Страница 4 из 18
Катя оглядела террасу. Да, старый дом. Пусть снаружи и обшит новомодным белым сайдингом, и ремонт внутри делали, и сантехнику меняли. Но дом стар и дряхл. И это лезет из всех щелей – его деревянное нутро. Очень много старой антикварной мебели, явно купленной еще в советских комиссионках, когда творческая интеллигенция покупала павловские кресла и диваны из карельской березы, старинные столы, консоли, тумбочки, хрустальные люстры с подвесками. Новая современная мебель как-то теряется на старом фоне и явно проигрывает.
– Ладно, осматривайте тут все, фотографируйте. А мы пойдем глянем на остальных. – Гущин обернулся к Кате: – Релиз для журналистов составишь очень краткий. Никаких фактов, никаких подробностей. И про эти двери тоже молчок.
– Я поняла, Федор Матвеевич. Как скажете.
На кухне они увидели внучку Анаис. И Катя подумала, что не забудет этого зрелища до конца жизни. Но еще более ужасное зрелище ждало ее в кабинете, который они осматривали последним.
А на кухне действительно царил разгром. Стулья обеденного стола были все опрокинуты. И тело двадцатипятилетней девушки словно пряталось между ними, как и тело ее убитой матери.
– И здесь три огнестрельных ранения. Но здесь стреляли дважды в грудь и один раз в голову. И она, в отличие от матери, видела стрелявшего, – сказал начальник УВД.
Катя на ватных ногах приблизилась к телу Анаис.
Такая молодая. Рыжие густые волосы – прекрасные волосы русалки, разметавшиеся по кухонному полу, но в остальном…
Анаис Первомайская-Кулакова была полной девушкой. Килограмм восемьдесят, не меньше. Массивные бедра, пышная грудь, складки, складочки. Катю поразили ее широко раскрытые светлые глаза. Висок был раздроблен пулей. И эти маленькие дырочки с запекшейся кровью на груди слева, в области сердца, куда убийца всаживал выстрел за выстрелом… И опять – крови мало.
Анаис была одета по-домашнему – в серые фланелевые хлопковые брюки и розовую толстовку с капюшоном «Хэлло Китти». Улыбающаяся кошечка на пышной груди, страдальческая гримаса боли на юном лице с белой, гладкой, усеянной веснушками кожей.
– Внучка пыталась убежать, скрыться на кухне, – сказал эксперт. – Убийца шел за ней, стрелял. Все выстрелы тоже с близкого расстояния. И тут гильз полно, как и в гостиной. Убийцу гильзы не озаботили. А это означает одно: оружие не числится в нашем банке данных. Это новый ствол. И убийца это прекрасно знает, потому и не боится оставлять улики.
– Гильзы от чего? – спросил Гущин.
– «Беретта». Но там есть нестыковка. В любом случае – это пока так, навскидку, чисто визуально. Баллистическая экспертиза даст точное заключение.
– Мне надо все детально про трасологии. Всю трасологическую схему. И осматривайте здесь каждый метр. Может, не три выстрела, а больше, может, он или она промахивался, когда стрелял, стреляла, – Гущин опустился на колени рядом с девушкой. – В грудь. А потом в голову. Убийца ее добивал. Или не был уверен… Не профи. Слишком много выстрелов. А что там с самой Первомайской? Сколько раз стреляли в нее?
– В этом-то и главная странность, Федор Матвеевич, – после небольшой паузы объявил эксперт-криминалист. – И мы пока не понимаем, не можем объяснить то, что нашли.
– Где Первомайская?
– Ее тело в ее рабочем кабинете. Там… там что-то из ряда вон. Я такого никогда не видел.
Глава 3
«Зимовье зверей»
Кабинет поражал взор застывшей во времени классикой обстановки – словно время перенеслось в пятидесятые годы, вернув в моду тяжелые дубовые стеллажи, зеленую лампу на мраморной подставке, кожаный черный диван у окна, массивный письменный стол с бронзовой чернильницей в виде кузнечной наковальни с молотом, окруженной венком из колосьев пшеницы. Огромный светлый кабинет наполняли книги, книги – все это были издания детских стихов Клавдии Первомайской разных лет в красочных обложках, сборники ее детских пьес, среди которых особо выделялась одна – та, что принесла ей громкую славу в самом начале писательского пути, – пьеса-сказка «Зимовье зверей». Кроме книг, полки стеллажей и застекленных книжных шкафов ломились от бронзовых, фарфоровых и деревянных фигурок, изображающих это самое «зимовье» – избушку и веселых персонажей сказки.
Катя знала их с детства.
Полковник Гущин тоже.
– Избушка – зимовье во мраке лесном, – произнес он тихо, останавливаясь на пороге кабинета и загораживая от Кати то, что открывалось там, в этой грандиозной комнате. – Замшелая крыша, свет солнца и тени…
– Все вместе так славно мы здесь заживем, – откликнулся эксперт-криминалист, шедший следом за Катей. – С детского сада наизусть, Федор Матвеевич. Как «Теремок» Маршака – «в чистом поле теремок, он не низок, не высок».
Все дети знают эту сказку Первомайской – веселую и озорную, где пестрая команда зверей – баран-меланхолик, гусь-резонер, свинья-трусишка, петух-фанфарон – противостоит плохой, но безумно очаровательной лисе, хулиганистому волку и туповатому мишке косолапому. В отличие от русской народной сказки, в пьесе Клавдии Первомайской Бык был заменен Котом. Кот-воркот – бархатный живот – остроумный и харизматичный сказочный персонаж, любимый детьми.
Несколько фарфоровых фигурок «зимовья», сброшенных на пол, разбились. Осколки белели на паркетном полу, лишенном ковра.
Из-за широкой спины Гущина, словно застывшего на пороге, Катя видела письменный стол, ореховое бюро, все сплошь заставленное коробками и пузырьками с лекарствами, консоль, на которой между гипсовыми бюстами Крылова и Горького на болванке красовался женский парик смоляного цвета в форме «каре».
Потом Катя увидела в углу деревянную кровать, явно новый предмет обстановки – неубранную, с пышными подушками, тумбочку, тоже всю уставленную лекарствами, меховые домашние тапочки. На стене напротив кровати, втиснутый между стеллажами и бюро, висел большой портрет в золоченой раме. Полная одутловатая темноглазая женщина с бледным лицом, двойным подбородком, густыми черными бровями и смоляными волосами, собранными на затылке в тугой узел, одетая в лиловое платье, строго и важно смотрела на полицейских.
Гущин как-то хрипло выдохнул и шагнул вперед, открывая Кате обзор.
Она увидела инвалидное кресло, опрокинутое на бок.
На полу у кресла лежала крошечная высохшая старуха. Ее стеганый домашний халат распахнулся, открывая футболку и надетые пухлые памперсы, худые скрюченные ноги, похожие на конечности скелета, обтянутые пергаментной кожей, испещренные вздувшимися венами. Старуха лежала в луже крови, растекшейся по паркету. Ее лысая голова была разбита чудовищной силы ударами.
Катя с содроганием увидела предмет, которым убили Клавдию Первомайскую. Это была самая большая, массивная и очень тяжелая бронзовая статуэтка, изображающая «Зимовье зверей». Бронзовая избушка, из окон которой высовывались ее жильцы. Бронзовый петух восседал на крыше, расправив крылья, орал ку-ка-ре-кууууууу!
Петуха покрывали сгустки запекшейся крови. Баран, гусь, свинья и кот-воркот тоже купались в крови.
– Черепно-мозговая травма, – констатировал судмедэксперт. – У нее череп проломлен в лобной и височной области. Огнестрельных ран нет. Ни одной.
– Что же, пулю на старуху убийца пожалел? – спросил полковник Гущин.
– Может, у него патроны закончились? – предположил эксперт неуверенно.
– Когда забираются в дом с намерением прикончить его хозяев, на патронах не экономят. Если ствол задействуют, патронов всегда хватает. – Полковник Гущин наклонился, осматривая тело. – Нет, здесь что-то другое… Такие удары. А ей ведь девяносто девять лет! Через каких-то десять дней столетний юбилей. И такая ярость при нападении. Она убийцу тоже видела, как и внучка в свой последний миг, на нее не сзади напали. А где стояла эта бронзовая штука?
– Мы пока не знаем точно, но это вещь отсюда, из кабинета. И, Федор Матвеевич, обратите внимание. Я не специалист, но даже я вижу, что это – настоящий Поленов, – эксперт указал на небольшую картину в нише кабинета. – А там над ее письменным столом картина Ильи Глазунова. А вот здесь, похоже, пейзажи Коровина. Это ценные картины. И ничего убийца не взял. На ее дочери золотой браслет и кольца на пальцах. В гостиной на диване – ее сумка, и там портмоне и кредитки. Все на месте.