. Стоять здесь — значит потакать своей слабости, думать об этом — значит падать ещё глубже в кроличью нору жалости к себе. В итоге он окажется на кушетке у психиатра или, того хуже, в лечебнице, вместе с ней.
Разложив один из стульев у стены, он почувствовал себя лучше. Эмпирическая проверка, сказал он себе. Стул был хлипкий, но и Снейп весил не много — стул застонал и покачнулся под ним, но выдержал. И всё равно от головы до края стены оставалось несколько дюймов: пришлось уцепиться локтем за выступ и подтянуться на руках. С колотящимся сердцем и пересохшим ртом он наконец добрался до верха, и воздух со свистом вырвался из опавших легких.
Ничего.
Только узкий закоулок, ничем не примечательный, задние стены магазинов, погрузочные рампы, и везде темно, потому что всё закрыто на ночь. Снейпу показалось, что он потяжелел килограммов на тридцать за несколько секунд, пока опускался обратно на стул. Приземлился он неловко, завалившись набок, в сторону урн — отскочил, не рассчитал траекторию и врезался в стол. Урны и стулья разлетелись в стороны.
Вот чёрт.
По крайней мере, никто не явился на шум. Снейп проковылял обратно в помещение. По пути назад не заплутал, и столик его был по-прежнему свободен. Злясь на себя, он слишком резко и неосторожно раскрыл дневник — листы затрещали, отрываясь от корешка — и перевернул страницу, намереваясь найти что-нибудь, что можно опровергнуть.
И обнаружил, что она заштриховала весь лист угольным карандашом. Повисший на бумаге страшный чёрный сгусток скрывал разлиновку.
Снейп захлопнул обложку, внезапно похолодев. Выдохнул, не понимая, почему не видит облачко пара перед собой. Ярость мгновенно рассеялась — он уже вдруг не чувствовал ничего, кроме боли в бедре, ломоты в костях, и в ушах остро звенело, словно самый пронзительный на свете крик подняли на две октавы, вытянув в одну тонкую ноту.
Он похромал к барной стойке, заказал горячий шоколад, затем опустился на стул, дрожа, и казалось ему, что он никогда уже не согреется.
Через несколько минут перед ним появился шоколад с разноцветной посыпкой и взбитыми сливками. Снейп собрал всё это ложкой с поверхности на тарелку и сделал первые обжигающие глотки, не чувствуя вкуса, будто пил лекарство. Сразу стало лучше. Приободрившись, снова открыл дневник, тщательно задрапировав замазанную страницу своими перчатками, и сделал глубокий прерывистый вдох, недоумевая, куда подевалась недавняя решительность.
Следующая запись состояла из столбика слов, написанных слитным почерком, непохожим на тот, каким она писала на предыдущих страницах:
—————
Дескурения
Спорыш
Мухи-златоглазки