Страница 96 из 100
– петь песни (пусть даже патриотического содержания);
– исполнять танцы народов мира;
– переодеваться;
– спать с храпом и без оного;
– уединяться с любимым человеком;
– ложиться на пол с криком: «Не дали квартиру, так я здесь буду
жить!»
Все это не культурно и не соответствует законодательству. В крайнем
случае (если невтерпеж или жена следит), задерните портьеру, быстренько
тяпните стаканчик – и к урне. Это ничего, можно.
10. После голосования не надо звонить кандидату по домашнему телефону
и кричать: «Я за вас проголосовала, Иван Петрович, миленький, не
забудьте!» Забудет. А если вы будете звонить раз двадцать (до пяти утра
включительно), то не забудет. Но запомнит.
11. Если потом, уже на улице, вы передумали – не врывайтесь обратно
с воплем: «Боже мой, я ошиблась! Скорей достаньте мой бюллетень из
урны!» Не достанут и другой не дадут. А э т о г о точно выберут.
12. Вообще ведите себя прилично.
Примечание. Если вы сами кандидат – все вышесказанное относится
также и к вам.
Культурного вам голосования!
ГРОМОБОЕВ – ЭТО СИЛА!
(электоратские страдания)
Человек я болезненный, сырой, положительный (хотя и холостой).
Люблю уединение, фигурное катание по телевизору и пирог с черникой.
Треволнения для меня – смерть сущая. А куда от них деться? Особенно в
эту злосчастную, сумасшедшую предвыборную пору...
...В то утро я проснулся от кошмара. Некто высокий и мощный, помавая
руками, весь в белой простыне, вышел из-за шкафа и сказал заунывно:
– Голосуй за Громобоева... Голосуй за Громобоева...
– Кто это Громобоев? – испуганно спросил я.
– Это я Громобоев, это я... – завывала простыня. – Голосуй за меня,
не промахнешься! Проголосуешь? – и протянула ко мне толстую белую
руку...
Я пискнул, ойкнул, дернулся – и проснулся. Господи. приснится же
такое! Сто раз говорил себе: не смотри на ночь телевизор...
Я умылся, оделся и отправился за хлебом. По дороге проверил почтовый
ящик. В руки выпал плотный пласт предвыборных листовок. На
первой из них крупно значилось: «Громобоев – это класс!»
Около хлебного ко мне подошел человек-бутерброд. На животе у него
висел картонный плакат: «Громобоев – это сила!», а на спине «Громобоев
– это класс!» Бутерброд стремительно сунул мне листовку с портретом
кандидата, крикнул: «Не промахнешься!», хлопнул по плечу и мгновенно
удалился. Я остался на месте с раскрытым ртом и листовкой в руке...
Тут меня осторожно потрогали за локоть.
– Милай, – прошамкал сзади старушечий голос. – Переведи меня на ту
сторону. Стара стала, машин боюсь...
Старушка цепко ухватила меня под руку и засеменила через дорогу.
На вид ей было лет двести.
– Пенсия мала, – причитала она в такт шагам, – детишки разъехались.
Одна радость осталась...
– Внуки?
Старушка строго поджала губы.
– Громобоев! Одна у нас надёжа и опора. Голосуй за него, милай, не
промахнешься! Я тебе в карман листовку сунула. Прочти на досуге.
– Н-ну, бабуля... – с трудом выговорил я. – Ты не о Громобоеве, ты о
душе подумай!
Вырвав руку, я перебежал дорогу обратно и зашел хлебный. Народу
было битком...
– Осторожно! – заметила девушка, стоявшая впереди, - Не напирайте!
– Я не напираю...
– А я говорю, напираете! – девушка подняла на меня глаза и вдруг
радостно вскрикнула: - Ой, Миша! Ведь ты Миша, да?
– Н-нет... Вообще-то я Вова. А что?
Девушка повернулась ко мне. Толпа притиснула нас друг к другу...
– Я тебя сразу узнала, Вова... – интимно прошептала девушка. – Это
же я, Даша... Помнишь?
От нее пахло духами, а глаза были такими большими и наивными,
что... Короче, я вспомнил.
– Даша? Ну как же, конечно! А я-то гляжу, думаю: кто бы это мог
быть? А это наша Дашенька! Как живешь-то?
– Я расскажу, – таинственно улыбнулась она. – Пойдем ко мне и я все-
все расскажу, милый... Только сначала пообещай, что проголосуешь за
Громобоева. Не промахнешься! Вот возьми листовочку...
Народу было битком и через двери я выскочить не мог. Поэтому я перепрыгнул
через прилавок и покинул магазин через служебный выход. За
мной погнался гневный грузчик и кинул в меня караваем «украинского», но
я увернулся и выскочил на улицу без повреждений. Только легкая контузия
буханкой и поцарапанное ухо (значит, «украинский» опять был черствый).
...Возле подъезда ко мне подскочил ужасно сопливый мальчик лет
семи.
– Дяденька-а-а, – противно заканючил он.
– Чего тебе?
– Голосуй за Громобоева, дядя! Он хороший. Мамка говорит, он женщин
любит...
– Я тоже люблю женщин, – нервно сказал я. – Но в депутаты не
рвусь.
– А-а-а, – зловеще протянул страшный мальчик. – Не хочешь? А я сейчас
заору, что ты нас с мамкой бросил и алиментов не платишь! На весь
подъезд осрамлю! Берешь листовку? Или заорать?
Мне уже за сорок. Я толстый и бегаю очень плохо. Но от этого страшного
сопливого мальчика я взбежал на восьмой этаж без оглядки – как
тореро от бешеного быка...
...Снимая пальто, обнаружил в кармане листовку Громобоева. Верно,
старушка подсунула... В пиджаке оказалась еще одна, а в брюках сразу
три – в заднем кармане и две за поясом. Я зарычал, некоторое время топтал
листовки ногами и прошел в комнату.
Свежий ветерок хлопнул форточкой и отогнул штору. В комнату, плавно
качаясь, влетели две листовки: «Г. – это класс!» и «Г. – это сила!»
Я запер форточку, плотно закрыл шторы и сел к телевизору. На экране
появилась симпатичная докторша.
– Принимая эти таблетки, вы навсегда избавитесь от головной боли. Но
самое лучшее лекарство – голосовать за Громобоева. Громобоев – это...
Я переключил программу.
– ...это сила! Громобоев – это класс! – проскандировали хором усатый
крестьянин, бритый рабочий и бородатый интеллигент, крепко держась
за руки.