Страница 3 из 5
Она все еще не была убеждена. — Если вы можете действительно делать такого рода вещи... отправлять материю назад через время, почему вы не отправили бомбу в спальню Гитлера, скажем, приблизительно в 1935 год?
Я пожал плечами. — Я думал об этом. Но я боюсь изменить историю так решительно. Было бы у нас без Гитлера современное государство Израиль? И предположите, что я изменил прошлое таким способом, чтобы никогда не встретились мои родители? Нет. Мы должны ограничить передачу только неисторическими вещами.
— Предположим, что Браунинг станет выяснять ваши предполагаемые факты?
— Я уверен, что так и будет. И он найдет, что история абсолютно верна. Мой материал основывается на данных из тома Королевской Библиотеки Руаяля Казанатана в Риме, идентифицированном как «Прочие вещи г-жи 2037» - «Различные достижения любопытны и достойны того, чтобы быть рассмотрены». И еще есть несвязанные, подтверждающие сообщения, такие как записи крещения ребенка - жены Помпилии, героя священника Капонсакки, злодейского мужа Франческини и так далее. У меня есть фотокопии. Хотите их посмотреть?
— Не имеет значения. Она продолжала смотреть на меня, озадаченная и вдумчивая. — Предположим, что это сработает. Предположим, что Браунинг будет стимулирован для написания его выдающегося произведения, его шедевра, и это сделает его знаменитым. Я возвращаюсь к моему основному вопросу. Для чего вы делаете это, Бернард?
— Я должен вам. С моим интересом.
— Не так и много.
— Да, очень много. Это - моя курсовая работа, оценка Роберта Браунинга. У меня есть средства, деньги, технология. Я могу сделать это, наконец. Разрешите мне оплатить свой долг.
Долг? Ха! Это было нечто большее. У меня была вторичная тема, как колесо в колесе, или, как говорят IT-специалисты, вложенный цикл. И это было вот что: Я хотел, чтобы Роберт Браунинг составил для меня некоторые строки, которые покажут мою любовь к Мэй Лесли. Я обратился бы к нему с просьбой заявить в изящной рифме или белом стихе или как бы то ни было, чувства, которые я не знал, как выразить. Я пришел бы к нему, как неграмотный крестьянин на улицах Калькутты или Кито, или Марокко приходит к автору, пишущему за деньги, для создания нежного сообщения возлюбленной. Я был как унылый и невразумительный де Невиллет, уговаривая Сирано де Бержерака сочинять любовные письма Роксане. Роберт, старый друг, скажи ей, что она как песня, как лирика. Что она частично ангел, частично птица. И скажи ей, о потерявший возраст писатель-призрак, что у меня есть дикий и чудесный голод к ней.
Мэй нарушила мою мечтательность. — Хорошо, тогда давайте посмотрим, на чем мы остановились. Браунинг покупает книгу, читает его, он впечатлен. Он мысленно представляет большую поэтическую драму. Что затем? Он сразу же начинает писать черновик?
— Думаю, нет. Это должно немного перекипеть. Он должен разобраться с игроками, определить их роли. Он будет Капонсакки, Эдвардом Барретт, отцом Элизабет, будет тираническим Гуидо Франческини. Чистой и невинной Помпилией будет Элизабет. Мы помним, что Элизабет осталось жить всего год. Она умерла в июне 1861 года. Браунинг увидит это гораздо яснее после ее смерти.
Мэй сидела в своем кресле, молча, возможно внутренне скорбя о моем безумии.
— Прямо позади вас находится терминал с экраном, — сказал я. — Прежде чем мы отправим старую желтую книгу вниз по трубе времени, вы, возможно, захотели бы посмотреть, что одна из стандартных ссылок может сказать, по состоянию на этот день и этот час, о друге Роберте.
— Я уже знаю. Ну, хорошо, для фиксации... Она повернулась к терминалу и издали постучала по клавиатуре. — Я получаю доступ к Энциклопедии английских поэтов. Ага, вот мы здесь. В энциклопедии сказано: «Браунинг, Роберт - смотрите Барретт, Элизабет». — Удовлетворенны? Я перехожу на нее?
— Нет. Просто распечатайте эту запись. Когда мы закончим, мы сможем снова выйти на эту страницу и сравнить. До и после, как это было. Думаю, мы уже готовы. Можно мне нажать на выключатель?
Но она медлила. Я чувствовал растущее беспокойство, как будто, наконец, она думала, может быть, он прав... может, это действительно сработает. Но... но... — Бернард, вы когда-нибудь делали это... передачу материи... ранее?
— Вы же видели каталог колледжа, и это было проверено несколько раз прежде. (Скрепки, карандаш, монета, перемещающиеся с одного конца стола к другому, в течение нескольких часов.)
— Таким образом, это совершенно безопасно?
— Верно... Теперь была моя очередь колебаться. Я знал, что потребуется огромный импульс энергии, чтобы послать целый килограмм назад почти на двести лет, и почти на пять тысяч миль. Я никогда не передавал в таком масштабе прежде. Я сказал: — Могут быть определенные голографические галлюцинации, но нет ничего физически вредного. (Я надеюсь).
Она вздохнула. (Отметила ли она край неопределенности в моей уверенности?) — Тогда вперед. Она отъехала от консоли.
Я положил подделку на пластину Фейнмана. — Мэй, — сказал я, — с нами ничего не случится, но на всякий случай... Я хочу, чтобы вы знали, что я люблю вас. И я нажал на выключатель.
— Бернард!
Комната начала вибрировать. Мэй завизжала. Раздался оглушительный треск и брызнул ослепительный свет. Мы рывком закрыли глаза руками. Этого не должно было случиться. Неужели где-то рухнул гиперкуб времени? Моя голова безумно кружилась. Мэй... Мне нужно было дотянуться до Мэй...
Наконец, всё стабилизировалось. Я встал и осмотрелся в полумраке. Мэй? Нет Мэй. Никаких столов. Никаких компьютеров... и даже никакой лаборатории... Я стою то ли на террасе, то ли на балконе. Где-то и когда-то. Я опираюсь на перила и жду, когда моя голова перестанет вращаться. Висячая луна освещает жуткую сцену снаружи. Через дорогу виднеется церковный купол. Сан-Феличе. Я слышу, как из квадратных окон доносится приглушенный хорал монахинь. Люди с фонарями и факелами движутся по улице. Фиеста. Я потянул себя за бороду. Когда-то давно, по своей прихоти, когда она была черной, я сбрил ее. Когда она снова отросла, она стала серой. — Впечатляюще! — сказала на это Элизабет.
Мне нравится этот вид. Нам посчастливилось жить здесь, в доме Гуидо, в таунхаусе увядшей флорентийской знати. Тринадцать лет. Жить, писать, любить. Рецензенты были в восторге от Авроры Ли. А она с усердием работала над «Бьянкой».
Ночь и люди. Все возвращает меня к целебным листам этой странной желтой книги. Я так ясно вижу людей. Помпилия спасает свою жизнь. Я отмечаю ее маршрут из Ареццо. Перуджа... Камоскиа... Кьюзи... Фолиньо... Кастельнуово... ах, сейчас она очень устала, а Капонсакки настаивает, чтобы они остановились и отдохнули. Фатальная ошибка. Всего в четырех часах езды от Рима. Разве они не могли это сделать? Я думаю, что гостиница все еще стоит в Кастельнуово, и там Гуидо настигает их. И тогда одно привело к другому... и, наконец, к последней страшной ночи. У нее было двадцать два ножевых ранения. Или это был отец? Проверить это.
Я медленно возвратился в спальню. Мэй лежала на диване и спокойно спала под тонким, синим покрывалом, смятым вокруг ее ног. Лунный свет слегка освещал ее. Нет, не Мэй. Элизабет. Хотя локоны делают лица почти идентичными. Как Хоторн описал ее? Бледный маленький человек, едва ли вообще воплощенный ... эльф, а не земной... сентиментально расположенный к человеческой расе, лишь отдаленно, будучи сродни ей. Какой ты удивительный человек, Элизабет. Мой ангел. Моя птица без клетки, поющая свои сладкие слова. Моя любовь.
Я слушал тишину в доме. Сын Пен, спит в своей комнатушке. У Вильсон выходной. Она где-то с ее молодым человеком.
Моя голова снова начинает кружиться. Я двигаюсь вперед во времени. Месяцы порхают, как капризные ночные бабочки. Мы по-прежнему в Каса Гуиди, продолжается ночь, и по-прежнему слабые шумы в пещерообразных комнатах создают темный, нежный фон к трагедии, разворачивающейся в спальне.
Я слышу гортанный шепот Мэй. — Роберт... Я быстро возвращаюсь. Прошлым вечером она сказала Пену, что чувствует себя лучше. Но я не знаю. Я сижу с ней у постели, и она прижимается к моей груди. Моя рука лежит на ее сердце. Ритм слабый и нерегулярный.