Страница 8 из 12
– Ты все сохранил? – Я изобразила на лице нежный восторг и подошла к Джеку. – Значит, ты все время верил, что я разделаюсь с болезнью и вернусь к тебе?
Он обнял меня так, будто и правда обрел в моем лице счастье:
– Мне казалось, что я ждал тебя гораздо дольше, чем длилась твоя болезнь. Как говорится, всю жизнь. Но это, разумеется, только иносказательно. Я бесконечно рад, что ты узнала и мебель, и книги. Это действительно шаг к выздоровлению.
Мы сели на кровать. Он оперся о высокую резную спинку.
– Теперь я хоть немного поживу такой жизнью, о которой мечтал. Ты будешь ждать меня после работы, потом за ужином мы будем говорить обо всем на свете, у нас будут прекрасные ночи и великолепные дни. Жаль, что тебе все еще нельзя выходить, а то я взял бы отпуск, мы бы арендовали яхту и отдыхали в заливе. Но мы и так будем прекрасно жить. Не бойся, я не заставлю тебя перенапрягаться. Белье я буду возить в прачечную. Тебе останется только иногда подметать и вытирать пыль. А готовить я люблю сам. Ты же помнишь, я никогда не пускал тебя на кухню?
Я закивала. Сам так сам. Правда это лишало меня возможности подобраться к ножам… Но… Я снова подумала, что даже дай он мне свободный доступ к кухне, это была бы лишь провокация. Мне все время казалось, что он как дикий зверь – готов к прыжку даже во сне. Поэтому я решила на время отложить мысли о побеге. И это поведение дало мне возможность провести довольно-таки приятные дни в обществе Джека.
***
Глава 11
***
Он не ограничился теми вещами, которые привез вместе с мебелью. Постепенно дом наполнялся всевозможными роскошествами 1938 года. Так, в один из дней Джек привез патефон с пластинками. Там была танцевальная американская музыка, милые французские песни, также записи Вертинского.
Решив использовать Вертинского, как повод, я поставила пластинку и спросила:
– А правда, что он хочет вернуться в Россию?
Джек усмехнулся:
– А кто не хочет. Мы столько раз обсуждали с тобой, как это было бы прекрасно. Но увы, там таких как мы вряд ли ждут с распростертыми объятьями. М-да… Особенно, учитывая мое и твое дворянское происхождение. Но я часто представляю себе, как мог бы хорошо жить с тобой, если бы не родители, которые вбили себе в голову, что Советская Россия станет адом на земле.
– И как ты представляешь себе нашу жизнь там? Ну, если бы мы не эмигрировали, – Мне было интересно, как развернется его фантазия.
Он мечтательно развалился в кресле:
– Думаю, для тебя бы мало что изменилось. Ты бы не работала. Хотя нет, это не соответствует духу времени. Ну кем-то была бы. Что тебе нравится? Пусти в ход воображение.
Я попыталась представить, чем могла бы заниматься в мире, где никому не надо было создавать стратегии продвижения товаров на рынке, чтобы победить конкурентов. И что? Возможно, я стала бы художником, как когда-то мечтала. Или преподавателем в школе искусств.
– Рисовала бы. Все, что попадалось на глаза, – Я рассмеялась. – Потом нарисовала бы портрет Вождя и получила… – Я чуть не сказала, что получила бы Сталинскую премию, но вдруг подумала, что ее могли и не вручать в 1938 году. – …и получила бы благодарность от правительства.
– Браво! – Джек театрально зааплодировал. – Непременно куплю тебе мольберт и краски. Будешь развлекаться.
– Спасибо, дорогой! – Я села к нему на руки и качнула ногой кресло. – А ты? Чем бы занимался ты?
– О! Если бы мне удалось как-то изменить наши биографии и убедить всех, что мы из семей бедных крестьян или рабочих, то я непременно пошел бы сначала в ЧК, а потом дослужился бы до высокого звания в НКВД.
Мне так и хотелось сказать, что в этом случае ему не пришлось бы пытать женщин в собственном подвале. Но я, конечно же сдержалась, и страстно его поцеловала:
– Уверена, ты бы хорошо устроился в любом месте. И я всегда была бы под твоей защитой.
Он просиял и, как обычно после подобных разговоров, потащил меня в спальню, где мы и провели остаток вечера. На следующий день он, как и обещал, привез мне кучу красок, кисточек, мольберт… В общем все, что мне было нужно, чтобы заняться реализацией своей давнишней мечты, которую я забросила по окончании художественной школы. Я рисовала по памяти, срисовывала пейзажи с открыток, находила их в книгах. Джек очень трепетно относился к моему творчеству, каждую картину вставлял в раму и вешал на стену в гостиной. Постепенно я превратила комнату в художественный салон. Казалось Джек был счастлив.
За временем, то есть за течением дней я не следила. Я вела жизнь беззаботной жены, которую избаловал муж-профессор Гарварда. Я меняла платья и прически в угоду Джеку. Когда мне надоедало рисовать, я перечитывала, а то и впервые читала произведения русских писателей. Потом обсуждала за ужином с Джеком свои мысли по поводу того или иного романа, а также выслушивала выдуманные новости из реалий 1938 года – подробности его работы в Гарварде, преподавательские интриги, шутки глупых студентов. Я уже свято верила в то, что в Европе назревает война, и что Советская Россия, разумеется, не пропустит Гитлера дальше своей границы.
***
Глава 12
***
Спустя какое-то время, думаю прошло месяца два. Джек заявил, что близится Рождество. Я поняла, что он меня разыгрывает, но в соответствии с образом поинтересовалась, будет ли елка.
– Кажется, ты любил, чтобы игрушки делала я сама из цветной и золотистой бумаги, – Я сказала это потому, что не представляла, как он раздобудет в Бостоне дореволюционные русские елочные украшения…
Стоп! От собственных мыслей мне стало нехорошо. На какой-то миг я решила, что мы оба живем в Америке 1938 года и по обоюдному согласию изолировались от всего мира. Безумие? Или отличная маскировка, чтобы выжить? Я не знала ответ на этот вопрос. Но мои мысли меня испугали. Между тем, Джек решил продолжить рассуждения об игрушках.
– Бэт, дорогая. Ты обо мне плохого мнения. Неужели ты думаешь, что я выбросил те украшения, которыми ты забавлялась еще в детстве. Я все сохранил, а гирлянды, да, ты как обычно сделаешь сама из цветной бумаги. Тебе даже резать ее не придется, я тебе помогу.
На следующий день наш дом благоухал хвоей. Не знаю, как выглядели елки в Бостоне в 1938 году, но эта была хороша. Джек принес огромную коробку уникальных елочных украшений. Их точно делали до революции. Стеклянных было не так много, как картонных, покрытых золотой краской. Были фарфоровые, металлические, деревянные. Скорее всего Джек и правда был каким-то коллекционером. Но в таком случае меня удивляло, каким образом, я смогла угадать, в какой год его переместить. Неужели простой расчет: сорок плюс сорок, дал такой точный результат? Это было поразительно.
Мы нарядили елку и легли в кровать, ожидая, что завтра будем праздновать Рождество, которое Джек явно – я была в этом свято уверена – решил отметить в конце лета или в начале осени. Перед сном я спросила:
– Ты, конечно, завалишь меня подарками. А я что тебе подарю? Очередную картину, которых у тебя уже полная стена? Знать бы заранее, что Рождество подкрадется так незаметно, я бы связала тебе шарф. А так… Ну что я в самом деле могу тебе подарить?
Он внимательно посмотрел на меня. При свете ониксовой лампы его лицо казалось почти красивым.
– Ты подаришь мне клятву.
– Клятву? – Я улыбнулась. – Ну мы кажется обменивались клятвами во время венчания.
– Нет, другую клятву, – Он провел пальцами по моим губам. – Обещай мне, что ты никогда не сбежишь от меня. Ты останешься со мной, если только кто-то не уведет тебя силой. Клянешься?