Страница 48 из 56
— Попробуй Старшей Палочкой, Гарри, — сказала Гермиона.
Гарри сунул свою палочку за пояс («Задницу себе отколдуешь», — так и слышала Гермиона голос Хмури — мёртвого Хмури) и поднял Старшую Палочку.
— Акцио Воскрешающий камень.
В мгновение ока откуда-то с запада, посверкивая в редких солнечных лучах, подскочил и повис перед ними в воздухе, просясь в руку, маленький чёрный камешек.
Гарри даже не потянулся к нему. Камень взяла и крепко сжала в ладони Гермиона.
— Вот потому-то, — сказала она, — нельзя оставлять такие штуки валяться в лесу.
Они пробирались через деревья к Визжащей Хижине. Всё, кроме тёплого воздуха, напоминало о долгих месяцах, проведённых ими вместе в похожем лесу. Гермиона никогда не видела эти деревья при свете дня, и после прошлой ночи они должны были казаться менее грозными, более… просто деревьями. Но мысли её витали где-то далеко, и полог леса был всё так же плотен. Они шли молча, и Гермиона чувствовала, как вокруг, скользя по кустам, движутся тени.
Она сжимала камень так крепко, что пальцы начинали неметь.
У неё вдруг возникло странное настойчивое желание. Сделать с камнем что-то, оправить его во что-то, как он некогда был оправлен в кольцо, но Гермиона предпочла бы, пожалуй, подвеску, кулон, чтобы носить близко к сердцу — как она носила свой Хроноворот. Камень не был Хроноворотом, но ощущался таким странным в её руке: гладкий на ощупь, несмотря на трещину посередине, и тёплый, гудящий, почти живой. Такой же подъём она чувствовала, садясь напротив Дамблдора в его кабинете в первый учебный день на третьем курсе. МакГонагалл тогда оставила её наедине с директором и стопкой документов, а сама побежала за Пивзом, громившим женский туалет.
Когда дверь Дамблдорова кабинета закрылась за ней, Гермиона выпрямила спину, зажав в кулачках мантию на коленках, и стала терпеливо ждать, прекрасно зная, что теперь, в отсутствие декана, Дамблдор расскажет ей гораздо больше.
— Не стану вас пугать, — сказал Дамблдор, в точности как она и ожидала. Она казалась себе такой маленькой, такой наивной, утопая в огромном кресле. Директор покачал перед ней песочными часиками, как какой-нибудь безделушкой. В стекле часиков поблёскивало пламя свечей. — Полагаю, об этом уже позаботилась профессор МакГонагалл. В отличие от других средств, Хроноворот слишком мал, а вы слишком умны, чтобы он вызвал в ваших руках много нежелательных последствий. — Гермиона зарделась от комплимента. — Вы мгновенно узнаете саму себя и будете знать причину, однако ваши друзья, как и Министерство, могут не проявить подобного понимания.
— Я знаю, — согласилась Гермиона. — я им не скажу, не попадусь им на глаза и вообще буду очень осторожна.
— Я в этом уверен. — Дамблдор, слегка нахмурившись, взглянул на Хроноворот поверх сползающих с длинного носа очков-половинок.
— Профессор?
Директор поднял на неё глаза, сжав губы в выжидающей улыбке.
— Вы сказали «другие средства». Значит ли это, что в нашей власти повернуть время вспять… то есть, больше чем на несколько часов назад?
— О да, — ответил Дамблдор. — По крайней мере, это было возможно раньше. Однако, при нынешних законах… некоторые методы, — он повертел стеклянные часики в тонких пальцах, — подверглись серьёзным ограничениям.
— Каким ещё способом это возможно? — спросила Гермиона. Её собственные пальцы мяли ткань мантии, беспокойные, алчущие знаний и слов, её разум жаждал информации.
— Полагаю, это должно быть мощное волшебство, — туманно ответил Дамблдор, будто не знал, какое именно.
— То, что могло бы действительно изменить мир или направление, в котором он движется? Навсегда?
— Это очень сложный, бесконечно разветвляющийся путь мысли для такой юной особы, как вы, — ответил Дамблдор.
— Но такой увлекательный, — отозвалась Гермиона, не отрывая взгляда от мерцающего стекла. Бледные морщинистые пальцы Дамблдора вели цепочку между костяшек, осторожно, чтобы не повернуть часы в ладони. — Хотя прошлое изменить невозможно, правда? Иначе никогда не произойдут события, побудившие нас изменить их… — Она не поспевала за собственным разумом, который несся вперёд, возбужденно гудя. Её пальцы барабанили по ноге всё быстрее. — Разве что, конечно, параллельные вселенные действительно существуют, и тогда мы только создаем ещё больше развилок на тропе событий…
— Я думаю, что, — мягко перебил её Дамблдор, — пожалуй, будет лучше, если мы этого никогда не узнаем.
— Пожалуй, — уступила Гермиона и добавила, не в силах сдержаться, — а может быть, где-то… в другом мире… есть Гермиона Грейнджер — маггл.
— И Альбус Дамблдор, который продает носки, — мечтательно подхватил Дамблдор. — Но в том-то и сложность существования такого мира. Магия, она как любовь. Она отчаянно стремится быть найденной.
— Значит, даже Гермиона, не получившая письма из Хогвартса, знала бы, что что-то не так. — Гермиону замутило от одной мысли о такой вероятности.
— Вне всякого сомнения, — ответил Дамблдор. — Ах, — продолжил он, — как ни приятно мне ваше поистине живительное общество, мисс Грейнджер, в будущем у нас будет много часов для постулирования и теоретизирования. Сейчас же, полагаю, вас в девять часов ждут три урока, а перед тем — завтрак. — Хроноворот, тихо звякнув, опустился на стол, цепочка свернулась вокруг волшебного прибора широкими кольцами, так и просясь обвиться вокруг её пальцев. — Вам лучше двинуться в путь.
У них так и не нашлось времени на упомянутые постулирование и теоретизирование — следующие четыре года до смерти старого волшебника заполнили другие заботы, оставив мало места для бесед. И, сдавая Хроноворот обратно МакГонагалл по завершении третьего курса, Гермиона очень жалела, что не воспользовалась им напоследок ещё один раз, чтобы ещё однажды посидеть вместе с Дамблдором в его кабинете, под звон золотых инструментов, с Фоуксом, распушающим перья в углу, и довести наконец до конца нить этих размышлений.
Разумеется, она была права насчет воздействия времени — она это знала и знала, что знал это и Дамблдор. Ему было прекрасно известно, что произошло в ту ночь, когда они спасли Сириуса Блэка. Им было суждено вернуться назад во времени — к тому моменту, как часики повернулись на три оборота, они уже совершили то, что должны были совершить. Сириусу не суждено было потерять душу в ту ночь, а Клювокрылу — лишиться головы под топором Макнейра.
(Гермиона невольно думала: что если? Тогда, два года спустя после той знаменательной ночи… Что если бы мы не спасли Сириуса, а только отогнали бы Дементоров и отправили обратно в Азкабан, и он был бы в тюрьме, но живой? Потом она прислушалась к совету Дамблдора и затолкала эти мысли в дальний уголок разума, извлекая их на свет снова и снова в те бесконечные часы в палатке, когда она пыталась отгородиться от храпа Гарри).
Теперь её снова снедали сомнения. Те же сомнения грызли её, когда она переселяла родителей в Австралию, когда говорила по телефону со своей кузиной-магглой: Порша рассказывала ей о мальчике, с которым встречается, о хоккейном матче, который выиграла их команда, и погода в последнее время просто ужасная, да? И ничего кроме — никаких забот, никакого ужаса. Вся прелесть неведения. Простая жизнь.
Пока те, другие, лежали мёртвые.
Камень перекатывался в её ладони, назад, вперёд, вперёд, вперёд, вперёд. Гермиона вдохнула — и воздух был ледяной, горький, режущий, хотя ночь стояла тёплая, а утро выдалось таким безжалостно ярким, светлым, что казалось фальшивым, пустым, словно пространство освобождалось, готовясь засосать её в ничто, в небытие.
Свет переменился, и Гермиона побледнела.
С ними рядом брели призраки. Призраки стояли между ней и Роном, ещё один шёл следом за Гарри. Её друзья не обращали на них внимания — просто не видели их — но они были тут, серые, непрозрачные, и земля тихо проседала под их шагами.
— Гермиона, — сказал один из призраков. Фред. Он почесал ухо, впервые в жизни — в смерти — смущаясь. — Передай Джорджу, что я должен ему пять галлеонов, ага? Пусть возьмёт из моей доли в магазине. Неудачное получилось пари. А Кэти Белл скажи…