Страница 27 из 56
Апелляционное заявление удовлетворено 8 августа 1979 года.
Выпущен под залог.
И больше ничего: ни последующих действий, ни протокола результатов апелляции. Наверное, всё прошло хорошо, подумала Гермиона. Как иначе, если Снейп сейчас гуляет на свободе?
Наверняка хорошо.
«Мечтать не вредно», — напомнило проклятое рациональное полушарие мозга. Гермиона поблагодарила девушку за справочным столом и с улыбкой вернула ей папку. Она не была знакома с судопроизводством, но знала, что там полно технических тонкостей. Ловкостью рук невинных можно сделать виновными, а виновных свободными.
Вот только к которым из них относился Снейп?
Человек, приславший мне перо на Рождество.
Убийца.
Друг.
— Тут есть ещё кое-что, — сказала девушка, когда Гермиона уже поворачивалась, собираясь уходить. — В базе данных есть ещё один Снейп. — Глаза девушки были широко раскрыты, бледные руки зависли над клавиатурой. — У нас здесь нет документов, только имя в компьютере, из магистратского суда. Я просто подумала, может, вам интересно.
Гермиона рассеянно поблагодарила её и поехала на метро домой, ощущая себя чужой в собственном теле. Дома она обнаружила, что мама расположилась на диване в гостиной, удерживая на коленях коробку с украшениями. Мишура змеилась по полу и путалась у Косолапки в передних лапах.
— Как посидела в библиотеке? — спросила миссис Грейнджер.
— Нормально, — ответила Гермиона и скрылась на втором этаже. И спустилась обратно через несколько минут, обмотав вокруг шеи шарф, надев варежки и шапку и перебросив через плечо тяжёлый рюкзак.
Мама подняла глаза, и стеклянная звезда упала у неё из рук в коробку, отколов один лучик.
— Ты куда? — предостерегающе выдохнула она.
— Со мной всё будет хорошо, — сказала Гермиона. Она продела руку во вторую лямку рюкзака и, наклонившись, поцеловала мать в щёку. — Я буду звонить каждый день. Обещаю.
И была такова, прежде чем к миссис Грейнджер успел вернуться дар связной речи.
***
В доме в тупике Прядильщика пахло подгоревшим консервированным томатным супом. Снейп ещё не вымыл посуду после своего великого рождественского пира (чашка супа, две кружки чая и пирог с мясом от полуслепой соседки, не смотревшей новости), и утварь отмокала в раковине —лампочка на кухне перегорела, поэтому его времяпровождение там ограничено было самыми светлыми дневными часами.
Это было паршивое Рождество.
Он пытался читать, листая оставленные Гермионой книги, но переворачивал страницы, не вникнув ни в единое печатное слово. О чём он думал? В основном о Гермионе, если честно. О том, как подергивалось её тело, когда она рухнула на пол в Неверном доме. Как сосредоточенно она читала. Как улыбалась, как поддразнивала его… Снейп отдал бы что угодно в обмен на то, чтобы она сейчас глянула на него и сказала самым что ни на есть убийственным тоном: «Профессор».
Но получил он только надпись «ИЗВРАЩЕНЕЦ» на входную дверь краской из баллончика — будто Гермионе было не двадцать пять, а пять, будто она не была взрослой самостоятельной женщиной. На окне гостиной было нацарапано «УБИЙЦА» — видимо, на случай если он забыл, что он убийца. В любой момент, думал Снейп, в щепки разлетится дверь и его выволокут на улицу, швырнут на обочину лицом вниз, открытым ртом в бетон, и…
В дверь постучали. Половина четвертого пополудни, двадцать девятое декабря, всего полторы недели до сорок пятого дня рождения. «Когда в новостях, — думал Снейп, идя к двери, — будут сообщать, что найдено моё тело, возраст округлят. И останусь я сорокапятилетним навечно».
Он не особенно торопился. Его будущий обидчик, барабанивший по двери, судя по всему, считал, что Снейп должен с нетерпением лететь к нему навстречу. Остановившись в паре шагов от двери, Снейп сделал глубокий вдох и вдруг сквозь трещины в уплотнителе услышал тихий знакомый голос, шепчущий: «Северус?»
Он застыл на месте. Ему понадобилось некоторое время, чтобы открыть — будто к его конечностям были привязаны длинные резиновые ленты, могущие в любой момент утянуть его обратно в недра дома.
Дверь распахнулась, хотя он не помнил, как отодвигал задвижку.
Она.
Она была без очков и не прятала улыбку. И волосы под шерстяной шапкой вишнёвого цвета —распущенные, неукротимые.
— Гермиона, — выдавил Снейп.
И это действительно была она.
Гермиона.
Это была Гермиона, и она что-то говорила, её рот двигался, из него вылетали слова.
— Профессор, — сказала она, искренне улыбаясь. Её взгляд наткнулся на оскорбительную надпись на двери, но она даже не вздрогнула. — Ещё не слишком поздно пожелать вам счастливого Рождества?
Комментарий к В библиотеку!
[1] Малютка Тим — персонаж «Рождественской песни» Диккенса, мальчик-калека
========== Худшее воспоминание Снейпа ==========
Гермиона отправилась брать приступом тёмную кухню — заварить чаю, а Снейп отправился в магазинчик на углу за молоком. Она по-прежнему была в доме, когда он вернулся — в другой ситуации он не преминул бы поддразнить её по этому поводу.
С чрезвычайно серьёзным видом Гермиона устроилась у огня в Снейповом любимом кресле, поджав под себя ноги в новых ярко-голубых носках. Щёки её пылали тем же оттенком красного, какого был её вязаный свитер. Впервые за несколько недель жар огня в камине согревал. Снейп с чашкой чая в руке уселся на диван напротив Гермионы, ожидая, чтобы она заговорила.
— Кто это сделал? — прервала наконец Гермиона долгое пронзительное молчание, поёрзав в кресле. Джинсы взвизгнули, резко проехавшись по обивке. — Я про надпись на двери.
— Местное население меня ненавидит. Мой дебют в новостях просто стал поводом для демонстрации всей полноты их чувств. Вы ещё не видели великолепную гравировку там, на окне.
Гермиона извернулась было в сторону окна, но опустилась обратно, сообразив, что за задёрнутыми занавесями ничего не увидит.
— Что вы сделали? — спросила она и под вопросительным взглядом Снейпа уцепилась руками за свои коленки. — Ну, я ходила в библиотеку. То есть, в Национальный архив. Разузнать о вас.
— Вот как? — Снейп отхлебнул чай, уставившись на кончики языков пламени.
— Прочла ваш обвинительный акт, — уточнила Гермиона.
И замолчала, видимо, ожидая его реакции. Снейп не проронил ни звука.
— Я не понимаю, почему «извращенец»? — Слава богу, она и бровью не повела, произнося обидное слово. — В акте говорилось, что вы убили кого-то.
— Да неужели, — сухо отозвался Снейп.
— Так там написано.
— Там написано, что я был осужден за убийство.
— Да.
— Это не одно и то же.
— Я знаю. — Её пальцы скользнули по изящным линиям лодыжек. Ботинки Гермиона оставила стоять рядом с креслом — она до последнего их не снимала, будто чтобы в любой момент иметь возможность сбежать. Интересно, что он сказал такого, что она сейчас ему доверилась?
— Видели запись о том, что я подавал апелляцию?
— Видела. Без указания результата.
Снейп издал непонятный звук, и Гермиона обиженно нахмурилась.
— Что смешного?
— А вы поймёте, когда я расскажу.
— Так расскажите.
— Ладно, — ответил Снейп и отставил чай в сторону. Она смотрела на него так открыто и доверчиво. И тогда он подумал, что он бы предпочёл вывернуть перед ней всю свою душу наизнанку, стоило ей только попросить. Вскрыть скальпелем, разложить на столе и приколоть булавками, чтобы она могла заглянуть внутрь и исследовать каждый уголок, узнать его так хорошо, что ему не пришлось бы ничего говорить самому. — Расскажу.
***
Тобиас Снейп был дрянным человеком. И это было не субъективное мнение, а факт. Это знала его жена, знали его соседи, знали учителя его сына. Да и как не знать, если миссис Снейп круглый год куталась в шарфы и толстые свитера с длинными рукавами, а мальчика часто видели одиноко играющим в парке, прячущимся в недрах городской библиотеки или допоздна слоняющимся у магазинов. Но сына никто не особенно любил: слишком тощий, слишком неряшливый, слишком серьёзный и сосредоточенный. Иного ребенка давно препоручили бы тёплым объятиям социальных служб, но маленького Северуса игнорировали в немой надежде, что однажды он вырастет и либо даст своему старику сдачи и покажет, каково быть жертвой насилия, либо соберётся наконец с духом, уедет и никогда не вернётся.