Страница 46 из 52
Нам тоже хотелось спать, но красота раннего утра, вид Павлова, красиво раскинувшегося на высоком берегу, скоро прогнали сонливость. Запели петухи, залетали чайки над рекой, задымились трубы в павловских домах, народ просыпался; грузчики продолжали спать. Высоко поднявшееся солнце светило им прямо в лицо, но это ничуть им не мешало. Часов в шесть мы покинули пристань и пошли бродить по Павлову, перешли мост через Тарку, поднялись по длинной, довольно крутой улице, по которой отец так часто катался на лыжах, на санках и сбегал босиком к реке. Посмотрела я дом, в котором он родился и провел свое детство, побывали мы и около собора, в котором отец Евграф каждодневно служил обедню и всенощную, показал мне Алексей Евграфович и могилы родных в саду около собора. Затем пошли мы с ним на кручу, посидели там на скамейке, около которой земля была усыпана шелухой от подсолнухов, которые павловские обитатели лузгают там по вечерам и по праздникам. Вид оттуда был замечательный. Между тем наступило настоящее утро, можно было идти нанимать лошадей и ехать в Епифановку, имение Андрея Евграфовича, названное так в память наших предков, носивших такую фамилию.
Андрей Евграфович был присяжным поверенным (адвокатом) и общественным деятелем, он вступил в организованную после революции 1905 года партию октябристов, названную так в честь Манифеста 17 октября. Он мечтал попасть в Государственную думу и купил необходимое для земельного ценза количество земли в окрестностях Павлова, построил там дом на берегу небольшого озера, завел там хозяйство, устроил пасеку, которой заведовал опытный пчеловод. Пахотной земли там было немного, добрая половина имения представляла собой голые песчаные холмы. Когда-то они были покрыты сосновым лесом, но потом были хищнически вырублены, отдельные оставшиеся сосны отстояли так далеко друг от друга, что не могли обсеменить находившийся между ними сыпучий песок. Андрей Евграфович проектировал засеять эти пески сосной, но руки не дошли; если же не покупать эти холмы, то количества земли в Епифановке было недостаточно для ценза.
В последнем письме, которое мать нам послала, она писала, что выходила гулять в университетский сад, сидела там на скамейке и прочла манифест о роспуске второй Думы. При выборах в третью Думу Андрей Евграфович был избран как член партии октябристов (фото 38). Ко времени нашей поездки дом в Епифановке был уже построен, хозяйство налажено, и Андрей Евграфович звал нас и Тищенко посмотреть его имение. Почти одновременно с нами приехала в Епифановку Елизавета Евграфовна с Андрюшей, Володей и Митей. Они ехали туда по железной дороге до Горбатова, уездного города, ближайшего к Епифановке. Не помню, сколько верст было от Павлова до Епифановки, помню безотрадные печальные холмы с чахлыми сосенками, заливные луга с зарослями цветущего шиповника. Заслышав наши колокольчики, навстречу нам прибежал Андрюша. В каком он был виде! Глаза как щелки, лицо распухло, руки как подушки, около ногтей и на веках капельки крови – это его искусали комары и, особенно, мошки. Меня они тоже потом покусали, но все-таки не так ужасно, а на отца их укусы не действовали, – должно быть, правда, в детстве он их так усиленно кормил, что у него выработался иммунитет на всю жизнь.
Фото 38. Андрей Евграфович Фаворский, член III Государственной думы. 1907 г.
Дом в Епифановке был незатейливой архитектуры, но комнаты были большие, вместительные. Дом стоял на берегу озера, комаров и мошек и там было довольно, но окна были затянуты сетками, так что в комнатах можно было спасаться от этого бедствия. Озеро было рыбное, но дно было довольно илистое, в этом иле раздолье было карасям и линям, но когда нас за обедом угостили жареным линем, он мне не понравился, на вкус он сильно отдавал тиной.
Андрей Евграфович и Ольга Владимировна были очень нам рады. Ольга Владимировна была очень радушная хозяйка, но хозяйство у нее всегда шло как бог на душу положит. Она не умела требовать и не всегда рационально все устраивала. Но она была такая добродушная, доброжелательная, не любила стеснять свободу своих гостей, что у нее в доме все чувствовали себя очень уютно. После обеда мы с Андрюшей спустились к озеру, и он предложил мне покататься, но не на лодке, таковой там не оказалось, а на ботничке – небольшой плоскодонной посудине. Я храбро согласилась, и мы объехали почти все озеро; ботничок этот был довольно неустойчив, а если бы он перевернулся, я бы камнем пошла на дно. Потом мы рассматривали хозяйство Андрея Евграфовича, его пасеку, гуляли по лугам, где цвел шиповник – белый, розовый и желтый, где росли крупные душистые ландыши и чудесные незабудки. Вечером мы рано легли спать, после бессонной ночи и дня, проведенного на вольном воздухе, мы с отцом крепко спали, несмотря на писк комаров, которые все же умудрились попасть в комнаты. На следующий день мы распростились с хозяевами и поехали в Павлово вместе с Елизаветой Евграфовной и мальчиками. Там мы побывали опять около собора, даже снялись около могил, а затем пошли к знакомому отца, купцу Карачестову. Отец расспрашивал его о павловских кустарях, об их работе, о сбыте изделий, вспоминал своих товарищей. От Карачестовых Елизавета Евграфовна с сыновьями поехала в Епифановку, а мы с отцом наняли тарантас (безрессорные дроги, на которых укреплена плетеная из ивовых прутьев повозка), и поехали в Горбатов, на железную дорогу. Дорога шла почти все время лесом – узкая проселочная дорога, которую то и дело пересекали корни деревьев. Наш тарантас так подпрыгивал на этих корнях, что нам приходилось крепко держаться за боковые стенки нашего экипажа. Лес был густой, высокий, верхушки деревьев почти смыкались над дорогой, так что солнце почти не проникало через навес из ветвей.
Несколько раз нам попадались, немного отступя от дороги, могильные голубцы – большие деревянные кресты, с двух сторон, как крышей, покрытые двумя досками. Лес был мрачный, голубцы угрюмо темнели, корни как змеи извивались на дороге. Растрясло нас ужасно, и мы были очень рады, когда приехали наконец в Горбатов и сели в поезд, чтобы ехать в Москву. Горбатов – маленький невзрачный городишко, смотреть там было нечего, а знаменитые черные горбатовские вишни еще были зеленые.
В Москве мы пополнили наш запас подарков, купили матери брошку с хризолитами[201], которую я сейчас ношу, и купили кое-что домработницам. Марии Павловне мы привезли из Казани синие вышитые золотом бархатные домашние туфли на высоком каблуке. На следующий день утром мы были уже дома! Нужно ли говорить о том, как мы с матерью обрадовались свиданию – рассказам, разговорам не было конца.
Была уже половина июня, у матери уже все было собрано и закуплено для отправки на дачу, и несколько дней спустя мы уехали в Безо. Этим летом мне было скучно в Безо без моей милой Луизы. Других подруг мне там не находилось, хотя я и была знакома со многими русскими и немецкими девочками. Мне Безо все-таки надоело, восьмой год мы жили там, и все на той же даче. После поездки по Волге меня тянуло куда-нибудь в другие места, к новым людям, а здесь все было одно и то же. За эти восемь лет в Безо произошли, однако, большие перемены, школьное общество объединило немецких и русских дачников, последних вообще стало больше, чем немцев. В школьном доме по вечерам часто устраивались танцы, я туда не ходила, не было подходящей компании. Постоянными посетителями этих вечеров были девочки Ганешины, Леля и Лида. Как я уже писала, они уже несколько лет жили в Безо на Морской улице, там крестьянские дома были огорожены только со стороны улицы, а за этим общим забором они стояли прямо в редком сосновом лесу, довольно близко друг от друга, что облегчало знакомство соседей друг с другом. Только собственные дачи стояли на огороженных со всех сторон участках. Лидия Владимировна Ганешина (сестра моей крестной Ольги Владимировны) была веселая и общительная женщина, несмотря на пять человек детей, из которых Леля и Лида были старшими, впоследствии у нее родилось еще двое детей. Девочки Ганешины дружили с девочками Колпаковыми и мальчиками Генглез и Штробинер, у них была веселая, сплоченная компания, но все они были младше меня, и мне с ними было неинтересно. Этим летом в школьном доме был устроен большой базар. Одним из номеров на этом базаре была красивая фарфоровая кукла, возвышавшаяся на особом столике. Подходивший покупал билет и угадывал имя, которое было дано кукле. В случае удачи он получал куклу за бесценок. Но никому не удалось получить такую красивую игрушку, никто не угадал ее имени. Алексей Евграфович предложил назвать ее Енафой, где же было угадать! Желающих угадать было множество, и кукла принесла большой доход, кроме того, в конце базара она была разыграна на аукционе и принесла Обществу еще новые деньги. Отец был очень доволен своей выдумкой.
201
Хризолит – полудрагоценный камень (самоцвет). Цвет от желто-зеленого до оливково-зеленого с характерным золотистым оттенком.