Светлый путь в никуда

– Что случилось, Федор Матвеевич? – Катя еле поспевала за ним.

– Убийство. Семью убили во Внуково.

– Семью?

– Три трупа в доме в поселке «Светлый путь», на даче. Этот поселок смежный с «Московским писателем».

– Что за семья? – спросила Катя, предчувствуя глобальную сенсацию.

– Клавдия Первомайская. И ее дочь и внучка.

– Клавдия Первомайская? Та самая? Детская писательница?

Гущин уже спускался по лестнице в фойе Дома художника.

– Федор Матвеевич, но она же… Ей же ведь сто лет вот-вот!

– Скандал уже несколько месяцев кипит, я и читал, и слышал – стоит или не стоит отмечать ее столетний юбилей. Так вот, должны были торжественно отметить на государственном уровне в этом сентябре, и не где-нибудь, а в Большом театре. С помпой. А теперь ни юбилея, ни театра. Их там всех прикончили, в доме. Местные сотрудники уже прибыли. За мной машина сейчас придет.

– Федор Матвеевич, возьмите меня с собой туда! Пожалуйста! Это же… это же неслыханная сенсация.

– Да. И ты поедешь. Туда уже все ринулись – и телевидение, и газетчики. Ты напишешь с моих слов краткий релиз для прессы.

– Это моя работа. Конечно, напишу, что скажете. Но почему мы – область? Это же Внуково – Москва должна этим заниматься, Петровка! «Московский писатель» – поселок знаменитый, и это территория Москвы. Москва там все давно забрала у Видного – все окрестности.

– Дом Первомайской в поселке «Светлый путь», поселки граничат, по сути, это одно поселение, разделенное по канаве. Но территориально это разные участки. «Светлый путь» до сих пор числится в составе Ленинского района области. Поэтому едем туда работать мы, областной Главк.

Катя как-то немного даже растерялась от обрушившихся на их головы событий. И всю дорогу в этот самый «Светлый путь» никак не могла собраться, сконцентрироваться.

А когда они зашли в ЭТОТ ДОМ с концентрацией стало вообще из рук вон плохо.

Одно лишь запомнилось четко – они въезжали через «Московский писатель», и она буквально прилипла к окну гущинского джипа, пытаясь увидеть все сразу: легендарные дома, дачные аллеи, улицы, конечно же, дачу Любови Орловой и Александрова, Сергея Образцова, Исаака Дунаевского, Василия Лебедева-Кумача, поэтов-песенников, артистов, писателей.

Она увидела лишь огромные глухие заборы, багрянец рябины, желтизну раннего листопада, облезлые подстриженные кусты вдоль канавы, снова глухие грандиозные заборы и среди сосен – что-то белое, большое, похожее на корабль.

– Кажется, дача Утесова, а впрочем, я не знаю, может, и не она, – сказал Гущин. – А в остальном мертвый пейзаж. Сплошное огораживание.

И Катя согласилась. «Московский писатель» встретил их ватной тишиной сентябрьского дня, почти иррациональной тишиной и глухим безлюдьем. Никакой границы между поселками она тоже не увидела – видно, та знаменитая речка-канава осталась где-то в стороне, как и дачи Любови Орловой, «веселых ребят» и Дунаевского.

Снова начались глухие высоченные заборы, а потом разом – скопище полицейских машин с мигалками, сотрудники местного УВД, ребята из ГИБДД, перекрывшие улицу, ведущую к дому Клавдии Первомайской. А по всему периметру ограждения еще одно скопище машин – трейлеры телевизионных каналов с тарелками на крышах, редакционные «минивэны», полные журналистов, операторов, фотографов. Камеры, микрофоны на длинных «держалках», гомон и крики толпы журналистов, через которую они с Гущиным буквально продирались в сопровождении оперативников.

Забор дома Первомайской тоже был глухим и высоким, но имел секрет, как выяснилось при осмотре участка размером в гектар. Задняя часть участка, представлявшая собой густые лесные заросли, упиралась в заросший косогор. И забор здесь был намного ниже, чем тот, что огораживал участок со стороны дачной улицы. Этим, видно, как объявили эксперты-криминалисты, и воспользовался убийца, перебравшись на участок. Потому что внешняя калитка запиралась на внутренний замок, как обычная входная дверь. И калитку не взломали.

Но все это выяснилось гораздо позже. А поначалу все их внимание привлекли тела.

Итак, первое тело женщины возрастом глубоко за пятьдесят – тощей жилистой блондинки с жидкими крашеными волосами до плеч, облаченной в шелковый модный комбинезон от «Дольче Габбана» с леопардовым принтом, – лежало в большой гостиной между диваном и камином.

– Это ее дочь Виктория Первомайская, – повторил Гущин вслед за экспертом-криминалистом. – Она жила вместе с матерью здесь во Внуково.

– Вообще-то она Первомайская-Кулакова по паспорту, – сообщил один из оперативников, занимающихся обыском дома и поиском улик. – Мы паспорта нашли всех троих. Сама Первомайская тоже Кулакова. А это ее литературный псевдоним.

В гостиной стоял невыветрившийся запах сигарет и алкоголя. На журнальных столиках у диванов, на сервировочном столике на колесиках, на комоде среди множества фотографий и даже на каминной полке выстроилась, как в баре, целая батарея початых бутылок с дорогим алкоголем – ром, джин, коньяки, бренди, виски. Тут же старинные хрустальные графины.

Бокал валялся и на полу у дивана. Словно дочь Первомайской по имени Виктория в момент нападения убийцы пила свой последний вечерний коктейль.

– Чем это здесь так пахнет? – поморщился Гущин.

К запаху алкоголя и крови (пусть ее было и немного на турецком ковре, но она пахла) примешивался сладкий аромат духов.

– Ex Nihilo, Федор Матвеевич, – сказала Катя, собрав всю себя, давя в себе тошноту и липкое какое-то чувство полной беззащитности, которое она испытала в этом старом знаменитом доме. – Модная и очень дорогая марка. Мне кажется, она раздевалась в тот момент, когда… Смотрите, спереди на комбинезоне все пуговицы расстегнуты, и он с плеч стянут. Она сидела на диване и раздевалась…

– И пила. А под этой ее шелковой штукой бюстгальтера нет, – Гущин наклонился над трупом. – Посмотрите, есть ли нижнее белье, в смысле, трусы. Отметьте это в протоколе осмотра.

Эксперты суетились возле тела. На кисти Виктории Первомайской надевали специальные пакеты, фотографировали тело с разных ракурсов, снимали осмотр на видео. Из глубины дома слышалась та же деловитая суета.

– Внучка Анаис… имя у нее такое редкое – Анаис Первомайская-Кулакова, она на кухне, Федор Матвеевич. Там все разгромлено, – сообщил начальник УВД.

Но Гущин направился не на кухню. Сначала он пошел на террасу и начал осматривать те самые старые белые двустворчатые двери.

Терраса выходила окнами во фруктовый сад – заросший и запущенный, как в общем-то и весь громадный участок, за исключением маленького пятачка перед домом у калитки, выложенного потрескавшейся плиткой. Старая терраса дома с окнами-переплетами. Стекло одной из секций выбито снаружи внутрь, и нижний шпингалет на окне открыт, а верхний просто оторван с невероятной силой.

– Из сада забрался через окно на террасу и выбил эти двустворчатые двери, – объяснял эксперт-криминалист, показывая варварские следы взлома на белой крашеной древесине. – Так и проник в дом с улицы. Семья была в доме. Работал телевизор. Это и сиделка показала, которая утром вызвала полицию.

– Давность смерти? – спросил Гущин.

– Не более двенадцати часов. Их убили где-то между десятью и одиннадцатью часами вечера. Никто из них еще и спать не ложился. Все бодрствовали.

Гущин внимательно осматривал следы взлома на дверях террасы. Он был мрачен.

– А следы?

– Земля на подоконнике и на полу. И здесь, у дверей. Мы взяли образцы. И из сада тоже образцы. Но и так все ясно. Убийца вошел в дом здесь. Входная дверь у них новая, с двумя замками. И там все заперто было изнутри. И даже цепочка накинута.

Катя вспомнила, как они с Гущиным осматривали эту входную дверь в прихожей. Да, крепкая дверь. Такую не взломаешь.

– Какой смысл там все укреплять, а здесь на террасе оставлять это старое гнилье? – Гущин постучал по двустворчатой двери.

– Дом-то очень старый, – заметил начальник УВД. – Первомайская построила его в пятидесятом году. Говорят, ей сам Сталин подарил этот участок здесь, в «Светлом пути». Как лауреату его же, Сталинской премии.