Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 15

После такого экстаза я скоро заболел. Мама и папа с большим беспокойством смотрели на меня больного. И вот с этого момента я всегда чувствовал себя опьяненным величием красоты самой природы. С этого момента молитва и созерцание природы как бы слились между собою в одно сильнейшее во мне чувство, которое и до сего времени меня не оставляет. О, как я тогда чувствовал себя хорошо! Я чувствовал, что какой-то огонь разливался, который не жжет, а только истаивает меня и превращает все мое существо в одну неизреченную радость! Переносясь мыслию в тот период моего детства, я не могу не позавидовать тем святым, которые с момента своего зачатия были живыми сосудами Святого Духа, особенно Иоанну Крестителю, который был пророк, даже больше, чем пророк!

Трогательно вспоминать те молитвенные религиозные экстазы, которыми полно все мое детство. Моими молитвенными местами были Лужки, Большой Лоск, Высотский лес, Ларин, Овсянкин пчельник, даже и самая Козинка. Бывало, ходишь по этим дивным местам, ходишь и не нарадуешься. Тут цветы цветут, тут баранчики растут, тут ягоды (земляника) краснеют. Тут рожь зеленым морем раскидывается, тут мягкий и нежный ветерок тебя обвевает, тут опять солнце тебя зальет своими светлыми лучами. Тут вдруг облачко покроет солнце и тень быстро бежит по полям. Ах, да как же хорошо! Вот я уже стал подрастать; стал с отцом ездить на ночлег с лошадьми. Бывало, все спят, а я лежу на спине и смотрю на звезды и думаю, есть ли там люди? Есть ли там животные, есть ли там леса? Думая так, я от таких мыслей переполняюсь такою в себе радостию, что не могу удержаться; я часто плакал. Отец, слыша мои слезы, поднимал свою голову и спрашивал меня:

– Что с тобою, сынок? Ты испугался чего-нибудь?

Я отвечаю:

– Нет.

И снова мой отец погружался в сон, а я опять в созерцание тех же самых небесных светил и звезд. Так проходили дни, недели, месяцы, годы. В это время я уже сильно ощущал Христа вблизи себя.

В один из дней моих ранних лет я оставил дом и отправился в Иерусалим. Я от кого-то слышал, что там в день Святой Троицы апостолы получили огненные языки. Почему бы и мне не получить такой дар Неба? И вот я рано отправился искать тот Иерусалим. Как сейчас помню, настроение у меня было какое-то приподнятое, опьяненное счастьем, что вот, мол, я буду в Иерусалиме и получу огненные языки и буду говорить ими. Не могу сейчас вспомнить: молился ли я в этот день или нет? Отойдя от села верст пять-шесть, я встретил женщину с ребенком, которая тотчас спросила меня:

– Куда ты, мальчик, бежишь?

Вместо ответа я ее сам спрашиваю:





– Где находится Иерусалим и куда, в какую сторону мне нужно идти, чтобы найти его?

Женщина смотрит на меня с удивлением и улыбается и говорит мне:

– Я слышала, что Иерусалим находится в той стороне, где заходит солнце.

Я поклонился и снова ударился искать Иерусалим. Стало вечереть. Пришел я в Журавинский лес; пошел сильный дождь, загремел гром, я свернул с дороги и присел под куст. Стало жутко. Устал. Есть захотел. Не спится. Хочется скорее добраться до Иерусалима. На зорьке, по-видимому, я только уснул. Утро. При восходе солнца я оставил свой ночлег, пошел прежней дорожкой опять в Иерусалим. Только что я начал проходить лес, как увидел за собою погоню. Отец догнал меня верхом и вернул домой. Здесь я был хорошо наказан.

С этого года я начал учиться грамоте. Учил меня мой сосед С. Т. Тимошкин. После моего побега в Иерусалим мама моя еще более стала на меня смотреть с беспокойством. С этого года я уже сам начал ездить верхом и даже стеречь коней. Бывало, съедемся куда-нибудь в поле или в лес, детей нас много, пять, шесть и больше того. Вот мы тут рассуждаем между собою о прежних бывших когда-то разбойниках, о кладах, о курганах, в которых скрыты деньги; говорим о колдунах, которые очень боятся крестного знамения; говорим о самоубийцах, которым нет никакого прощения от Бога, говорим о некрещеных детях, внезапно умерших, как они один день в году являются людям и просят, чтобы кто-нибудь на них надел свой крест, ибо им некрещеным уже очень тяжело живется на том месте. Говорим о явлении умерших живым, говорим о том, что колдуны вырывают кости мертвых, толкут их в порошок и растворяют его с водкой и дают эту водку людям. Говорим о леших, о лесах, о домовых, о видениях, и весь день проходит в этом разговоре. Едем домой, голова полна всякого рода мыслями и образами от всего того, что от ребят в этот день услышишь. На восьмом году я уже стал учиться в школе. Школа была для меня настоящей тюрьмой. Учился я очень тупо. Я ненавидел и самую школу, и учителей, и детей, и учебники, и каждый раз я шел в нее точно на заклание. Однако проучился я в ней целых две зимы. За это время ох как много я поплакал! Мальчики как-то скоро выучивали свои уроки, а я сижу вечер, сижу ночь и ровно ничего не знаю. Отец, бывало, и бьет меня за мою тупость, но я ровно ничего не мог выучить. Но вот я начал уже читать. В это время я начал читать жития святых. Это была моя атмосфера. Я захлебывался от чтения про мучеников, пустынников, святителей, и ― удивительное дело! Среди всех святых я предпочитал Василия Великого и особенно Оригена. Последним я так увлекался, что мне казалось, будто он был ближе всех мне, но я сам не знаю, от кого я о нем слышал и почему именно он был так близок моему детскому сердцу; я совершенно не понимаю. Даже один раз я его видел во сне. Он был с котомкой на спине, длинноликий, безбородый, босой, с палкой в руке. <…>

Все это теперь вспоминаешь с чувством жалости: почему я нравственно не остался таким чистым, каким я был мальчиком, на всю жизнь? А ведь были же такие святые, избранники Господни, которые с раннего своего детства, точно пшеничка Божия, росли и совершенствовались в своей духовной жизни. Вот хотя бы взять таких ветхозаветных святых, как пророка Самуила и других, подобных ему. Здесь все дело – молитва. Молитва имеет в себе свои тайные силы. Вот мать пророка Самуила Анна, жена Елкана, своею молитвою к Богу разверзла свои бесплодные ложесна и родила пророка Самуила. Молитва Иоакима и Анны, родителей Девы Марии, произвела в них саму Пречистую и Благословенную Деву Марию. Захария и Елизавета своею молитвою создали в себе благословенный плод ― пророка Иоанна. Много подобных фактов встречается и в новозаветной Христовой Церкви. Что же все это значит? Это значит, что молитва сама по себе есть только живой процесс, в котором и через который человеческая тварная ограниченность, зависимость, беспомощность и даже ничтожность обменивается с безграничностью Бога, с независимостью Христа, Бога Логоса, с всемогуществом Святого Духа и с абсолютной действительностью самой обоженности Святой Троицей! Во время самой молитвы, в ее процессе все находящееся в человеке как ограниченном существе, все тварное отдается Богу, и Бог все это от него принимает, и взамен всего этого Он через тот же самый его молитвенный процесс дает ему все то, что Сам в Себе имеет, т. е. наделяет его Своими Божескими всемогущими творческими силами. Вот что значит сама по себе молитва как молитва! О, чудесная сила молитвы!

Боже мой! Как я мало молюсь Тебе! Леность одолевает меня. Какая-то холодная кожура объяла всего меня, она тяжелым пластом лежит на моей слабой воле. Часто я, Господи, размышляю о том, что уже настало благоприятное время для молитвы моей и мне нужно молиться, но увы! Я не молюсь. Отчего же чувствуется во мне такая слабость моей воли к молитве? Думаю, что это оттого, что я привык себя отдавать Богу только одной головой с ее головными мыслями, а не всем своим существом; оттого, что я всю свою религиозность укладываю только в одну свою мысль, а не в волю; оттого, что мой религиозный интеллектуализм живет моей интуицией, а не моими волевыми импульсами. И вот, такая во мне частичная интеллектуальная религиозность происходит во мне только потому, что я слишком эгоистичен в отношении Тебя, моего Бога, я слишком жалею, щажу себя, чтобы предаваться молитве, я очень дорожу собою, очень высоко ставлю себя перед самим собою, очень ценю себя самого, чтобы быть чернорабочим перед лицом Твоим, о Боже мой! Тогда как истинная молитва совершенно не знает религиозных аристократов, она, если и замечает среди христиан, то, во всяком случае, она смотрит на них как на какой-нибудь светский благочестивый пустоцвет, т. е. на людей совершенно нерелигиозных, но думающих о себе и внушающих себе, что они религиозны. Истинная молитва знает в отношении себя одних лишь чернорабочих, духом и телом предающихся молитве. В таковых истинная молитва свободно себя чувствует, и в них лишь одних она осуществляет свои благодатные тайны.