Выродок

========== Ручной Дракон ==========

Ночью песок кажется серым, а небо — бездонной темной чашей, расстрелянной в звезды дыр каким-то шутником. Ради забавы — это точно. В моем измерении другой узор звездных дыр, но там редко смотрят в небо. Мой народ твердо стоит на земле, настолько твердо, что даже не дал себе названия, как сделали люди. Зачем — все равно других разумных цивилизаций нами не найдено…

Я иду вдоль гребня дюны. По левую руку лениво стучится в берег океан. По правую, за полосой песка, собранной в глубокие складки, шепчутся деревья. Привычный защитный костюм сейчас скрывает от ночных глаз дурацкая ненадежная кольчуга и длинный плащ, едва не волокущийся следом по земле. Шлем я отродясь не одевал, поэтому и железную маску птицы «забыл», покидая лагерь. Голова, конечно, открыта, но так, все же, лучше, чем задыхаться в жарком металле. Я здесь не так давно, и еще не научился безропотно принимать все предрассудки моей новой Родины.

Старую я перестал называть этим красивым словом. Я — изгой, чудовище и желанная добыча для любого самоуверенного рейдера. Правда, еще не один не пережил столкновения с моей персоной, но это для них малозначащая деталь. На старую родину, никого не спросив, наступил Золотой Век. Так было записано в учебниках истории и законодательной базе, которая от такого обращения распухла, как отъевшийся москит. Все должно быть предусмотрено регламентом, вплоть до последней мелочи. Ты встаешь, ешь, работаешь и отдыхаешь по часам, в должный промежуток времени, в специально отведенном для оного времяпрепровождения месте. Если ты или случай, с тобой произошедший, в регламенты не вписываются, тебя исследует комиссия, а все остальные воздействия на тебя Золотым Веком ограничиваются. Если комиссия исследует тебя очень долго, можно умереть — от голода, от отсутствия медицинской помощи или даже воздуха, я и про такое слышал. Я перестал верить в регламенты, и поверил в кошмарную, исторически осужденную Вседозволенность. Вседозволенность — это значит делай, что хочешь, но когда тебя придут убивать — умей защититься. На моей новой Родине Вседозволенность — краеугольный камень мироздания. Хотел бы я посмотреть, что сделают мои новые приятели в птичьих масках с рейдером, вознамерившимся впихнуть их в рамки общественного правопорядка.

Сквозь ночной полог проступают глыбы. Когда-то здесь были причалы и дома. Время обратило их в бессмысленное нагромождение камней. Мне нравится общая эстетика подобных разрушений, тем более, что прибой с каждым днем понемногу изменяет экспозицию. Однако к… как его там… Чиршилу эстетику. Я должен проскользнуть между камнями, устранить наблюдателей, если они есть, найти спрятанную «механическую лодку» и отбыть на ней дальше вдоль побережья.

Наблюдателей нет. Вернее, они есть, но далеко не там, где следовало ждать меня. Они даже разожгли костер в полумиле на восток. Идиоты.

Я откатываю валун, который закрывает вход в полуобрушеную пасть сарая. Или ангара? Не важно. Ступени вниз, желоб, лебедка давным-давно заржавелая. Но катер есть, и он все еще исправен — древние делали на века, если уж делали.

Я вяжу петлю из троса и впрягаюсь — чем не конь? Очень даже конь. Эхо в сарае машет незримыми крыльями, пока днище катера скребет по железу. Идите сюда, господа наблюдатели. Я убью вас, а мозги применю на кое-что полезное. Впрочем, далековато, люди — не услышат.

Вот так. Сапоги облизывают волны. Дома я ни разу не видел моря. Здесь оно повергло меня в восторженный шок, что впрочем, прошло незамеченным. Лодочка мягко сходит с мостков в воду, плюхнув широким пузом. Теперь я мокрый с головы до ног, но вода теплая, и это даже приятно. Приятели-люди видят некий сакральный смысл в том, что я ложусь спать почти на кромке прибоя, но на самом деле просто приятно ощущать, как ладонь гладит волна. И всего-то…

Кораблик пляшет на воде. В управлении он прост, как садовые ножницы, поскольку делался для прогулок. Включить кнопкой двигатель, подождать, пока прогреется пару минут. Интересно, на какой энергии он работает? Хорошо если на солнечных батареях, а то не хотелось бы заглохнуть посреди моря, а потом изображать гребца на галере. Впрочем, в нашем случае любой корабль — большая удача. На берегу нас слишком желают отыскать и убить. В одиночку я может и просочился бы через кордоны, но без птицеголовых, не желающих расставаться со своими масками.

Забавные люди. Их страна разрушена, их головы оценены в сто золотых каждая, а все цепляются за свою символику… И самое глупое то, что мне это нравится. И я буду совать собственную голову в мышеловку, чтобы им помочь. Они меня, кстати, жалеют, как-то очень по-своему, считают немым и почти безумным мутантом. Кормят, дали оружие и местную защиту, именуемую доспехом. Мой прочнее и легче, но они этого не понимают.

Я прыгаю через низкий борт. Три с половиной кнопки (за половину сойдет рычаг) — как все сложно! Красная – вкл., нажимаем и движок неожиданно взревывает, как раненый тигр. Пусть его. В лагере врагов проснулись, зашумели и помчались в мою сторону. Трое впереди, еще восьмеро помедленнее. У них длинные мечи и несколько лучеметов, которые здесь именуются огненными копьями. Хорошее, но недальнобойное оружие.

Греется мотор, бегут люди — черные силуэты на синем фоне. Я подпускаю их почти на дистанцию выстрела, а потом отправляю в полет шакр. Шакр — магнитный диск, отличное средство упокоения слишком смелых и быстрых. Когда неуловимая взглядом молния вспарывает первую глотку, я прыгаю в воду и бегу навстречу врагам. Это покажется кому-то глупым, но и в глупости есть часть разума.

Я иритозависим, и не могу, физически не могу жить без риска. То есть могу, но постоянно вынужден ровнять состояние наркотиком. Причем единственным, неповторимым и производящимся из человеческого мозга. Лучше в очередной раз влезть в задницу и перепугаться, чем взламывать черепа и химичить это проклятое зелье.

И – раз. Клинок первого бегущего на скрещенные наручи. Не веришь? Не возможно? Есть многое на свете, друг… Друг падает со сломанной шеей — тренированные руки сами сделали работу. Я подхватываю его меч и со всей силы вгоняю в грудь следующему — я сильнее любого человека, хоть и не очень намного, а доспех у него скверный. Уворачиваюсь от собственного шакра и возвращаю его на зажимы — чего доброго, и меня прирежет. Скольких он снял? Впрочем, неважно. Меня окружили и пытаются опрокинуть, но больше мешают друг другу, а значит, помогают мне. Среди этих охотничков нет ни одного, кто знаком с профессиональным рукопашным боем, а я, как бывший страж порядка, знаком с ним очень хорошо. Мне не нужен меч, потому что я сам — страшнее огненного копья.

Вот и все. Последнее тело ложится на песок, — еще теплое на еще теплый… И меня снова захватывает и кружит раскаленный внутренний вихрь. Я жив. Я свободен. Я снова победил себя, судьбу и систему. Я поворачиваюсь спиной к 11 трупам и медленно иду к лодке. Почему медленно? Потому что если сейчас побегу, то не смогу сразу остановиться. Эйфория, однако.

Суденышко ворчит, как сердитый пес. Стук мотора ровный, как биение сердца. Что-то меня потянуло на пышные сравнения… Это не всегда к удаче. Не к месту вспоминается божок, которому молились вчера на закате мои спутники – он, кажется, тоже ведает успехом задуманного. Забавный, с игральными костями в кулаке и улыбкой безумца во всю физиомордию. Сквиз — так его зовут. Мне стоило бы выучить, как ему поклоняются, потому что он подходит мне. А я должен бы подходить ему, раз мои Вороны верят, что боги реальны.

Реальные Боги. Реальные Верность и Честь. Раритеты, которые вряд ли отыщутся в более продвинутых измерениях.

Я прыгаю через борт. Сажусь, медленно опускаю руки на рычаг. Хочется громады парусов и ожогов от каната на ладонях, но большой корабль привлекает большое внимание. А также нуждается в опытной команде, которой мой отряд не является. Они пилоты, а не моряки. Пилоты, машины которых сгорели веселым костром. Лодка плюхает брюхом по встречной волне и скачет.