Страница 41 из 51
19. Эрнст В. Логос машины и его границы с понятием медиа // magazines.russ.ru/nlo/2005/74/ern9.html
20. Hayden White // en.wikipedia.org/wiki/Hayden_White
21. Уайт Х. Метаистория: Историческое воображение в Европе ХIХ в. – Екатеринбург, 2002
22. White H. The value of narrativity in the representation of reality // Critical Inquiry. – 1980. – Vol. 7 – № 1
23. White H. The question of narrative in contemporary historical theory // History and Theory. – 1984. – Vol. 23. – № 1
24. Эпитома // ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AD%D0%BF%D0%B8%D1 % 82%D0%BE%D0%BC%D0%B0
25. White H. The content of the form. Narrative discourse and historical representation. – Baltimore, 1987
26. Yilmaz K. Introducing the ‘linguistic turn’ in history education // files.eric.ed.gov/fulltext/EJ841767.pdf
27. Ernst W. Signals and symbols // www.medienwissenschaft.hu-berlin.de/de/medienwissenschaft/medientheorien/downloads/publikationen/medtextyale2kurz.pdf
28. Matthew G. Kirschenbaum // mkirschenbaum.wordpress.com/about
29. Kirshenbaum M. G. Mechanisms. New media and the forensic imagination. – Cambridge, 2008
30. Kirshenbaum M. G. a. o. Digital materiality: Preserving аccess to сomputers as сomplete еnvironment // mkirschenbaum.files.wordpress.com/2009/ 10/digitalmaterialityipres2009.pdf
31. Kirshenbaum M. G. a. o. Digital forensics and born-digital content in cultural heritage collection // www.clir.org/pubs/reports/reports/pub149/pub149.pdf
32. Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости // Беньямин В. Произведение искусства в эпоху его технической воспроизводимости. Избранные эссе. – М., 1996
33. Hagen W. Mediatechnologies // www.whagen.de/seminare/2015/MediaTechnologySyllabus.htm
34. Hagen W. Walter Benjamin // www.whagen.de/seminare/2015/20150219Slides.pdf
35. Visman C. Files. Law and media technology. – Stanford, 2008
36. Huhtamo E. From kaleidoscomaniac to cybernerd. Towards an archeology of the media // web.stanford.edu/class/history34q/readings/MediaArchaeology/HuhtamoArchaeologyOfMedia.html
Глава четвертая
Искусственные трансформации информационного пространства
4.1. Традиционные механизмы «гражданских» информационных войн
Под «гражданскими» информационными войнами мы будем понимать корпоративные войны, политические баталии, экономические столкновения и пр. Все это конфликтные ситуации, в которых активно может быть задействован информационный инструментарий. Холодная война также пользовалась этими же моделями, поскольку она все время была нацелена на работу на чужой территории, что заставило ее конструкторов моделировать свои внешние по производству месседжи под внутреннее потребление.
Можно выделить тактические и стратегические информационные интервенции. К примеру, советская цензура как защитный механизм могла реально реагировать в основном только на тактические интервенции, поскольку они носили прямой характер. Хотя все жалуются, что она искала подтексты и аллюзии, но это достаточно трудоемкий процесс как для цензуры, так и для читателя, получавшего такой текст.
Цензура не в состоянии была реагировать на интервенции, которые имеют более долговременные последствия. Сегодня, к примеру, возникла целая новая методология, получившая название Effects-Based Operations (EBO) [1–5]. С одной стороны, речь идет о фокусировании на результатах, под которые подводятся конкретные средства. С другой – о параллельной войне, включающей и невоенные средства.
И самое главное – имея цель, можно расширить инструментарий по ее достижению. Например, использовать для военной цели невоенные средства: если нужно прекратить войну, можно заморозить военные счета командующего в швейцарском банке. То есть имеет место расширение пространства воздействия, хотя пространство целей сохраняется. Теперь возможно не только применение, но и планирование как инструментария физической силы, так и инструментария психологического или экономического.
Конкретный опыт использования операций влияния в Ираке дает интересные результаты, где даже ошибки важны. Например, приводится следующее [6]:
– иракцы не смотрят на листовки, где много текста, необходимо крупное изображение и одно предложение;
– детский англо-арабский разговорник был сделан в виде комикса, где женщина-полицейский выглядела как полуголая амазонка, поэтому родители запрещали читать такую книгу;
– в плакате о демократии были использованы желто-красные цвета, в то время как красный там – это цвет страдания и муки, а желтый и оранжевый цвета пожаров и зноя.
Все это было известно и использовалось. Только теперь такой тип воздействия получил новые и теоретическое, и практическое обоснования.
Мы остановимся на некоторых стратегических особенностях таких коммуникаций, которые будут касаться замен одного варианта подхода другим. То есть единицы и каналы будут интересовать нас не своей основной реализацией, а во взаимозаменах одних единиц другими, одних каналов другими. Например, стандартные единицы в виде сообщений СМИ меняются на слухи или анекдоты, чтобы охватить те аудитории, которые с недоверием относятся к официальным коммуникациям.
Запущенный в Ираке анализ слухов также демонстрирует новый подход ([7–8]). Правда, это, скорее, новый подход с точки зрения сегодняшнего дня, у немцев во время войны слухи и собирались, и каталогизировались по месту и времени появления.
Слухи в Ираке рассматриваются как способ определения среднестатистического иракского мнения [7]. К тому же, пока их не с чем сравнивать, нельзя понять, каковы тренды, поскольку раньше подобной работой не занимались.
Есть четкая фиксация начала настоящих пропагандистских войн в истории человечества. Этот момент процитировал из книги 1937 г. Р. Сторрса один из командиров австралийского подразделения по психологической войне во времена вьетнамской войны. Это мемуары сэра Рональда Сторрса, который в 1917 г., как он говорил, стал «первым военным губернатором Иерусалима после Понтия Пилата» (см. о нем [9]). В воспоминаниях написано следующее [10]: «Наука военной пропаганды начинается, как мне представляется, не ранее чем с 1914-го. У нас не было учебника, на котором мы могли основывать свои методы. Мы знали, что осторожная работа с общественным мнением была не сложнее, чем требуется среди людей другой расы, языка и религии. Статьи, графика и карикатуры, хорошие для Европы, часто производили негативный, иногда даже противоположный, результат на Востоке».
Этот пример говорит о том, что перемещение сообщения в иную среду является одновременно сменой разрешенности/неразрешенности. Возникает конфликт, который разрешается почти всегда в сторону того, что негатив – это правда.
Мы можем говорить, что и содержание также обладает этими характеристиками. Одной из косвенных причин Арабской весны в Тунисе можно считать вышедшие из Викиликс рассказы о роскошной жизни правителя Туниса [11–12]. То есть перед нами есть следующие типы сфер, переходы между которыми запрещены для содержания: официальная, публичная, приватная. Приватное содержание (а с Викиликс очень часто частные разговоры становились публичными) при переходе в публичную сферу создало прецедент жасминовой революции.
Активируется (искусственно или естественно) нарратив, в рамках которого верхи живут в роскоши, а низы – в бедности, что требует революции (Н. Купина для такой единицы употребляет термин сверхтекст, описывая официальный текст советского времени [13]). Но все же советским коммуникациям было легче, поскольку под них конструировали своего советского нового человека [14]. Для чужого человека там многое было бы непонятным.
А советский человек жил с ощущением, например, что у всех должны быть затянуты пояса. Поэтому контр-нарративом был рассказ об отнюдь не аскетической жизни верхушки. Когда просочилась информация о том, что при обыске на даче М. Георгадзе были найдены 20 килограммов ювелирных изделий и даже унитазы из золота наивысшей пробы, этого было достаточно для обвинения и суда [15]. Поэтому Георгадзе сам и застрелился. Контр-нарратив очень четко апеллирует к болевым точкам ключевого нарратива, на котором строится вся пропаганда.