Страница 26 из 32
– Не надо, не надо… я все это знаю! – Маша сама не знала, почему испытала столь резкую боль от до боли знакомых ей фактов, почему импульсивно заткнула уши.
(«Нет, нет, Мише не нужен такой отец!.. не нужен!»)
И все же, с тех пор как она приняла решение закрыть тему Врубеля – тема точно вернулась из небытия и упрямо ходила за ней по пятам, как безумный преследователь. И никакое заявление в полицию с требованием не подходить ближе чем на 200 метров ей не поможет…
Там, во Владимирском соборе, Город не закрыл – он словно открыл перед Машей невидимую дверь нараспашку и ждал: зайдет она в нее или не зайдет?
– Последний вопрос, – голос младшей из Киевиц был сухим и жестким – она не подпустила к глазам закипающих слез. – Вы сказали, что здесь находится призрак убийцы.
– Да. Второй день подряд убийца приходит ко мне.
– И вы написали с убийцы «Дух Бездны»?
– Так и есть…
– Значит, вы знаете Ирину Ипатину, она представилась вам?
– Да, разумеется! Но в данный момент ее нет в моей мастерской. Отныне она совершенно в другом недоступном мне месте.
– Где же?
– Видимо, там, где ее портрет. И боюсь, эта картина таит в себе опасность…
– Опасность? Вашей работой опасно владеть?
– Мне трудно ответить. Но, полагаю, беда случилась с ее бессмертной душой, – произнес художник.
Вильгельм Котарбинский придвинул к себе зеленую папку и показал Маше седьмой, возможно, последний эпизод «Тихой ночи»: туманная дева прижималась к темнокудрому ангелу, оба они летели ввысь по звездному небу.
– Не могу объяснить, – сказал он. – Но ничего подобного уже не случится. Она изменилась. Быть может, сделала что-то ужасное… Но ее душа уже никогда не достигнет небес!
– Екатерина Дображанская? – открывшая дверь рыжеволосая художница застыла на месте и так тщательно прописала взглядом Катерину и Мира Красавицкого, будто решила написать в воздухе их портрет. – Простите, – извинилась за заминку она. – Я еще никогда не встречала такой красивой пары.
– Мы не пара, – равнодушно прояснила ситуацию Катя. – Мир помог мне донести картину. Позволите нам войти?
– Прошу вас… Не пара? – Взгляд «человека мира» Виктории Сюрской вцепился в Красавицкого, как спущенный с поводка питбультерьер. – Молодой человек, вы позволите мне нарисовать ваш портрет? – спросила она Мира, едва они прошли внутрь.
Несмотря на то, что, по утверждению Вадима Вадимовича, известная художница редко бывала в Киеве, она оказалась обладательницей обширной мастерской, переделанной из чердака в старом киевском доме со стеклянной крышей. Других источников света в помещении не было. И на квадратных стеклах громадного окна в небо уже разлёгся непроглядный туман.
– Простите, мне это не интересно, – отказался от предложения Мир.
Виктория оправдала свое победительное имя – она и не подумала отступать:
– О, я понимаю, с такой внешностью вас постоянно донимают предложениями… особенно женщины. Но меня действительно интересует только портрет. И я не прошу о бесплатной услуге. Я готова предложить достойную сумму за работу натурщика. Любую сумму. Просто назовите ее. Вы – превосходная модель. У вас невероятные брови. И глаза… и линия рта. А подбородок…
– Простите, я могу пока взглянуть на «Тайну» Вильгельма Котарбинского? – напомнила о себе Катерина. – Очень хотелось бы…
Она лгала: с того мгновения, как Катя перешагнула порог мастерской, она не могла думать ни о каком Котарбинском – ее сердце колотилось, дыхание участилось, кожу объял сухой жар, будто она была девчонкой, пришедшей на самое первое в жизни свидание с… алмазными серьгами огненноволосой художницы, встреченными ею на аукционе.
Сейчас уши Виктории были лишены украшений. Сияние исходило от груди, на которой покоился красный бриллиант, относительно небольшой в сравнении с другими, уже знакомыми Катерине камнями из коллекции Сюрской.
– Прошу вас, вот так выглядит «Тайна», – художница рассеянно махнула рукой куда-то вправо. Викторию Котарбинский интересовал столь же мало – она смотрела только на Мира.
Подавив в себе жгучее желание немедля заговорить о серьгах, Дображанская подошла к очередной сепии.
«Магическая, ирреальная вещь», – описал третью картину Вадим Вадимович.
В ней поистине было нечто притягательное или, скорее, затягивающее, заставляющее пристально всматриваться в полотно, вдумываться в каждую мелочь.
Ночь. Озеро или река. В воде на высоких сваях стояла избушка-часовенка с крестом на крыше и деревянной лестницей, уходящей прямо в воду. Из часовни лился умиротворяющий тихий свет. А из вечерней воды выступало почти неразличимое в темной ряби чистое и прекрасное лицо утопленницы… Лицо Ирины Ипатиной.
– Мир, – позвала Катерина, – пожалуйста, распакуй мою «Тихую ночь».
Мирослав быстро и ловко снял бумагу и бечевку с картины, прихваченной Катей из Аукционного Дома, и поставил «В тихую ночь» рядом с «Тайной».
И только теперь Катерина заметила, что в «Тихой ночи» на дальнем плане горит огонек. Огонь той самой часовенки!
«Это и правда комикс – графический роман! Девушка тонет, тело всплывает, а душа улетает вместе с туманом… Но где же в этой истории место Ангелу Бездны? И где она утонула? Много ли в Киеве часовен в воде?.. Много ли Виктория попросит за серьги? Я готова отдать за них… все. Все, что угодно!» – осознание настолько потрясло Катерину, что она замерла.
– Они прекрасно смотрятся вместе, – отметила Сюрская, разглядывая обе работы. – Хотите, я уступлю вам «Тайну»?
– Вы же только час назад купили ее, – удивилась Дображанская.
– Такой уж я человек, – самоиронично сказала художница. – Не выношу, когда кого-то или что-то уводят у меня из-под носа, – показала она на отвоеванную Катей на аукционе «Тихую ночь». – А стоит получить – сразу остываю. И в личной жизни все так же. – Она снова прилипла взглядом к Миру. – Наверное, у меня всего одна настоящая страсть…
– А почему вы не пожелали купить «Духа Бездны»?
– Не знаю, как вам объяснить, – сказала Виктория. – В нем есть что-то нехорошее… Какое-то неприкрытое обнаженное зло. Неподдельное. Я тоже художник, я знаю, о чем говорю. Дух Бездны – не аллегория, тот, кто писал его, видел то, что он пишет.
– А чем вам тогда не угодила она? – Катя показала на «Тайну». – На вид она сущий ангел.
Художница посмотрела на картину:
– В этом ангеле тоже есть нечто… сомнительное. Я предпочла бы избавиться от нее.
И Катя подумала, что «человек мира» правá – сейчас, когда она глядела не на открытки, а на оригиналы работ, лежащая в воде и воспарившая над ней дева смотрелась иначе. Из-под белизны ее кожи словно проступала какая-то тьма.
И сразу вспомнился Гоголь, игры утопленниц и та из них, что оказалась злой ведьмой: «…тело ее не так светилось, как у прочих: внутри его виделось что-то черное».
– Я подумаю над вашим предложением. А пока вы разрешите мне сфотографировать «Тайну»? – Катя достала из сумки мобильный телефон.
– Только если вы поможете мне уговорить этого красавца позировать мне. Ну, позвольте мне сделать хотя бы эскиз. Хотите, я встану пред вами на колени? – с шутливой мольбой обратилась художница к Мирославу.
– Тогда окажите и мне услугу. Продайте мне ваши серьги. Те, что были на вас во время аукциона. – За всю свою жизнь Катя поступала так прямолинейно и глупо всего раз, когда в десять лет сама призналась в любви однокласснику.
С полминуты Виктория молча изучала Дображанскую.
– Знакомо ли вам выражение «золотая лихорадка»?
– Конечно.
– Есть и бриллиантовая, – удостоверила Сюрская. – Я поздравляю вас, вы ее подцепили. Что вы готовы дать мне за них? – на миг в ее глазах мелькнуло презрение. И знание. – Я угадаю: все, что угодно! Настоящие камни всегда действуют так. Они овладевают человеком. За это я и люблю их… Они и есть моя настоящая страсть. И вы должны понимать меня как никто. Давайте проверим. Я не готова продать вам серьги, но могу поменять их на брошь или одно из колец, в которых вы были на аукционе!