Страница 43 из 51
П. Зак приходит к следующим выводам [4]: «После нескольких лет экспериментов я теперь рассматриваю окситоцин как неврологический вариант золотого правила: если ты относишься ко мне хорошо, в большинстве случаев мой мозг будет синтезировать окситоцин, чтобы мотивировать меня относиться хорошо к тебе в ответ. Таким образом такие социальные создания, как люди, удерживают себя как часть социальной группы: они ведут себя положительно большую часть времени» (см. также его работу по поводу коллективных действий [5], хотя есть и не столь однозначные трактовки роли окситоцина [6–7]).
В отношении нарратива Зак отмечает, что, делая анализ крови до и после нарратива, удалось установить, что рассказы, базирующиеся на действиях героев, существенно увеличивают производство окситоцина [8]. Количество окситоцина помогает определить, насколько люди готовы помогать другим, к примеру, давать деньги на благотворительность, тематически связанную с данным нарративом.
Нейронаука дает ответы и на другие вопросы. Сегодня, например, проведены исследования, объясняющие феномен вирусного распространения информации [9—11]. Первый фактор – чем сильнее хочется распространить, тем большим будет успех. Второй фактор – чем четче человек понимает, как другие отнесутся к этому содержанию, тем сильнее будет распространение (см. некоторые другие гуманитарные подходы в области военного дела [12]).
Пропаганда, как, кстати, и военное дело, будут находиться в поле благоприятствования, покольку в них заинтересовано государство, а оно всегда имеет доступ к большим финансовым потокам. А это, в свою очередь, будет стимулировать и науку, и практику. Именно здесь начинают проявлять себя в полную силу прорывные технологии, поскольку их стимулирует набор вышеотмеченных факторов.
Еще одной сферой, к которой прикоснулось государство, стали избирательные технологии на уровне президентских выборов. С. Иссенберг описал применение микротаргетинга как политтехнологического инструментария, что дважды принесло победу Б. Обаме [13–14]. Кстати, его избирательная кампания показала, что волонтеры, которых мы также можем рассматривать как технологию, оказались успешнее, чем колл-центры, поскольку убеждают людей более искренне, тем самым эффективнее работают. Такую же проблему сегодня обнаружили и в соцсетях: автоматически комменты теряют искренность и эффективность.
Американская армия также четко поняла роль коммуникации в своих действиях. Исследование эффективности воздействия констатирует, что проблемы национальной безопасности требуют коммуникации и влияния во взаимоотношениях с иностранными аудиториями [15–16]. Делается даже вариант оценки атмосферы в этой среде, для чего используются такие параметры:
– как население реагирует на проезжающие по деревне патруальные машины (кидание камнями или приветствия);
– степень взаимодействия населения с дружескими силами (контакт глазами, обмен информацией, приглашение в дом);
– количество людей, торгующих на базаре, или движение на дороге к базару;
– количество разведывательных подсказок, выдаваемых населением;
– субъективная оценка атмосферы от достоверных местных источников.
При этом справедливо отмечается, что число таких индикаторов общей атмосферы может быть бесконечным. Но интересной является вообще попытка задать какие-то измеримые характеристики пространству, которое с трудом поддается измерениям. Кстати, отдельно рассматриваются проблемы измерения долговременных результатов и тех, которые с трудом поддаются измерениям.
Два принципиальных вывода, среди прочих, привлекли наше особое внимание:
– хорошая информация не является синонимом квантитативной информации, поскольку качественная информация также может быть достоверной и необходимой;
– единицей измерений должна быть способность узнавания сообщения, принятия его содержания, а не просто того, видела ли его аудитория.
Кстати, и Фейсбук изменил алгоритм наполнения новостной ленты [17]. В отборе видео теперь играет роль включение звука, переход на большой экран, включение лучшего разрешения, а не просто наличие лайка. Все эти действия с видео демонстрируют проявленный к нему интерес.
Интернет и SMS-сообщения в процессе передачи могут быть существенно трансформированными незаметным для потребителя способом [18] – это замечание Дж. Потилла, специалиста в сфере медиаантропологии. Еще одно наблюдение встретилось нам в его исследовании переноса часов и календаря как западного изобретения в иные культуры [19]. Он подчеркивает, что когда люди говорят о своих любимых программах, они одновременно рассказывают, как они структурируют свои социальные время и место. Радио структурирует день, телевидение – вечер. Как видим, сегодняшние медиа реально структурируют жизнь человека на четкие временные отрезки.
Есть также множество других косвенных параметров, которые может рекомендовать нейропсихология, но пропаганда пока не подумала о них (см., например, [20–22]). То есть потенциал пропаганды пока использован не до конца.
Благодаря Сноудену были обнародованы новые инструменты спецслужб, в данном случае британских, по работе в Интернете (см., например, [23–25]). Работа задается в таких плоскостях:
– введение всех видов фальшивой информации в Интернет для разрушения репутации целей;
– использование социальных наук и других техник для манипуляции онлайновым дискурсом и активностью, чтобы достичь желаемых результатов.
В качестве тактики такой дискредитации используются: размещение фотографий в социальных сетях, написание блогов от имени жертв, отправка информации коллегам, соседям, друзьям.
Совершенно неудивительно, что эти разработки выросли в рамках Британии. Она все время берет на вооружение в систему государственного управления новые открытия из области социальных наук. Общим определением данного подхода со стороны спецслужб становится «использование онлайновых техник для того, чтобы нечто имело место в реальном или киберпространстве».
Понятным становится внимание к соцсетям, если посмотреть на данные Центра Пью [26]. Это данные января 2014 г., по которым 74 % взрослых, использующих Интернет, пользуются соцсетями, что открывает новые возможности как для отслеживания, так и для проведения соответствующих пропагандистских операций. На сентябрь 2014 г.: 71 % онлайновых взрослых использовали Фейсбук, 23 % – Твиттер, 26 % – Инстаграм, 28 % – Пинтерест, 28 % – Линкедин. Соответственно, возникают и научные анализы эффективности «Аль-Каиды» в онлайне [27].
Но соцсети порождают тактический информационный продукт, хотя он и может направляться требованиями стратегического контента. Более интересен стратегический информационный продукт, который плавно перетекает в продукт виртуальный. Это мифы, поскольку именно они «правят миром», задавая его картинку.
Венеция может рассматриваться как один из первых сознательно сконструированных мифов [28–31]. Видимо, не зря ученики Гутенберга были перекуплены в свое время Венецией. Венецию задавали и как страну свободы, и как страну развлечений. Отсюда каждый мог взять себе то, что ближе.
Советский Союз как более близкий нам пример также был полностью сконструированной в виртуальном мире страной. Причем для его жителя виртуальная правда всегда была более правильной, чем реальность, поскольку реальность вокруг тебя лично трактовалась как исключение из правил. Виртуальность навсегда и бесповоротно побеждала реальность. Однако это не могло длиться вечно. Если бы перестройка не произошла тогда, когда это случилось, она бы неизбежно появилась с изобретением Интернета. Советская пропаганда была мощной, но ее существенным компонентом была цензура. А без цензуры она теряла всю свою эффективность.
Сильные игроки массированно укрепляют именно свой стратегический контент, понимая, что, сберегая его, они создают структуру, которая может не бояться чужого мнения, поскольку именно оно, скорее всего, будет восприниматься как неправда.
При этом многие сегодняшние проблемы пропаганды, вероятно, были заданы наличием разных концепций в предвоенное время после успешной роли пропаганды в Первую мировую войну. Ведь и Липпман, и Бернейс работали в известном комитете Криля по одной из версий, хотя реально Липпман работал в аналогичной военной структуре.