Страница 5 из 7
– Ой-ой-ой, щиплет-то как, – Димка начал дуть на рану.
– Это тебе картоха мстит, за то, что ты к ней не с той стороны подкрался, – ёрничал дед.
Спустя несколько минут Димка сидел на стуле с туго забинтованным пальцем и поглядывал, как Тимофей Петрович ловко чистит картошку. Бася примостилась на подоконнике и наблюдала, как соседская курица Пеструшка тянет земляного червя. Червь оказался длинным и несговорчивым, никак не хотел сдаваться. Как только Пеструшка выпускала его из клюва, чтобы лапой подкопать земли, червяк тут же ополовинивался, глубже зарываясь в мягкую взрыхлённую курицей землю. Пеструшка снова хватала его, снова тянула. Тут с громким лаем из-за угла появился Шарик. Курица отпустила свою добычу, замешкалась. Когда же собачья угроза пронеслась мимо, червяка и след простыл. Димке показалось, что Бася улыбнулась нерасторопности курицы, в её коротком «мр-мя» он ясно услышал осуждение: «Вот растяпа. От меня не сбежал бы». С поднятым кверху хвостом и гордым видом, кошка спрыгнула с подоконника и направилась к двери.
– Басюшка, далёко-то не уходи. Скоро мы с Митькой есть будем, и тебе перепадёт, – Тимофей Петрович поглядел кошке вслед. Прежде чем выйти из дома, Бася остановилась, и Димке снова показалось, что умная кошка кивнула деду, мол: «Поняла, скоро вернусь».
– Дед, как ты её так выдрессировал?
– Кого? Баську что ли? – переспросил дед. – Чего-то ты, Митька, попутал. Тут тебе не цирк. У нас всё общение строится на любви и понимании, не как в цирке.
– Не понял, а как в цирке? Там же тоже животных кормят, ухаживают за ними.
– Так, да не так. В цирке, Митька, как в жизни. Получил рыбку – отработай, или, в крайнем случае, лизни хозяина в нос. В нос не лизнёшь, можно так этой рыбиной по морде огрести, что мало не покажется. А у нас с Баськой – высокие отношения. Я же её кормлю не за то, что она меня в нос лижет, а просто за то, что она у меня есть.
Димка слушал деда, глядел во двор сквозь пыльное стекло и невольно сравнивал свою жизнь с цирком. Прав был дед в своих рассуждениях, тысячу раз прав. Как же поразительно точно смог Петрович всего парой фраз обрисовать их городскую жизнь. И невесело стало Димке от таких дум. Спасибо деду – прервал он его размышления. Дочистил картошку, стал обмывать её прямо в кастрюльке. Несколько раз воду наливал-сливал, пока она прозрачной не стала. На плитку электрическую кастрюлю водрузил, тумблером щёлкнул. После всех проделанных процедур, руки обтёр прямо об фартук и снова заговорил:
– А ты, Митька, чего-то не договариваешь. Я ведь калач тёртый, все чужие недоговорки нюхом чую. Вот и ты, будто бы, чего-то хочешь рассказать, но откладываешь. Не тяни резину, говори прямо.
– Дед, я ведь не только по твоему звонку приехал. Вернее, я по твоему звонку, но только…
– Чучело косолапое, тебя что за язык подвесили? – нахмурил брови Тимофей Петрович. – Будешь складно вещать-то, Левитан?
Упоминание о Левитане так рассмешило Димку, что он буквально смеялся до слёз, время от времени повторяя:
– Ой, умора! Левитан… Ой, дед, ты у меня шутник!
– Молодец, внучек, не обиделся. А то последнее время среди людей такие экземпляры встречаются, что ни скажи – губы надуют, брови сдвинут, распупырятся. Ты не такой. Я сразу понял, что ты весь в меня, – дед горделиво поглядел на утирающего слёзы Димку. – Говори свои недоговорки.
– Дед, задание мне Светка дала непростое. Вернее Светке его в университете дали, а она мне передала, потому что сама пока не может. В общем, надо помочь сестре. Я обещал. Но без тебя мне точно не справиться.
– Дык, не вопрос. Как там у вас отвечают – ноу проблем. Говори, чего делать надо?
– Есть у меня вопросы на тему религии. Мне на них ответы получить нужно. Ну, вроде как я журналист, который приехал в деревню, чтобы статью написать.
– Митька, это же вообще раз плюнуть и растереть. Спрашивай.
– Кого?
– Меня спрашивай. Я тебе за вечер на все вопросы отвечу. Жалко только, что ты не настоящий журналист. Вот бы я тебе набрехал с три короба.
– Хорошо, дед, – Димка достал из рюкзака ручку, блокнот и сложенный вчетверо листок бумаги с напечатанными вопросами. – Только сильно не тараторь, мне всё записать надо.
– Понял, не дурак. Давай первый вопрос.
– Подожди, дед. Сначала надо записать фамилию и имя того, кто на вопрос отвечает, – Димка начал старательно выводить дедово имя-отчество.
– Пиши – Афанасий Смирнов.
Димка перестал писать, поднял на деда глаза в недоумении:
– А кто такой этот Афанасий?
– Друг мой. Афонька мужик хороший… был… разговорчивый. Он такие истории сказывать любил. Что ни слово, то брехня. Но, надо ему должное отдать, весёлая брехня. Все знали, что он врёт, как маслом мажет, но каждый раз при встрече с ним спрашивали: «Афоня, что новенького слыхал? Расскажи!» Эх, он бы сейчас тебе не только на вопросы ответил, но ещё и роман в придачу расписал. Ладно, – сам себя остановил Тимофей Петрович, – чего там у тебя?
– Вопрос первый: верите ли вы в Бога?
– Во оно как, – Димке показалось, что дед даже вздрогнул от неожиданности, – огорошил ты деда, Митька.
Густая пена, поплывшая из-под крышки кастрюли и противно зашипевшая на плитке, прервала их разговор. Едкий дым поплыл по комнате. Дед бросился к кастрюле. Дул на бегу, сопел, схватил голыми руками горячую крышку, бросил её, выругался по матушке. Потом долго пыхтел над кипящим варевом, не в силах со стыда поднять на внука глаза. Димка всё понял и произнёс:
– Дед, я ничего не слышал…
– И правильно, – заметно повеселел Тимофей Петрович. – Плохое слово должно в одно ухо влетать, из другого вылетать, потому как в голове место только хорошим мыслям и выражениям.
Пока варилась картошка, разговоры разные разговаривали, но о религии не вспоминали. Дед всё больше интересовался житьём-бытьём столичным. Димка вошёл в раж и старательно обрисовывал картинки из их повседневной жизни. Уж очень ему хотелось, чтобы дед как-то проникся духом современного мегаполиса. Тимофей Петрович на расспросы горазд был, но дело своё знал туго, поэтому через полчаса сваренная и остуженная картошка, политая сверху маслицем, щедро присыпанная молодым укропом, стояла на столе. Дед достал из холодильника миску с холодцом и крынку молока.
– Вот, собственно, чем богаты – тем и рады, – пожал он плечами.
– А это что такое, дед? – Димка показал пальцем на миску, по самые края залитую топлёным салом.
– Студень вчера сварил, – Тимофей Петрович исподлобья глянул на внука. – А ты чего спрашиваешь? Студня что ли в глаза ни разу не видел?
– Не видел, – замотал головой Димка, – мать зельц иногда покупает в супермаркете, но я его не люблю. В нём частенько шкура со щетиной присутствует.
– Ну, так не спрашивай, лучше ешь. Я же тебя гадостью не накормлю, – дед снял со студня застывший жир, порезал его ножом прямо в миске и протянул внуку вилку. – Держи трезубец, городская интеллигенция. Орудуй им пока. Я так думаю, что через пару-тройку дней ты исправишься. Веточка вон тоже, по приезду вилкой пользуется, а потом на черпачок переходит. Димка насадил на «трезубец» кусок холодца, откусил и причмокнул:
– Дед, это что-то…
– Ешь, пока живот свеж, – отозвался Тимофей Петрович.
После ужина пошли посидеть за дом на завалину. Там Димка снова решил вернуться к религиозным вопросам.
– Дед, а ты мне про Бога так и не ответил.
– Кто? Я или Афонька?
– Дед, хватит прикалываться, – взмолился Димка.
– Ладно, не буду больше шутковать. Сейчас я тебе расскажу про веру свою. От своего лица расскажу, не от Афанасьева. Только не перебивай.
– Есть, не перебивать, – козырнул Димка. – Чучело косолапое молчит и внимательно слушает!
– То-то же, – дед хмыкнул в усы. – Я в Бога верю, Митька. Есть он, это точно. Хотя, сказать по совести, я с ним ни разочка не встречался. Но не верить не могу. Родители мои покойные люди верующие были, вот и мне эта ихняя вера по крови передалась. Крест на меня во младенчестве надели. Вот сейчас разные религии, я слыхал, спорят о том, надо ли в младенчестве крестить ребёночка, или он сам должен осознанно к Богу прийти? Я так думаю по этому поводу: в первую очередь родителям верить надо. Они ведь своему дитю плохого не сделают. Так что, если матушка с батюшкой порешили меня покрестить, то так тому и быть. Нет у меня права от веры их в неверие бежать. Это ведь как от корней своих оторваться.