Страница 28 из 56
Конечно, Северус Снейп едва ли был единственным нуждающимся в опеке ребенком в Коукворте. Но проявлявшие неравнодушие учителя получали отпор если не от самого мальчика, то от его матери. Она исправно выпроваживала всех радетелей, с осторожными словами и самыми лучшими намерениями появлявшихся в тупике Прядильщика, прежде чем успеет вернуться с работы её муж. И в конце концов все устали. Преподавателям недоставало больше сил переживать: по крайней мере, Северус примерно учился, усердно готовясь к экзаменам, чтобы поступить в лучшую школу, учёбу в которой его семья никогда не смогла бы оплатить сама. В своих работах мальчик демонстрирует такое внимание к деталям, такую рассудительность, думали они – может быть, дома у него всё не так плохо, как можно предположить по его внешнему виду?
Большая часть его одноклассников думало примерно то же самое. Но дети есть дети, и они были более прямолинейны в своей неприязни. Время от времени Северус удивлял их какой-нибудь колкостью (всегда несколько мрачноватой и не совсем доступной пониманию большинства из них), которая вызывала всеобщее веселье: обескураженные педагоги призывали разошедшихся подростков к порядку, угрожая телесными наказаниями. Но спонтанные всплески уважения так и оставались просто всплесками — когда смех утихал, Северус опять чувствовал себя очень одиноким.
Пока не появилась она.
Не то чтобы он никогда её раньше не видел. Она была хорошенькой, хотя юный Снейп вряд ли мог оценить её красоту — а привлекли его волосы, тёмно-медные, ниспадающие на плечи, густые и слишком непослушные, не желавшие укладываться в предпочитаемые ею пучки. Волосы резко выделяли её в толпе нарядных учеников другой школы. Северус видел их иногда в те дни, когда бывал слишком сильно избит и не мог показаться в школе сам. Он никогда не замечал её глаза — пока не обнаружил однажды в парке, что они смотрят на него сквозь глянцевые листья рододендрона.
— Почему ты сидишь в кусте?
Голос был высокий, звонкий и любопытный. Снейп вздрогнул и опрокинулся на корни.
— Тебе-то что? — огрызнулся он.
— Неудобно же, — сказала она. — Ты спал там, что ли?
Снейп умолк, и показались остальные части девочки: бледные ноги с болячками на коленках, симпатичное платьице в цветочек, медные волосы, резко контрастирующие с ярко-розовыми цветами рододендрона над её головой.
— Ты в порядке? — спросила девочка, широко раскрыв глаза.
Снейп опустил глаза: на краю растянутого ворота майки бурой коркой запеклась кровь. Откуда на этот раз, интересно?
— Кровь из носа шла, — ответил он. — Всё нормально.
— Точно?
— Да. — Снейп плюхнулся на спину, устремив взгляд сквозь листья вверх, где в бескрайней серой облачной простыне прорезались наконец кусочки голубого неба.
— Хочешь… — начала девочка. Она замолчала, прочистила горло, видимо, собираясь с духом. — Хочешь пойти поиграть? На качели.
— А, — удивился Северус. Он сел, чтобы получше разглядеть её лицо. Казалось, девочка говорила искренне, и он слегка смутился. — Ладно.
Девочка гуляла с сестрой, Петуньей, и Петунья откровенно не одобряла пополнение компании в лице Северуса. «Ты кто такой?» — буркнула она вместо приветствия, но младшая сестрёнка остановила её: «Не груби, Туни», и прыгнула на качели между ними.
Наверное, девочка думала, что умеет летать. Она раскачивалась и раскачивалась, взмывая так высоко — Снейпу казалось, что она вот-вот сделает полный оборот вокруг перекладины. Только когда Петунья начинала визжать, чтобы она прекратила, девочка отпускала веревки и, описав в воздухе дугу, с хохотом неуклюже приземлялась на траву.
Слишком, слишком рано село в тот день солнце и зажглись уличные фонари. Северус ещё даже не успел проголодаться.
— Я Лили, — сказала девочка, натягивая куртку и собираясь уходить. — А тебя как зовут? — Она вырвала руку у Петуньи, которая, вцепившись в неё мёртвой хваткой, буквально тащила сестру к калитке.
— Северус.
— Се-ве-рус, — медленно, по слогам повторила Лили. — Как тебя дома называют? Сев?
— Да, — соврал Снейп.
Она улыбнулась. Сестра опять схватила её за запястье и поволокла её, махающую рукой, прочь.
— Пока, Сев!
Северус и не надеялся встретить её на следующий день, он был уверен, что израсходовал весь свой годовой запас везения. Он ошибался — Лили пришла, Лили улыбалась, махала руками, смеялась, и они лазили по деревьям, исследовали луга, ловили и отпускали бабочек. Но всё хорошее быстро кончается — наверняка ведь их и дружба увянет, когда закончится лето? Закончатся темы для разговоров — у них же так мало общего. И опять Северус ошибся — Лили всегда находила какую-нибудь мелочь, из которой можно было развернуть совершенно упоительную, захватывающую беседу. Учиться она любила даже больше, чем он, и они сравнивали будущее, которое каждому из них пророчили учителя.
— Я вроде как стану учительницей.
Стоял жаркий день. Они сидели на старом дубе, и Снейп был в особенно хорошем настроении: Петунья отправилась к стоматологу и не вилась вокруг, готовая донести матери о любом их шаге в сторону.
— Учительницей. — Непривычно было видеть Лили краснеющей от злости. (Вот что, среди прочего, так нравилось в ней Северусу — она была прямой противоположностью его отца, которого ярость почти не покидала.) Она начала отрывать листья от черенков. — Говорят, все девочки становятся учительницами. Или медсестрами, или мамами. А все мальчики — докторами, адвокатами или членами парламента.
— Ерунда какая-то. — Снейп швырнул хворостинку в высокую луговую траву.
— Я знаю, — согласилась Лили.
— Если бы ты ходила в мою школу, — сказал Снейп, — тебе сказали бы, что ты будешь работать на фабрике.
— Ой, — отозвалась Лили. — Тебе так сказали?
Снейп не ответил, а только сильно прикусил язык и наконец задал вопрос, волновавший его с того самого дня, когда он заметил ярко-зелёные глаза, таращившиеся на него сквозь листву рододендрона:
— Где будешь учиться в следующем году?
— В следующем году? — Лили оборвала листья с очередной веточки и помахала ею в воздухе, как рассерженный дирижер. Или волшебник. Волшебные фокусы были одним из их общих интересов. Лили рассказывала Северусу о том, что она видела по телевизору или на представлениях в здании городского совета. — Мама с папой говорят, что в гимназии. Но меня ещё не зачислили. — Она повертела веточку в пальцах. — А ты?
— Вортфилд, — ответил Снейп так тихо, что сам удивился, что Лили расслышала.
— Та самая частная школа? — Прутик в её руках поник. — Но… как?
— Мне оплачивают учёбу, — ответил Снейп. Новость потрясла её меньше, чем он ожидал. А он-то с той самой минуты, как его завели в кабинет директора, представлял, как расскажет обо всём Лили и как она отреагирует. Его учительница была так довольна и горда его достижением, а сам Северус только и мог думать: «Что я скажу Лили?». — Стипендия или вроде того. — Он старательно рассматривал узел ветки. — Благотворительный фонд, что ли.
Вся её злость вдруг испарилась — Лили сияла.
— Сев! Это же здорово! Ты можешь поселиться в общежитии. И не придётся больше жить с ним, и…
— Зато тебя там не будет.
— Что? — Она смотрела на него, широко распахнув глаза. Глаза самого яркого на свете оттенка зелёного… такие удивительные — от них невозможно было отвести взгляд. — За меня не переживай.
— Ты мой друг, — сказал Северус. «Мой единственный друг».
— Со мной всё будет нормально. Я не перестану быть твоим другом только потому, что ты будешь жить на другом конце города. — Она обняла ветку рукой и покачала свесившейся вниз ногой, уронив прутик на траву. — Пойдём на качели.
Больше они к этому разговору не возвращались — ни зимой, ни весной, ни даже на следующее лето, когда он начал отсчитывать дни до того, как можно уже будет собрать свои вещи и переехать в общежитие новой школы. Но Северус хотел сказать подруге гораздо больше, сказать, как неправильно то, что их разбросает по разным местам — не несправедливо, а неправильно. Только когда ему сообщили о зачислении, он осознал, что всё это время, оказывается, думал, что будет учиться в одной школе с Лили. Но во всех гимназиях обучение было раздельным — они никак не могли стать одноклассниками…